Поэтическая классика

[Рия]

Анна Ахматова

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины жёлто-красной,
Слагаю я весёлые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озёрной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

1912

[Rahili]

ТВОЯ СУДЬБА


Когда покажется тебе твоя судьба
Невыносимо трудной и суровой, -
Ты не спеши роптать, что жизнь плоха,
Смирись душой пред волей Божьей. Мы, люди, очень часто таковы:
Нам хочется здоровья, счастья, мира;
А если Бог нам посылает скорби дни -
Мы сразу же теряем свои силы.
Нам хочется, чтоб было хорошо.
Но почему мы так не замечаем,
Как много есть живущих тяжело
Годами целыми, которых мы не знаем?
Как много есть прикованных к постели
Тяжелым недугом на многие года.
А мы лишь на недельку заболели,
И то уж ропщем иногда.
Когда ты видишь, что идет калека,
Кто вынужден ходить на костылях,
То не забудь прославить Бога,
Что ходишь ты всю жизнь на двух ногах.
Вот палочкой стучит слепой прохожий,
Не видя в своей жизни ничего.
Не знает он ни цвета неба, солнца,
И даже матери не видел он лицо.
А как ты думаешь, за что такая доля?
Ведь он не хуже, не грешнее всех.
Мой друг, чтоб за глаза свои ты славил Бога,
Для всех, кто видит, он пример живой.
А славишь ли Творца за то, что можешь
Ты слышать голос или говорить,
За то, что дан тебе и слух, и голос,
А вспомни, сколько есть глухонемых?
Для них - ничто прекраснейшие звуки,
Их жизнь течёт в безмолвной тишине.
А мы имеем всё, но пред Иисусом,
Наверно, редко благодарность шлём в мольбе.
На свете и безумных очень много.
О, как безмерно жизнь их тяжела!
Ты слышишь ли Творца, что от порока
Хранит твой разум Божия рука?
Мы с лёгкостью от Бога принимаем
Его охрану, милости плоды.
И часто там Его не прославляем,
Где ждёт Он нашей искренней мольбы.
Для нас она порою незаметна,
Что чудом Он нам многое даёт.
Поэтому кругом живым примером
Людская боль бедой вокруг встаёт.
Запомни это, помни эти взоры
Неоживляющихся глаз слепых!
Запомни несмываемое горе
На лицах всех увечных и больных!
В житейских трудностях, в заботах, огорченьях
Ты не ропщи и не кляни судьбу,
Те люди свою жизнь без промедленья
Охотно бы сменили на твою.
И если у тебя есть тоже трудность,
И если ты всю жизнь несёшь свой крест,
Отчаиваться всё-таки не нужно,
А нужно славить и за то, что есть.
Бог иногда даёт нам скорби,
Чтоб нас проверить, чтоб смирить сердца.
Чрез них Он часто душу нам спасает,
Чтоб не надеялись мы слишком на себя.
Он нам сказал, чтоб были мы довольны
В любых превратностях своей судьбы.
И это слово мы охотно, добровольно
Исполнить свято на земле должны.

[Rahili]

Всю тяжесть выразить нельзя,
Когда в минуты испытаний
Нас тайно предают друзья,
На верность не пройдя экзамен.

В непостоянстве мы живем,
Оно - людских сердец примета,
На протяженье всех времен
Не раз мир убеждался в этом.

Неизлечим, увы, порок...
Друзей хороших ищут люди,
Не ведая,что только Бог
Их преданно и верно любит!

[Евлампия]

25 января Владимиру Высоцкому исполнилось бы 73 года...

Никита Высоцкий

x x x

Пророков нет в отечестве моем,
А вот теперь ушла и совесть.
Он больше не споет нам ни о чем,
И можно жить, совсем не беспокоясь.

Лишь он умел сказать, и спеть умел,
Что наших душ в ответ дрожали струны.
Аккорд его срывался и звенел,
Чтоб нас заставить мучаться и думать.

Он не допел, не досказал всего,
Что было пульсом и в душе звучало,
И сердце разорвалось от того,
Что слишком долго отдыха не знало.

Он больше на эстраду не взойдет
Так просто, вместе с тем и так достойно.
Он умер! Да! И все же он поет,
И песни не дадут нам жить спокойно.

