''Дмитрий Алексеев: Античное христианство и гностицизм
Расширенная версия доклада, прочитанного 18 ноября 2003 года на заседании Санкт-Петербургского Религиозно-Философского Семинариума. Вошел в качестве предисловия в книгу "Евангелие Истины: двенадцать переводов христианских гностических писаний" (2008).
Нам хотелось бы указать на ряд теоретических положений, обосновывающих значимость гностических писаний для истории раннего христианства[1].
Христианская гетеродоксия. Традиционное представление, будто бы ортодоксальные вероучение, таинства и иерархия были унаследованы церковью непосредственно от апостолов, а ереси возникали как тупиковые ответвления от магистрального течения, является анахроничным и прямо ложным. Напротив, христианство I-III столетий было многообразным и полицентричным, а то течение, которое впоследствии объявило себя "кафолической апостольской церковью", предлагало всего лишь одну из возможных версий христианского учения, начиная с середины II века получившую значительное распространение в Риме и в ряде общин, так или иначе связанных с римской. Одержать убедительную победу над своими оппонентами этому течению удалось значительно позже и только с помощью властей Римской империи, практически без перехода переключившихся с гонений на всех христиан без исключения на преследования "еретиков", то есть христиан, чья вера не совпадала с той ортодоксальной версией, которая была провозглашена официальной религией империи. Уже в 385 году по доносу кафолических епископов были подвергнуты пыткам и казнены "еретик" Присциллиан и шестеро его учеников. 22 ноября 407 года законом Аркадия, Гонория и Феодосия Младшего "ересь" была приравнена к государственной измене. Естественно, союз с языческой империей не мог обойтись для ортодоксальной общины без моральных потерь. В обмен на далеко не "все царства вселенной" ей пришлось поклониться "святому равноапостольному" языческому императору, всемилостивейше согласившемуся принять на себя нелёгкую обязанность председательствовать на церковных соборах и принимать решение, какие именно доктрины и епископы являются ортодоксальными, а какие нет.
Если говорить об отражении этих процессов в литературе, то следует, прежде всего, отметить, что тексты, вошедшие в авторитетный канонический корпус, то есть в Новый Завет, долгое время существовали параллельно с множеством других писаний. Бедность источников, находившихся в руках отца церковной истории Евсевия Кесарийского, вызвана не бедностью раннехристианской литературы, а отказом от использования ряда древнейших текстов по идеологическим, в первую очередь догматическим, соображениям[2]. В условиях отсутствия книгопечатания это неизбежно влекло за собой утрату текстов за время жизни одного-двух поколений. Критерием отбора текстов в канон служила не древность или апостольское авторство каждого из них, а только соответствие идеологическим установкам ортодоксальной общины. Совершенно естественно, что все новозаветные тексты были созданы или хотя бы отредактированы членами этой общины. После победы ортодоксии в границах Римской империи носители альтернативных моделей христианской веры последовательно изгонялись, а их священные писания изымались и истреблялись, как "еретические". Неудивительно, что в этих суровых условиях от всего богатства христианской протолитературы до нас дошли, помимо текстов новозаветного канона, жалкие крупицы.''
....
- - - Добавлено - - -
Христианская протолитература. Как указывает со ссылкой на немецкого учёного XIX века Франца Овербека российский исследователь-библеист С.В. Лёзов, патристика использует формы профанной литературы своего времени, в то время как христианская "протолитература" изолирована не имеет ни образцов в прошлом, ни продолжения в последующую эпоху, что, по мнению Овербека, указывает на разрыв между верой первоначального христианства и верой кафолической церкви[3].
