Твитнуть
А представьте какие ошмётки летят от того мира, когда стая носителей начинает выяснять кто ж из них самый истинный:"... Из революционного подполья, сквозь
баррикады уличной борьбы и фронтов гражданской войны, к власти пришлипрофессионалы революции и те подонки городов, на которых эти профессионалыопирались. Они заняли все места в стране -- и место князя Облонского, иместо "жида концессионера", и место директора завода, и миллион аналогичныхмест в стране. Они "были ничем и стали всем", как поется в Интернационале.Они захватили власть -- всеобъемлющую, всепроникающую и почти всемогущую. И,сидя на лаврах этой власти -- они не имеют ни одного спокойного часа: как быснова не стать "ничем". Хуже, чем ничем. Они, действительно, организовали режим террора -- и во ФранцииРобеспьера, и в России Сталина, и в Германии Гитлера, и в Италии Муссолини.Но, организуя перманентный террор, все эти люди и сами живут в атмосференеизбывного страха. С ножом в руке и с ужасом в сердце -- так и живут этипобедители сегодняшнего дня. Ибо, создавая рабство, приходится подчинитьсярабству и самим. Ленин до конца своей жизни удивлялся: как это им, большевикам, удаетсяеще сидеть у власти? Как это их до сих пор еще никто не выгнал вон? -- Рядперекрещивающихся исторических фактов создал почти неповторимый в историимомент -- и вот в этот момент "революционные кадры" хлынули к власти,захватили ее, уселись на ней, подавили сопротивление всей остальной страны идержат десятки и сотни миллионов людей под революционным прицелом. В тотмомент, когда внимание ослабнет, когда дисциплина упадет, когда рукадрогнет, эти миллионы ринутся на штурм -- и тогда что? Тогда -- виселица. Совершенно конкретный пример. В мои годы -- 1933-34 -- в бесчисленныхконцентрационных лагерях СССР сидело около пяти миллионов человек. Это --мой собственный подсчет. Думаю, что максимальная ошибка едва ли можетпревзойти один миллион -- и в ту и в другую сторону. Сейчас американскаяпресса говорит о пятнадцати миллионах -- возможно, что это и преувеличено. Всоответствующих лагерях Третьего Рейха сидело около пяти миллионов. Крометого, оба невыразимо прекрасных строя разорили, ограбили, унизили ещемиллионы и миллионы людей. Кроме того, каждый из расстрелянных в Соловкахили в Бельзене, убитый в газовых камерах или в чекистских подвалах, имелкаких-то сыновей, братьев, отцов. Предположите самое простое: существующаявласть рухнула и миллионы заключенных в концлагерях хлынули на свободу. Чтостанется с теми людьми, которые их гноили и расстреливали в Дахау и вСоловках? Что станется с миллионными бандами профессиональных охранителейсоциалистических режимов -- с сыщиками и палачами Гестапо и ГПУ? Тут ненужно никакой "философии истории". Сыщики и палачи все это понимают уж, вовсяком случае, лучше профессора Милюкова: ни о каком бескровном перевороте иречи быть не может. Нужно сжимать и зубы, и револьверы, нужно поддерживать итеррор, и дисциплину, причем террор объясняется необходимостью "трудовойдисциплины", а "партийная дисциплина" ничем не отличается от террора...Конкурирующие элементы победившей партии истребляются с еще большейжестокостью, чем побежденные люди старых режимов. И официальная публицистиканаходит по адресу Троцкого или Рема, Бухарина или Штрассера такие слованенависти, каких она не находила по адресу Николая II или Вильгельма II. Я не прихожу в слишком большой восторг от нюрнбергского процесса.