Я когда Ваши посты читаю, постоянно вспоминаю эти бессмертные строки:

На самом деле трудно найти другое произведение, которое сделало бы так много для пропаганды дзена среди русскоязычной аудитории, как этот роман Пелевина 1996-го года...
Вы случайно не из уверовавших на той волне?
Он взял бутыль, подтянул к себе маленькое синее блюдце и налил его до краев. Потом он проделал ту же операцию со стаканом.
- Смотри, Петька. Самогон сам по себе не имеет формы. Вот стакан, вот блюдце. Какая из этих форм настоящая?
- Обе, - сказал я. - Обе настоящие.
Чапаев аккуратно выпил самогон из блюдца, потом из стакана, и по очереди с силой швырнул их в стену. И блюдце, и стакан разлетелись на мелкие осколки.
- Петька, - сказал он, - смотри и запоминай. Если ты настоящий, то действительно смерть придет. Даже я тебе помочь не смогу. Я тебя еще раз спрашиваю. Вот стаканы, вот бутылка. Какая из этих форм настоящая?
- Не понимаю, что вы имеете в виду.
- Показать? - спросил Чапаев.
- Покажите.
Он покачнулся, сунул руку под стол и вытащил свой никелированный маузер. Я едва успел схватить его за кисть.
- Хорошо, хорошо. Только не надо по бутылке стрелять.
- Правильно, Петька. Давай лучше выпьем.
Наполнив стаканы, Чапаев задумался. Казалось, он никак не мог подобрать нужные слова.
- На самом деле, - сказал он наконец, - для самогона нет ни блюдца, ни стакана, ни бутылки, а есть только он сам. Поэтому все, что может появиться или исчезнуть, - это набор пустых форм, которых не существует, пока самогон их не примет. <>
- Знаете что, Василий Иванович, - сказал я, - давайте завершать с теорией. Лучше придумайте что-нибудь практическое.
- Практически, Петька, я тебе скажу, что, если ты боишься, нам обоим скоро хана. Потому что страх всегда притягивает именно то, чего ты боишься. А если ты ничего не боишься, ты становишься невидим. Лучшая маскировка - это безразличие. Если ты по-настоящему безразличен, никто из тех, кто может причинить тебе зло, про тебя просто не вспомнит и не подумает. Но если ты будешь елозить по стулу, как сейчас, то через пять минут здесь будет полно этих ткачей.
...
(позже в романе)
- К весне должен успеть, - сказал Сердюк и перевел взгляд на меня. - Слушай, а я еще один вспомнил.
- Давай, - ответил я.
- Короче, значит, сидят Петька с Василием Ивановичем и бухают. Вдруг вбегает солдат и говорит: "Белые!" Петька говорит: "Василий Иванович, давай ноги делать". А Чапаев наливает еще два стакана и говорит: "Пей, Петька". Выпили, значит. Опять солдат вбегает: "Белые!" А Чапаев еще два стакана наливает: "Пей, Петька!" Опять вбегает солдат и говорит, что белые уже к дому подходят. А Чапаев говорит: "Петька, ты меня видишь?" Петька говорит: "Нет". Чапаев тогда говорит: "И я тебя - нет. Хорошо замаскировались".
Я презрительно вздохнул и взял со стола новый кусок пластилина.
- Этот я знаю, только с другим концом, - сказал Володин. - Белые вбегают, оглядывают комнату и говорят: "Вот черт, опять ушли".
- Это уже ближе, - отозвался я, - хотя все равно бред. Белые какие-то... Я не понимаю, как все могло до такой степени исказиться.
- Смотри, Петька. Самогон сам по себе не имеет формы. Вот стакан, вот блюдце. Какая из этих форм настоящая?
- Обе, - сказал я. - Обе настоящие.
Чапаев аккуратно выпил самогон из блюдца, потом из стакана, и по очереди с силой швырнул их в стену. И блюдце, и стакан разлетелись на мелкие осколки.
- Петька, - сказал он, - смотри и запоминай. Если ты настоящий, то действительно смерть придет. Даже я тебе помочь не смогу. Я тебя еще раз спрашиваю. Вот стаканы, вот бутылка. Какая из этих форм настоящая?
- Не понимаю, что вы имеете в виду.
- Показать? - спросил Чапаев.
- Покажите.
Он покачнулся, сунул руку под стол и вытащил свой никелированный маузер. Я едва успел схватить его за кисть.
- Хорошо, хорошо. Только не надо по бутылке стрелять.
- Правильно, Петька. Давай лучше выпьем.
Наполнив стаканы, Чапаев задумался. Казалось, он никак не мог подобрать нужные слова.
- На самом деле, - сказал он наконец, - для самогона нет ни блюдца, ни стакана, ни бутылки, а есть только он сам. Поэтому все, что может появиться или исчезнуть, - это набор пустых форм, которых не существует, пока самогон их не примет. <>
- Знаете что, Василий Иванович, - сказал я, - давайте завершать с теорией. Лучше придумайте что-нибудь практическое.
- Практически, Петька, я тебе скажу, что, если ты боишься, нам обоим скоро хана. Потому что страх всегда притягивает именно то, чего ты боишься. А если ты ничего не боишься, ты становишься невидим. Лучшая маскировка - это безразличие. Если ты по-настоящему безразличен, никто из тех, кто может причинить тебе зло, про тебя просто не вспомнит и не подумает. Но если ты будешь елозить по стулу, как сейчас, то через пять минут здесь будет полно этих ткачей.
...
(позже в романе)
- К весне должен успеть, - сказал Сердюк и перевел взгляд на меня. - Слушай, а я еще один вспомнил.
- Давай, - ответил я.
- Короче, значит, сидят Петька с Василием Ивановичем и бухают. Вдруг вбегает солдат и говорит: "Белые!" Петька говорит: "Василий Иванович, давай ноги делать". А Чапаев наливает еще два стакана и говорит: "Пей, Петька". Выпили, значит. Опять солдат вбегает: "Белые!" А Чапаев еще два стакана наливает: "Пей, Петька!" Опять вбегает солдат и говорит, что белые уже к дому подходят. А Чапаев говорит: "Петька, ты меня видишь?" Петька говорит: "Нет". Чапаев тогда говорит: "И я тебя - нет. Хорошо замаскировались".
Я презрительно вздохнул и взял со стола новый кусок пластилина.
- Этот я знаю, только с другим концом, - сказал Володин. - Белые вбегают, оглядывают комнату и говорят: "Вот черт, опять ушли".
- Это уже ближе, - отозвался я, - хотя все равно бред. Белые какие-то... Я не понимаю, как все могло до такой степени исказиться.

На самом деле трудно найти другое произведение, которое сделало бы так много для пропаганды дзена среди русскоязычной аудитории, как этот роман Пелевина 1996-го года...
Вы случайно не из уверовавших на той волне?

Комментарий