К группе текстов "протолитературы" могут быть достаточно уверенно отнесены все канонические писания Нового Завета; так называемые писания мужей апостольских: послания Игнатия Богоносца, Климента Римского, входившие иногда в новозаветные кодексы Послание Варнавы, Пастырь Ермы и Апокалипсис Петра, ряд евангелий, не вошедших в канон и сохранившихся в цитатах у ранних отцов или отрывках, найденных при археологических раскопках. С известной долей условности сюда же можно отнести такие поздние псевдоэпиграфические тексты, как Апокалипсис Павла, Евангелие от Никодима и Протоевангелие Иакова, носящие уже совершенно сказочный характер. Вместе с тем, именно к этой группе принадлежат практически все писания христианской гностической традиции, сохранившиеся на коптском языке, исключая разве что поздние, датирующиеся не ранее III века книги Пистис София и Йеу, являющиеся памятниками уже не раннехристианской гетеродоксии, но гностицизирующего сектантства III IV столетий, и всё же, в отличие от творений апологетов II века, начиная с Иустина Мученика, очень близкие к группе.
Сам Овербек считал, что для протолитературы характерно восторженное ожидание скорого пришествия Господа во славе, тогда как апологеты свидетельствуют о церкви, приспосабливающейся к окружающему миру и принявшей факт, что до второго пришествия могут пройти столетия. Нельзя не отметить, что на том литературном материале, с которым был вынужден работать Овербек, трудно прийти к другому заключению. Возможно, внимательно рассмотрев христианско-гностические писания, Франц Овербек пришёл бы к радикально иным выводам о природе расхождений между верой авторов "протолитературы" и верой кафолической церкви. К сожалению, тексты христианской гностической традиции, то есть Берлинский папирус 8502 и библиотека Наг Хаммади, были опубликованы через десятилетия после смерти учёного, но именно они позволяют усомниться в правильности выбранного Овербеком критерия.
Мы должны принять во внимание, что, хотя авторы христианских гностических писаний ни на минуту не сомневались в конечности мира, а в ряде случаев и описывали его катастрофический конец в ярких красочных образах, тем не менее, у них отсутствуют предсказания таких событий, как второе пришествие и страшный суд. Это настолько бросается в глаза, что было даже высказано предположение о целенаправленной редакторской "деэсхатологизации" логий Иисуса, вошедших в состав Евангелия от Фомы[4].
Расширенная версия доклада, прочитанного 18 ноября 2003 года на заседании Санкт-Петербургского Религиозно-Философского Семинариума. Вошел в качестве предисловия в книгу "Евангелие Истины: двенадцать переводов христианских гностических писаний" (2008).
Нам хотелось бы указать на ряд теоретических положений, обосновывающих значимость гностических писаний для истории раннего христианства[1].
Христианская гетеродоксия. Традиционное представление, будто бы ортодоксальные вероучение, таинства и иерархия были унаследованы церковью непосредственно от апостолов, а ереси возникали как тупиковые ответвления от магистрального течения, является анахроничным и прямо ложным. Напротив, христианство I-III столетий было многообразным и полицентричным, а то течение, которое впоследствии объявило себя "кафолической апостольской церковью", предлагало всего лишь одну из возможных версий христианского учения, начиная с середины II века получившую значительное распространение в Риме и в ряде общин, так или иначе связанных с римской. Одержать убедительную победу над своими оппонентами этому течению удалось значительно позже и только с помощью властей Римской империи, практически без перехода переключившихся с гонений на всех христиан без исключения на преследования "еретиков", то есть христиан, чья вера не совпадала с той ортодоксальной версией, которая была провозглашена официальной религией империи. Уже в 385 году по доносу кафолических епископов были подвергнуты пыткам и казнены "еретик" Присциллиан и шестеро его учеников. 22 ноября 407 года законом Аркадия, Гонория и Феодосия Младшего "ересь" была приравнена к государственной измене. Естественно, союз с языческой империей не мог обойтись для ортодоксальной общины без моральных потерь. В обмен на далеко не "все царства вселенной" ей пришлось поклониться "святому равноапостольному" языческому императору, всемилостивейше согласившемуся принять на себя нелёгкую обязанность председательствовать на церковных соборах и принимать решение, какие именно доктрины и епископы являются ортодоксальными, а какие нет.