июль-август 1980
г.Москва

[ма-schutka]

Дарина Кочанжи

Дай мне, Боже, предстать пред Тобою
Не в отрепьях порочной совести,
Но с кристально чистой душою,
Позабыв все земные горести.
И служить Тебе не из корысти,
Не из выгоды и не из зависти,
Но по доброму зову совести,
Ради Истины, рады благости.


Научи меня, Боже, мудрости,
Из Твоей что исходит вечности,
Чтоб духовной не знать мне скудости,
Чтобы дни не прожить в беспечности.

Чтобы славить Тебя и в старости,
Дай душе моей легкокрылости,
Чтоб всегда в непрестанной радости
Воспевать Твои Божьи милости.

И служить Тебе не из корысти,
Не из выгоды и не из зависти,
Но подоброму зову совести,
Ради Истины, рады благости.

[Евлампия]

Осип Мандельштам

* * *
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Все большое далеко развеять,
Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.

[Бастет]

Новая Елена

Где ты была, когда пылала Троя,
Которой боги не дали защиты?
Ужели снова твой приют земля?
Ты позабыла ль юного героя,
Матросов, тирский пурпур корабля,
Насмешливые взоры Афродиты?
Тебя ли не узнать, звездою новой
Сверкаешь в серебристой тишине,
Не ты ль склонила Древний Мир к войне,
К её пучине мрачной и багровой?

Ты ль управляла огненной луной?
В Сидоне дивном был твой лучший храм;
Там солнечно, там синева безбрежна;
Под сеткой полога златою, там
Младая дева полотно прилежно
Ткала тебе, превозмогая зной,
Пока к щекам не подступала страсть,
Веля устам соленым что есть силы
К устам скитальца кипрского припасть,
Пришедшего от Кальпы и Абилы.

Елена ты; я тайну эту выдам!
Погублен юный Сарпедон тобою,
Мемнона войско в честь тебя мертво;
И златошлемный рвался Гектор к бою
Жестокому с безжалостным Пелидом
В последний год плененья твоего!
Зрю: снова строй героев Илиона
Просторы асфоделей затоптал,
Доспехов призрачных блестит металл,
Ты снова символ, как во время оно.

Скажи, где берегла тебя судьба:
Ужель в краю Калипсо, вечно спящем,
Где звон косы не возвестит рассвета,
Но травы рослые подобны чащам,
Где зрит пастух несжатые хлеба,
До дней последних увяданья лета?
В летейский ли погружена ручей,
Иль не желаешь ты забыть вовеки
Треск преломления копий, звон мечей
И клич, с которым шли на приступ греки?

Нет, ты спала, сокрытая под своды
Холма, объемлющего храм пустой
Совместно с ней, Венерой Эрицина,
Владычицей развенчанною, той
Пред чьей гробницею молчат едино
Коленопреклоненные народы;
Обретшей не мгновенье наслажденья
Любовного, но только боль, но меч,
Затем, чтоб сердце надвое рассечь;
Изведавшей тоску деторожденья.

В твоей ладони пища лотофага,
Но до приятья дара забытья
Позволь земным воспользоваться даром;
Во мне еще не родилась отвага
Вручить мой гимн серебряным фанфарам;
Столь тайна ослепительна твоя,
Столь колесо Любви страшит, Елена,
Что петь надежды нет; и потому
Позволь придти ко храму твоему,
И благодарно преклонить колена.

Увы, не для тебя судьба земная,
Покинув персти горестное лоно,
Гонима ветром и полярной мглой,
Лети над миром, вечно вспоминая
Усладу Левки, всей любви былой
И свежесть алых уст Эвфориона;
Не зреть мне больше твоего лица,
Мне жить в саду, где душно и тлетворно,
Пока не будет пройден до конца
Мой путь страдания в венке из тёрна.

Елена, о Елена! Лишь чуть-чуть
Помедли, задержись со мною рядом,
Рассвет так близок но тебя зову!..
Своей улыбке разреши блеснуть,
Клянусь чем хочешь Раем или Адом
Служу тебе живому божеству!
Нет для светил небесных высшей доли,
Тебя иным богам не обороть:
Бесплотный дух любви, обретший плоть,
Блистающий на радостном престоле!

Так не рождались жены никогда!
Морская глубь дала тебе рожденье,
И первых вод серебряную пену!
Явилась ты и вспыхнула звезда
С Востока, тьме ночной придя на смену,
И пастуху внушила пробужденье.
Ты не умрёшь: В Египте ни одна
Змея метнуться не дерзнет во мраке,
И не осмелятся ночные маки
Служить предвестьем гибельного сна.

