Реформатор Мартин Лютер и евреи
Лютер впервые выдвигает против евреев аргументацию не теологического, а экономического порядка.
Памфлет "Против евреев и их лжи" достаточно пространен (175 страниц!) В первой части Лютер повторяет обвинения в том, что евреи возводят хулу на Христа и Деву Марию, называют её шлюхой, а её сына - бастардом. "Они не понимают, что за это они прокляты Богом. Упорствуя, они умножают свои мучения: до сих пор у них нет своего государства, они скитаются по земле, оставаясь всем чуждыми". И даже еврейскому ожиданию Мессии Лютер даёт своё истолкование: они, дескать, его ждут потому, что видят в нём всемирного царя, который, как они надеются, уничтожит христиан, поделит мир между евреями и их сделает господами. Вот откуда берут начало бредни о всемирном жидо-масонском заговоре.
Во второй части памфлета Лютер впервые выдвигает против евреев аргументацию не теологического, а экономического порядка. Он обвиняет их в ростовщичестве, в алчности, нечестности и паразитизме: "Евреи, будучи чужестранцами, не должны ничем владеть, а то, чем они владеют, должно принадлежать нам, поскольку они не работают, а мы не приносим им даров. Тем не менее, у них находятся наши деньги и наше добро, а они стали нашими хозяевами в нашей собственной стране и в их изгнании... Они гордятся этим, укрепляя свою веру и ненависть к нам, и говорят друг другу: - Удостоверьтесь, что Господь не покидает свой народ в рассеянии. Мы не работаем, предаёмся безделью, приятно проводим время, а проклятые гои должны работать на нас, и нам достаются их деньги. В результате мы оказываемся их господами, а они - нашими слугами!" Лютер использует силу своего красноречия, чтобы восстановить, или, как он представляет дело, предостеречь, христиан против евреев. А для этого все средства хороши. Он воскрешает легенды о том, что еврейские врачи тайно медленно отравляют пациентов-христиан. Он внушает пастве, что евреи - дьявольское отродье.
Семь советов-рекомендаций относительно того, как вести себя с евреями, которые он даёт властям, говорят сами за себя и не требуют комментария.
"Во-первых, поджечь их синагоги и школы, а что не сгорит, сровнять с землёй, чтобы ни камня, ни пепла не осталось. И это нужно делать во славу нашего Господа и христианства, если мы и впрямь христиане.
Во-вторых, нужно разорить и разрушить их дома, тогда им негде будет укрыться, они будут изнаны, как изгнаны из школ. Пусть поживут на чердаке и в хлеву, как цыгане, тогда они узнают, что не хозяева на нашей земле, как они похваляются.
В-третьих, схватить всех их книжников и талмудистов, пусть в темницах себе лгут, проклинают и богохульствуют.
В-четвёртых, запретить их раввинам под страхом смерти учить народ.
В-пятых, полностью лишить евреев охраны и выделения им улиц.
В-шестых, запретить им ростовщичество и отнять наличность и ценности из серебра и золота, пусть это станет предупреждением.
В-седьмых, дать в руки каждому молодому, сильному еврею и еврейке цеп, топор, лопату, прялку, веретено и заставить их в поте лица добывать хлеб свой..."
Таким образом, от теологической аргументации Лютер переходит к практическим рекомендациям. Он не призывает к уничтожению евреев, но советует уничтожить их образ жизни. В пору Реформации Лютер был не единственным "преобразователем" еврейского уклада. За пять лет до него страссбургский реформатор бывший монах-доминиканец Мартин Буцер советовал ландграфу Гессенскому принудить евреев, ведущих денежные дела, заниматься тяжким физическим трудом: они должны работать в каменоломнях, лесорубами, углекопами, трубочистами, убирать падаль и чистить отхожие места. Хотя Лютер часто упрекал Буцера в отступничестве и непостоянстве, он явно опирался на этот документ, когда сочинял свои рекомендации.