Вчерашние товарищи топят друг друга, как только могут. Вчерашние дружинникимарают память вождя, как только можно. Агитационный грим снят и оперные тогисброшены: осталась голая банда, которая грабила, убивала, насиловала,резала, жгла, над которой теперь вплотную нависло возмездие и которая занятатолько одним: спасением своих собственных шкур ценой любого предательствалюбой идеи. Точно так же -- истинно по-нюрнбергски -- вели себя Бухарин иКаменев, Зиновьев и Рыков: топили и предавали друг друга, молили о милости,пресмыкались у ног вчерашнего товарища по партии, по революции, по работе идаже по идее, лизали его пролетарские сапоги -- молили хоть о капле пощады-- и не получили ни капли. И вот тут-то начинается одна из самых странныхвещей в психологии революции. Я еще помню те времена, когда портрет Троцкого неизменно висел рядом спортретом Ленина и когда Троцкий считался в числе той троицы, на которую снадеждой взирало все угнетенное человечество: Ленин, Троцкий, Бухарин. Трикраеугольных камня всечеловеческого будущего, три лика революционной троицы.Любили ли Троцкого и тогда? Не знаю, думаю, что слова любовь, как словадружба вообще нельзя употреблять по отношению к революции и креволюционерам. Но его популярность была огромной. Он был лучшим ораторомреволюции и лучшим оратором для революции: дюжина революционныхбанальностей, политая соусом ничем не ограниченных обещаний. Потом он пал. Ибыло приказано его ненавидеть. Я не знаю, любили ли Троцкого, но его стали ненавидеть истинно лютойненавистью. Мне много, Много раз приходилось разговаривать с русскимикоммунистами в той, чисто русской обстановке, которая почти на все стопроцентов исключает возможность доноса -- за бутылкой водки. И я пыталсявыяснить корни этой скоропостижной ненависти: как никак, именно он, Троцкий,вел к победе революционные армии: вот, смотрите, что написано там-то итам-то. Именно он, Троцкий, сманеврировал Брестским Миром, предоставивбуржуям добивать друг друга до конца. Это именно его, Троцкого, Ленинпоставил во главе всех вооруженных сил русской революции -- так с чего жевы, коммунист, сейчас так возненавидели этого человека? Ответ -- туманный и невразумительный, уклончивый и инстинктивносводился к тому, что "Троцкий раскалывает партию". А, может быть, вовсе неТроцкий, а Сталин? Нет -- именно Троцкий, ибо Троцкий погиб, а во главепартии остался Сталин. Представьте себе положение банды, захватившей власть, расстрелявшейдесятки миллионов и ограбившей сотни, банды, которая может жить толькоединством воли, внимания, настороженности и террора. Одно, только одномгновение растерянности или раскола, и многомиллионные массы "трудящихся"снесут все. И тогда -- Троцкий и Сталин, троцкисты и сталинисты -- всеодинаково пойдут на виселицы, никаких иллюзий в рядах компартии по этомуповоду нет и никогда и не было. Поэтому всякий, кто как бы то ни было "стоитв оппозиции", есть враг, есть предатель, есть объект самой нутрянойненависти. Поэтому же каждый, кто любой ценой удерживает единство, а,следовательно, диктатуру партии, а, еще раз, следовательно, и жизнь каждогоучастника этой диктатуры -- каждого сочлена социалистической правящейбюрократии, -- есть гений и спаситель. Гитлер и Сталин стали гениями, ибопобедили они. Если бы Рему и удалось зарезать Гитлера, а Троцкому --Сталина, гениями стали бы Рем и Троцкий. Мера гениальности так же, как имера правомерности отмеривается длиной ножа. Но, "какой мерой мерите, такоюотмерится и вам". Антинаучная истина Евангелия всегда перекрывает научныеистины истории философии. Приходит день -- и мера социалистических ножейизмеряется высотами виселиц. Страх именно перед этим днем определяет собоювсю внутреннюю жизнь социалистической и революционной бюрократии. Исовершенно независимо от того, называется ли она якобинцами, коммунистами,фашистами или нацистами: все они рождены от Каина, вскормлены ненавистью,сеют террор и пожинают виселицы. И только там, на этих высотах, реализуетсятот лозунг, который стоит на социалистических знаменах: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"....Тот же Солоневич.