Любви неосквернимая лилея!
Слоновой кости башня! Роза страсти!
Ты низошла рассеять нашу тьму
Мы, что в сетях Судьбы, живем, дряхлея,
Мы, у всемирной похоти во власти,
Бесцельно бродим мы в пустом дому,
Однако жаждем так же, как и встарь,
Избыв пустого времени отраву,
Увидеть снова твой живой алтарь
И твоего очарованья славу.

Оскар Уальд в переводе Витковского

Прим: Оскар Уальд скончался в Париже 30 ноября 1900 года в полной нищете и забвении. Ему было всего сорок шесть лет

Вот, как он жил после тюрьмы.

"Денег ему постоянно не хватало, несмотря на очевидный успех созданной им в застенках «Баллады Редингской тюрьмы». Его жена Констанс, которая, несмотря на развод, беспокоилась о бывшем муже, писала в то время, что теперь «Оскар больше пьет, чем живет нормальной жизнью». «Жизнь меня растоптала» так отзывался о своем пути в этом мире Уайльд...

«Беда не приходит одна» русская половица. Работает она, очевидно, и в Англии. Оскару сделали операцию на горле, а расплатиться было нечем. Некогда великий «Принц эстетов» теперь уже клянчил, если так можно выразиться, небольшие суммы у кого угодно. У друзей, у издателей, у новых знакомых...

Теперь поэт радикально изменился, и, по словам современника, превратился в жалкого человека, который толком не знал, зачем жил. Выяснилось, что продать имение невозможно, так как кредиторы грозились наложить «лапу» на деньги со сделки, и Оскар вновь попросил окружающих помочь ему, кто чем может. В нужде прошли годы. А страсть, особенно разрушительная, как известно, требует немалых финансовых вложений. Подчас Оскар закладывал в ломбард все, что имел при себе, и оставался, образно говоря, голым. Один из его современников вспоминал об Оскаре тех лет: «Этот господин являл собой пример полной деградации. Оскар умирал от ощущения заброшенности и тоски, а также бедности». Обычно творческие люди в таком состоянии пьют, но поэта стали выгонять из баров, так как если он приходил один, то платить ему было нечем. Тех, кто готов был угощать его, становилось все меньше. «Пузатый и грязный» так вспоминал другой знакомый поэта тех лет. Кто-то тогда намекнул Уайльду, что нужно вновь начать писать пьесы, рассказы, стихи, и что архиважно привести себя в рабочее состояние. Но бывший «Принц эстетов» горько ответил, что писать больше не хочет, ибо он «раньше писал, не зная жизни». Но когда «познал ее», пройдя через мучения, желание писать о ней как раз и отпало напрочь. Уайльд продолжал скитаться. В том самом ухе, которое он повредил при падении в тюрьме, произошло воспаление. Доктор категорически запретил поэту употреблять спиртное, но Оскар не послушался. Море выпиваемого шампанского ослабило и без того больной организм. И в этом вопросе поэт оказался верен себе предался алкогольным излишествам. Болезнь на фоне такой беспечности развивалась стремительно. Он уже почти не сопротивляться. Сначала в Оскаре умер сочинитель, затем кормилец семьи, далее муж и отец, теперь дошла очередь до него самого. Больше некогда великого «Принца эстетов» в этом мире ничего уже не держало. Оскар Уайльд скончался 30 ноября 1900 года в возрасте сорока шести лет в номере низкопробного отеля, в котором уже продолжительное время жил в долг (хозяин с уважением относился к таланту поэта). «Принц эстетов» перестал теребить воображение людей своим физическим присутствием. Но остались его талантливые произведения с одной стороны, и все тот же шлейф скандальности и порочности с другой. Дети поэта никогда не ухаживали за могилой отца. По всей видимости, они не могли простить Оскару его поведения, сделавшего их сиротами и бросившего порочную тень в глазах благопристойного общества на их будущее."

[Рия]

В.Набоков

Ангелы

О лучезарных запою,
лазурь на звуки разбивая...
Блистает лестница в раю,
потоком с облака спадая.
О, дуновенье вечных сил!
На бесконечные ступени
текут волнующихся крыл
цветные, выпуклые тени.
Проходят ангелы в лучах.
Сияют радостные лики,
сияют ноги, и в очах
Бог отражается великий.
Струится солнце им вослед;
и ослепителен и сладок
над ступенями свежий свет
пересекающихся радуг...