Изменение отношения Лютера к евреям связано и с теми переменами, которые произошли с ним в последний период его жизни, когда он пересмотрел многие свои позиции. Крестьянская война его "сломала". В одном из писем есть такое признание: "Я доныне думал, что можно управлять людьми по Евангелию... Но теперь (после восстания) я понял, что люди презирают Евангелие; чтобы ими управлять, нужен государственный закон, меч и насилие". Лютеранство рассматривало мирскую деятельность человека как служение Богу. Католики, призывая служить Господу, убеждали в необходимости отвернуться от земного. Лютер утверждал противоположное: не в бегстве от мира, а в земной жизни человек должен искать спасения, но для этого его жизнь должна быть нравственной. Само по себе это - прекрасное утверждение, но что считать нравственным?
Специфически немецкие понятия долга (Pflicht) и нравственности (Sittlichkeit) не поддаются точному переводу на другой, в том числе и русский язык. Добросовестно исполненный долг (Pflicht) - это и есть, согласно Лютеру, добродетель (Sittlichkeit). Долг немца, учит Лютер, есть послушание, в нём - добродетель, а сама добродетель, по Лютеру, и есть благодать Божия. Такова была мораль, которую он завещал немцам, и которой они следовали несколько веков.
"Протестантство оказало самое благое влияние, способствуя той чистоте нравов и той строгости в исполнении долга, которую мы обычно называем моралью", - свидетельствует Гейне. Ницше же видит негативные последствия лютеровской Реформации в обмелении европейского духа. "Одобродушивание (Vergutmьtigung) изрядно продвинулось вперёд", но оборотной стороной этого одобродушивания стало плебейство духа, по мнению философа.
Внутренней свободе, о которой Лютер говорил поначалу, он с годами противопоставил непоколебимый порядок вещей, установленный в мире Богом. Долг послушания выходит на первый план, христианин должен быть покорным и преданным подданным. В обмен на заповеди блаженства и царства Господа внутри человека Реформатор внушал немцам безусловную покорность государю, существующим законам, соблюдение порядка. Позиция Лютера однозначна: народ нужно держать в узде. Вот откуда растет знаменитый немецкий Ordnung! Бунтовщик превращается в апостола послушания, повиновения, покорности. Со времен Лютера послушание стало национальной добродетелью: от правителей к пасторам, от пасторов к пастве существует неразрывная связь. Дух Реформации радикально повлиял на образ жизни и образ мысли немцев.
Проходит 250 лет, и великий немецкий философ Иммануил Кант записывает: "Среди всех цивилизованных народов немцы легче и проще всех поддаются управлению; они противники новшеств и сопротивления установленному порядку вещей".
Французская писательница мадам де Сталь, хотя и была настроена пронемецки, тоже писала, что "современные немцы лишены того, что можно назвать силой характера. Как частные лица, отцы семейства, администраторы, они обладают добродетелью и цельностью натуры, но их непринужденная и искренняя готовность служить власти ранит сердце..." Она говорила об их "почтении к власти и умилении страхом, превращающим это почтение в восхищение". Почтение к власти, переходящее в восхищение - сказано метко и сильно. Тот, кто читал роман Генриха Манна "Верноподданный", поймёт, что имела в виду французская писательница. Она подметила эту черту - верноподданичество - в начале ХIХ века. Генрих Манн написал роман в 1914 году, т.е. спустя столетие. Как видите, лютеровский завет продолжал действовать.
Никто не может сравниться с ним по степени воздействия на чувства и сознание немцев. Ни одна личность не оставила в Германии столь глубокого следа, как он. Причём любопытно, что с течением времени это влияние еще больше возрастало. Если верить Томасу Манну, а у нас нет основания не доверять ему, немецкая интеллигенция вплоть до первой мировой войны воспитывалась на Лютере. Как у всякой медали, и у этой оказалось две стороны. В условиях нацизма удушающие требования подчинения, долга связали руки значительной части немецкой культурной элиты. Один человек оставил на века свою печать на народе, но какой это был человек! За все приходится платить. И немцы заплатили, но от Лютера не отреклись.
