Летчик в самолете говорил о птицах,
Погружались в землю медные огни:
«Может быть нам, друг мой, больше не садиться,
Разделить с пернатыми оставшиеся дни?»
Ангелы и бесы, черти, херувимы
Ты в окно влетела, села на постель.
«Как наш сын? спросила, - Под луной одни мы».
Я смотрел на окна, сбитые с петель.
«Хочешь, полетели? Покажу где свили
Мне пространством время! Оглянись, чудак».
Мы бродили в странном параллельном мире,
Все почти как в детстве, но чуть-чуть не так.
Ветрами влекомые зеркала машины,
Нет границ условных, с правдой слита ложь,
Серебро шагало, вещие картины
- «Где мы?» ухмыльнулась: «Все потом поймешь!»
И в небесном храме плыли наши лица,
Феофан расписывал там иконостас,
Летчик в самолете говорил о птицах,
А в иллюминаторе улыбался спас.
Юрий Шевчук (пока еще живой классик русского рока)
Погружались в землю медные огни:
«Может быть нам, друг мой, больше не садиться,
Разделить с пернатыми оставшиеся дни?»
Ангелы и бесы, черти, херувимы
Ты в окно влетела, села на постель.
«Как наш сын? спросила, - Под луной одни мы».
Я смотрел на окна, сбитые с петель.
«Хочешь, полетели? Покажу где свили
Мне пространством время! Оглянись, чудак».
Мы бродили в странном параллельном мире,
Все почти как в детстве, но чуть-чуть не так.
Ветрами влекомые зеркала машины,
Нет границ условных, с правдой слита ложь,
Серебро шагало, вещие картины
- «Где мы?» ухмыльнулась: «Все потом поймешь!»
И в небесном храме плыли наши лица,
Феофан расписывал там иконостас,
Летчик в самолете говорил о птицах,
А в иллюминаторе улыбался спас.
Юрий Шевчук (пока еще живой классик русского рока)
Комментарий