[Бастет]

СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБЙНИК

В жилище мрачное теней
На суд предстали пред судей
В один и тот же час: Грабитель
(Он по большим дорогам разбивал,
И в петлю, наконец, попал);
Другой был славою покрытый Сочинитель:
Он тонкий разливал в своих твореньях яд,
Вселял безверие, укоренял разврат,

Был, как Сирена, сладкогласен,
И, как Сирена, был опасен.
В аду обряд судебный скор;
Нет проволочек бесполезных:
В минуту сделан приговор.
На страшных двух цепях железных
Повешены больших чугунных два котла:
В них виноватых рассадили,
Дров под Разбойника большой костер взвалили;
Сама Мегера их зажгла
И развела такой ужасный пламень,
Что трескаться стал в сводах адских камень.

Суд к Сочинителю, казалось, был не строг;
Под ним сперва чуть тлелся огонек;
Но там, чем далее, тем боле разгорался.
Вот веки протекли, огонь не унимался.
Уж под Разбойником давно костер погас:
Под Сочинителем он злей с часу́ на час.
Не видя облегченья,
Писатель, наконец, кричит среди мученья,
Что справедливости в богах нимало нет;
Что славой он наполнил свет

И ежели писал немножко вольно,
То слишком уж за то наказан больно;
Что он не думал быть Разбойника грешней.
Тут перед ним, во всей красе своей,
С шипящими между волос змеями,
С кровавыми в руках бичами,
Из адских трех сестер явилася одна.
«Несчастный!» говорит она:
«Ты ль Провидению пеняешь?
И ты ль с Разбойником себя равняешь?

Перед твоей ничто его вина.
По лютости своей и злости,
Он вреден был,
Пока лишь жил;
А ты... уже твои давно истлели кости,
А солнце разу не взойдет,
Чтоб новых от тебя не осветило бед.
Твоих творений яд не только не слабеет,
Но, разливаяся, век-от-веку лютеет.

Смотри (тут свет ему узреть она дала),
Смотри на злые все дела
И на несчастия, которых ты виною!
Вон дети, стыд своих семей,
Отчаянье отцов и матерей:
Кем ум и сердце в них отравлены? тобою.
Кто, осмеяв, как детские мечты,
Супружество, начальства, власти,
Им причитал в вину людские все напасти
И связи общества рвался расторгнуть? ты.

Не ты ли величал безверье просвещеньем?
Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек
И страсти и порок?
И вон опоена твоим ученьем,
Там целая страна
Полна
Убийствами и грабежами,
Раздорами и мятежами
И до погибели доведена тобой!
В ней каждой капли слез и крови ты виной.

И смел ты на богов хулой вооружиться?
А сколько впредь еще родится
От книг твоих на свете зол!
Терпи ж; здесь по делам тебе и казни мера!»
Сказала гневная Мегера
И крышкою захлопнула котел.

(с) И.А. Крылов

[Рия]

Шандор Петефи

ИСТОЧНИК И РЕКА

Как будто колокольчика язык,
Ручей лепечет, полный благозвучья.
В дни юности моей была певуча
Моя душа, как плещущий родник.


Она была как зеркало ключа.
В ней отражалось солнце с небосвода,
И звезды и луна гляделись в воду,
И билось сердце, рыбкой хлопоча.


Большой рекою стал ручей с тех пор.
Пропал покой, и песнь его пропала.
Не может отразиться в пене шквала
Полночных звезд мерцающий собор.


О небо, отвернись куда-нибудь!
Себя ты не узнаешь в отраженье.
Волнами взбудоражено теченье,
Со дна его всплыла речная муть.


И на воде кровавое пятно.
Откуда эта кровь? Лесой удильной,
Крючком, в поток закинутым насильно,
Как рыбка, сердце, ты обагрено.

Пешт, 1845 г.

[галина мишина]

Стихи Веры Кушнир

http://www.evangelie.ru/forum/t81973.html

КОВЧЕГ ЗАВЕТА
Ин. 3:16; Иер. 3:16

В ковчеге лежали скрижали
Истина, Божие Слово.
В ковчеге был жезл миндальный
Смерть, ставшая жизнью снова.

В ковчеге сосуд был с манной
Хлеб, с неба народу данный.
Ковчег был в середине стана,
С народом вблизи непрестанно.