Лютер дал своему народу главное - язык. Он дал его вместе с Библией, над переводом которой работал долгих двенадцать лет. В крепости Вартбург , в комнате, где Лютер приступил к этому неподъёмному труду, еще сегодня показывают на стене коричневое пятно. Говорят, что во время работы Лютеру явился дьявол, и он запустил в него чернильницей. Возможно, это видение было воплощением дьявольской трудности, с которой он сталкивался как переводчик. Но скорее всего ему и впрямь привиделся нечистый, мучил, искушал, соблазнял. Лютер верил в нечистую силу, боялся её, как большинство нижнесаксонских крестьян. Ведь он происходил из семьи рудокопов, а рудокопы - народ суеверный. Но и сам дьявол не мог остановить этого человека, который принадлежал к тому грубо-кряжистому мужественному племени, среди которого христианство пришлось внедрять огнём и мечом, но, уверовав, они за свою веру стояли насмерть и готовы были других жечь (сжёг же Кальвин за расхождения в трактовке христианских таинств учёного реформатора Сервета!) Непреклонность и упорство - характерные черты этих людей.
В сочетании с гениальностью они помогли Лютеру в свершении и этого подвига - перевода Библии. Мне довелось в университетской библиотеке Вроцлава (некогда Бреслау) за железными дверями книгохранилища увидеть первое издание немецкой Библии - книгу в серой коже, с металлическими застежками: "Ветхий завет на немецком. М.Лютер. Виттенберг". Книгу иллюстрировал друг Лютера художник Лукас Кранах-старший. Он тоже жил и работал в Виттенберге. Сохранился графический портрет молодого Лютера его работы, в ту пору худого и стройного, и писанный маслом портрет его матери, Маргариты, измученной тяжким трудом крестьянки.
Работая над переводом Библии, Лютер обнаружил поразительное чувство языка. Гейне признаётся, что для него остаётся загадкой, как возник тот язык, который мы находим в лютеровой Библии. Он уверен лишь в том, что в течение нескольких лет язык этот распространился по всей Германии и возвысился до всеобщего литературного языка. "Все выражения и обороты, принятые в Библии Лютера, - немецкие, и писатель всё ещё может употреблять их и в наше время", - свидетельствует Гейне. Шедевром немецкой прозы называет лютерову Библию Ницше, упирая на то, что это шедевр величайшего немецкого проповедника: "Она вросла в немецкие сердца".
Лютер сам себя наставлял учиться родному языку "у матери в доме, у детей на улице, у простолюдина на рынке и смотреть им в рот, как они говорят, и сообразно с этим переводить, тогда они уразумеют и заметят, что с ними говорят по-немецки". Народное красноречие явственно и в его проповедях, посланиях и памфлетах. В полемических писаниях он не избегает плебейской грубости, которая может одновременно и отталкивать, и привлекать. Манеру Лютера нанизывать и громоздить обвинения против своих врагов Ницше называет "болтливостью гнева". Наблюдая, как этот мужицкий апостол забрасывает противников словесными глыбами, Гейне называет его религиозным Дантоном. Впрочем, громовое красноречие Лютера заставляет вспомнить и Саванаролу.
Опираясь на традицию народных песен, Лютер создавал религиозные гимны и псалмы. Он любил музыку, и песни его были мелодичны. Он сочинил лютеранский церковный гимн "Наш Бог - нерушимая крепость", который называют Марсельезой Реформации. Вступая в Вормс со своими спутниками в 1521 году, он пел с ними эту боевую песню:
Господь - наш истинный оплот,
Оружье и твердыня,
Господь нас вызволит, спасёт
В беде, грозящей ныне.
Роль Лютера в развитии немецкого языка можно уподобить роли Ломоносова и Пушкина в России. Томас Манн поставил его имя рядом с именем Гёте, называя обоих великими творцами языка. Третьим столпом он назвал Ницше.
Комментарий