баррикады уличной борьбы и фронтов гражданской войны, к власти пришлипрофессионалы революции и те подонки городов, на которых эти профессионалыопирались. Они заняли все места в стране -- и место князя Облонского, иместо "жида концессионера", и место директора завода, и миллион аналогичныхмест в стране. Они "были ничем и стали всем", как поется в Интернационале.Они захватили власть -- всеобъемлющую, всепроникающую и почти всемогущую. И,сидя на лаврах этой власти -- они не имеют ни одного спокойного часа: как быснова не стать "ничем". Хуже, чем ничем. Они, действительно, организовали режим террора -- и во ФранцииРобеспьера, и в России Сталина, и в Германии Гитлера, и в Италии Муссолини.Но, организуя перманентный террор, все эти люди и сами живут в атмосференеизбывного страха. С ножом в руке и с ужасом в сердце -- так и живут этипобедители сегодняшнего дня. Ибо, создавая рабство, приходится подчинитьсярабству и самим. Ленин до конца своей жизни удивлялся: как это им, большевикам, удаетсяеще сидеть у власти? Как это их до сих пор еще никто не выгнал вон? -- Рядперекрещивающихся исторических фактов создал почти неповторимый в историимомент -- и вот в этот момент "революционные кадры" хлынули к власти,захватили ее, уселись на ней, подавили сопротивление всей остальной страны идержат десятки и сотни миллионов людей под революционным прицелом. В тотмомент, когда внимание ослабнет, когда дисциплина упадет, когда рукадрогнет, эти миллионы ринутся на штурм -- и тогда что? Тогда -- виселица. Совершенно конкретный пример. В мои годы -- 1933-34 -- в бесчисленныхконцентрационных лагерях СССР сидело около пяти миллионов человек. Это --мой собственный подсчет. Думаю, что максимальная ошибка едва ли можетпревзойти один миллион -- и в ту и в другую сторону. Сейчас американскаяпресса говорит о пятнадцати миллионах -- возможно, что это и преувеличено. Всоответствующих лагерях Третьего Рейха сидело около пяти миллионов. Крометого, оба невыразимо прекрасных строя разорили, ограбили, унизили ещемиллионы и миллионы людей. Кроме того, каждый из расстрелянных в Соловкахили в Бельзене, убитый в газовых камерах или в чекистских подвалах, имелкаких-то сыновей, братьев, отцов. Предположите самое простое: существующаявласть рухнула и миллионы заключенных в концлагерях хлынули на свободу. Чтостанется с теми людьми, которые их гноили и расстреливали в Дахау и вСоловках? Что станется с миллионными бандами профессиональных охранителейсоциалистических режимов -- с сыщиками и палачами Гестапо и ГПУ? Тут ненужно никакой "философии истории". Сыщики и палачи все это понимают уж, вовсяком случае, лучше профессора Милюкова: ни о каком бескровном перевороте иречи быть не может. Нужно сжимать и зубы, и револьверы, нужно поддерживать итеррор, и дисциплину, причем террор объясняется необходимостью "трудовойдисциплины", а "партийная дисциплина" ничем не отличается от террора...Конкурирующие элементы победившей партии истребляются с еще большейжестокостью, чем побежденные люди старых режимов. И официальная публицистиканаходит по адресу Троцкого или Рема, Бухарина или Штрассера такие слованенависти, каких она не находила по адресу Николая II или Вильгельма II. Я не прихожу в слишком большой восторг от нюрнбергского процесса.