Ковчег был путем общенья,
Покаяния и примиренья.
Его крышка с двумя херувимами
С наклоненными крыльями длинными

Была местом крови кропления
Знака нашего искупления.
Там, где крылья, склонясь, смыкались,
Бог и грешник чрез кровь встречались.

Там престол Божьей милости вечной,
Пред которой, пав ниц, человечество
Обретает Его прощение!
Эти символы очищения,

Эти средства Богоявления
Получили свое исполнение
В Сыне Божьем Его рождении,
Его жизни, кресте, погребении.

Там, в саду, в одинокой гробнице,
Где истории Божьей страницы
Шелестели в движении крыльев
Херувимов в пустой могиле,

Из которой Иисус ушел.
Жезл ожил, распустился, расцвел,
Плод принес жизнь навеки по смерти!
Люди ищут ковчег, но не верьте

Этим поискам безуспешным,
Этим горестям безутешным.
Они ищут ковчег со скрижалями.
Потеряли. Им очень жаль его.

Манны нет, нет жезла миндального...
И не будет. Тот символ дальний,
Символ древний нашел исполнение:
Во Христе совершилось спасение!

Вера КУШНИР

[Рия]

В.Набоков

***
О ночь, я твой! Все злое позабыто,
и жизнь ясна, и непонятна смерть.
Отражена в душе моей раскрытой
блистательная твердь...

И мнится мне, что по небу ночному
плыву я вдаль на призрачном челне,
и нет конца сиянью голубому;
я -- в нем, оно -- во мне.

Плыву, плыву. Проходят звезды мимо;
к одной, к другой причаливает челн
и вновь летит под шум неуловимый
алмазно-чистых волн;

Я твой, о ночь! В душе -- твое сиянье;
все грешное осталось на земле,
и ангелов я чувствую дыханье
на поднятом челе!

18 апреля 1918г.

[Nick.ita]

СОНЕТ К ДЖЕНЕВРЕ

Ты так бледна и так мила в печали,
Что, если вдруг веселье воспалит
Румянцем розы белые ланит,
Я грубый цвет их вынесу едва ли.

Еще молю, чтоб очи не сверкали,
Не то мой дерзкий взор познает стыд
И, обессилев, робость обнажит,
Как после бури - трепетные дали.

Хотя ресницы душу скрыли тенью,
Ты блещешь грустной нежностью своей,
Как серафим, несущий утешенье,
Но сам далекий от земных скорбей;
И я склоняюсь ниц в благоговенье
И оттого люблю еще сильней.


17 декабря 1813
© Джордж Ноэль Гордон Байрон
пер. А. Сергеева

[Евлампия]

* * *

Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан ее не стан богини,
И грудь волною не встает,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, не признает.
Однако все ее движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты.
Но голос душу проникает,
Как вспоминанье лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.

М.Ю. Лермонтов, 1832 г.

[Nick.ita]

К МОЕМУ СЫНУ

Взор синий, золото кудрей -
Ты слепок с матери твоей,
Ты все сердца к себе привлек
Улыбкой, ямочками щек,
А для меня в них мир другой! -
Мир счастья, сын мой дорогой!

Но ты не Байрон, так кого ж,
Мой мальчик, ты отцом зовешь?
Нет, Вильям, от забот отца
Не откажусь я до конца,
И мне простит мой грех один
Тень матери твоей, мой сын.

Укрыли прах ее цветы,
Чужою грудью вскормлен ты.
Насмешкой встречен, наг и сир,
Без имени вошел ты в мир,
Но не грусти, ты не один,
С тобою твой отец, мой сын.

И что мне злой, бездушный свет!
Природой пренебречь? О нет!
Пусть моралисты вне себя,
Дитя любви, люблю тебя.
От юных радостей один
Отцу остался ты, мой сын.

Недопит кубок жизни мной,
Не блещет волос сединой,
Так младшим братом будь моим,
А я, мой светлый херувим,
Всю жизнь, какая мне дана,
Как долг, отдам тебе сполна.

Пусть молод, ветрен я, ты все ж
Во мне всегда отца найдешь,
И мне ль остыть, когда мою
В тебе я Элен узнаю,
И мне, как дар счастливых дней,
Мой сын, ты дорог тем сильней.

1807
© Джордж Ноэль Гордон Байрон
перевод В.Левика