Если говорить об отражении этих процессов в литературе, то следует, прежде всего, отметить, что тексты, вошедшие в авторитетный канонический корпус, то есть в Новый Завет, долгое время существовали параллельно с множеством других писаний. Бедность источников, находившихся в руках отца церковной истории Евсевия Кесарийского, вызвана не бедностью раннехристианской литературы, а отказом от использования ряда древнейших текстов по идеологическим, в первую очередь догматическим, соображениям[2]. В условиях отсутствия книгопечатания это неизбежно влекло за собой утрату текстов за время жизни одного-двух поколений. Критерием отбора текстов в канон служила не древность или апостольское авторство каждого из них, а только соответствие идеологическим установкам ортодоксальной общины. Совершенно естественно, что все новозаветные тексты были созданы или хотя бы отредактированы членами этой общины. После победы ортодоксии в границах Римской империи носители альтернативных моделей христианской веры последовательно изгонялись, а их священные писания изымались и истреблялись, как "еретические". Неудивительно, что в этих суровых условиях от всего богатства христианской протолитературы до нас дошли, помимо текстов новозаветного канона, жалкие крупицы.''
....
- - - Добавлено - - -
Христианская протолитература. Как указывает со ссылкой на немецкого учёного XIX века Франца Овербека российский исследователь-библеист С.В. Лёзов, патристика использует формы профанной литературы своего времени, в то время как христианская "протолитература" изолирована не имеет ни образцов в прошлом, ни продолжения в последующую эпоху, что, по мнению Овербека, указывает на разрыв между верой первоначального христианства и верой кафолической церкви[3].
К группе текстов "протолитературы" могут быть достаточно уверенно отнесены все канонические писания Нового Завета; так называемые писания мужей апостольских: послания Игнатия Богоносца, Климента Римского, входившие иногда в новозаветные кодексы Послание Варнавы, Пастырь Ермы и Апокалипсис Петра, ряд евангелий, не вошедших в канон и сохранившихся в цитатах у ранних отцов или отрывках, найденных при археологических раскопках. С известной долей условности сюда же можно отнести такие поздние псевдоэпиграфические тексты, как Апокалипсис Павла, Евангелие от Никодима и Протоевангелие Иакова, носящие уже совершенно сказочный характер. Вместе с тем, именно к этой группе принадлежат практически все писания христианской гностической традиции, сохранившиеся на коптском языке, исключая разве что поздние, датирующиеся не ранее III века книги Пистис София и Йеу, являющиеся памятниками уже не раннехристианской гетеродоксии, но гностицизирующего сектантства III IV столетий, и всё же, в отличие от творений апологетов II века, начиная с Иустина Мученика, очень близкие к группе.
Сам Овербек считал, что для протолитературы характерно восторженное ожидание скорого пришествия Господа во славе, тогда как апологеты свидетельствуют о церкви, приспосабливающейся к окружающему миру и принявшей факт, что до второго пришествия могут пройти столетия. Нельзя не отметить, что на том литературном материале, с которым был вынужден работать Овербек, трудно прийти к другому заключению. Возможно, внимательно рассмотрев христианско-гностические писания, Франц Овербек пришёл бы к радикально иным выводам о природе расхождений между верой авторов "протолитературы" и верой кафолической церкви. К сожалению, тексты христианской гностической традиции, то есть Берлинский папирус 8502 и библиотека Наг Хаммади, были опубликованы через десятилетия после смерти учёного, но именно они позволяют усомниться в правильности выбранного Овербеком критерия.
Мы должны принять во внимание, что, хотя авторы христианских гностических писаний ни на минуту не сомневались в конечности мира, а в ряде случаев и описывали его катастрофический конец в ярких красочных образах, тем не менее, у них отсутствуют предсказания таких событий, как второе пришествие и страшный суд. Это настолько бросается в глаза, что было даже высказано предположение о целенаправленной редакторской "деэсхатологизации" логий Иисуса, вошедших в состав Евангелия от Фомы[4].

Комментарий