Вчерашние товарищи топят друг друга, как только могут. Вчерашние дружинникимарают память вождя, как только можно. Агитационный грим снят и оперные тогисброшены: осталась голая банда, которая грабила, убивала, насиловала,резала, жгла, над которой теперь вплотную нависло возмездие и которая занятатолько одним: спасением своих собственных шкур ценой любого предательствалюбой идеи. Точно так же -- истинно по-нюрнбергски -- вели себя Бухарин иКаменев, Зиновьев и Рыков: топили и предавали друг друга, молили о милости,пресмыкались у ног вчерашнего товарища по партии, по революции, по работе идаже по идее, лизали его пролетарские сапоги -- молили хоть о капле пощады-- и не получили ни капли. И вот тут-то начинается одна из самых странныхвещей в психологии революции. Я еще помню те времена, когда портрет Троцкого неизменно висел рядом спортретом Ленина и когда Троцкий считался в числе той троицы, на которую снадеждой взирало все угнетенное человечество: Ленин, Троцкий, Бухарин. Трикраеугольных камня всечеловеческого будущего, три лика революционной троицы.Любили ли Троцкого и тогда? Не знаю, думаю, что слова любовь, как словадружба вообще нельзя употреблять по отношению к революции и креволюционерам. Но его популярность была огромной. Он был лучшим ораторомреволюции и лучшим оратором для революции: дюжина революционныхбанальностей, политая соусом ничем не ограниченных обещаний. Потом он пал. Ибыло приказано его ненавидеть. Я не знаю, любили ли Троцкого, но его стали ненавидеть истинно лютойненавистью. Мне много, Много раз приходилось разговаривать с русскимикоммунистами в той, чисто русской обстановке, которая почти на все стопроцентов исключает возможность доноса -- за бутылкой водки. И я пыталсявыяснить корни этой скоропостижной ненависти: как никак, именно он, Троцкий,вел к победе революционные армии: вот, смотрите, что написано там-то итам-то. Именно он, Троцкий, сманеврировал Брестским Миром, предоставивбуржуям добивать друг друга до конца. Это именно его, Троцкого, Ленинпоставил во главе всех вооруженных сил русской революции -- так с чего жевы, коммунист, сейчас так возненавидели этого человека? Ответ -- туманный и невразумительный, уклончивый и инстинктивносводился к тому, что "Троцкий раскалывает партию". А, может быть, вовсе неТроцкий, а Сталин? Нет -- именно Троцкий, ибо Троцкий погиб, а во главепартии остался Сталин. Представьте себе положение банды, захватившей власть, расстрелявшейдесятки миллионов и ограбившей сотни, банды, которая может жить толькоединством воли, внимания, настороженности и террора. Одно, только одномгновение растерянности или раскола, и многомиллионные массы "трудящихся"снесут все. И тогда -- Троцкий и Сталин, троцкисты и сталинисты -- всеодинаково пойдут на виселицы, никаких иллюзий в рядах компартии по этомуповоду нет и никогда и не было. Поэтому всякий, кто как бы то ни было "стоитв оппозиции", есть враг, есть предатель, есть объект самой нутрянойненависти. Поэтому же каждый, кто любой ценой удерживает единство, а,следовательно, диктатуру партии, а, еще раз, следовательно, и жизнь каждогоучастника этой диктатуры -- каждого сочлена социалистической правящейбюрократии, -- есть гений и спаситель. Гитлер и Сталин стали гениями, ибопобедили они. Если бы Рему и удалось зарезать Гитлера, а Троцкому --Сталина, гениями стали бы Рем и Троцкий. Мера гениальности так же, как имера правомерности отмеривается длиной ножа. Но, "какой мерой мерите, такоюотмерится и вам". Антинаучная истина Евангелия всегда перекрывает научныеистины истории философии. Приходит день -- и мера социалистических ножейизмеряется высотами виселиц. Страх именно перед этим днем определяет собоювсю внутреннюю жизнь социалистической и революционной бюрократии. Исовершенно независимо от того, называется ли она якобинцами, коммунистами,фашистами или нацистами: все они рождены от Каина, вскормлены ненавистью,сеют террор и пожинают виселицы. И только там, на этих высотах, реализуетсятот лозунг, который стоит на социалистических знаменах: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"....Тот же Солоневич.
Сообщение от
Комментарий