Чужие стихи

[Claricce]

Моление о чаше

Знаешь, папа, так тихо в рощице.
Ни зверей кругом, ни людей.
Мне совсем умирать не хочется,
даже ради твоих идей.
Ну не звали б меня учителем -
был бы плотник, пастух, рыбак...
Папа!
Можно не так...мучительно
или лучше - совсем никак?
Да скрутил бы ты в небе дулю им,
откровениям для властей.
Ты ж меня не спросил - хочу ли я
жизнь заканчивать на кресте.
Милосердия мне бы, толику -
нож под сердце, в кувшине яд,
как представлю - в печенках колики
и озноб с головы до пят,
и душа, словно заяц, мечется -
перепугана и проста.
Извини...я - сын человеческий
от рождения до креста.
С чем сравню эту жизнь? Да с ветошью -
руки вытер и сжег в печи...
А Иуда два дня не ест уже
и неделю уже - молчит.
Плохо, папа, ты это выдумал,
хоть на выдумку и мастак.
Может, ты их простишь? Без выкупа?
Просто так?...

(C) Геннадий Нейман

С Уважением,
Claricce

[void]

Моление о чаше

спасибо, отличные стихи.

вспомнилось:

[Ида]

[/size][/font][/size][/font][/i]


Мужеложник Оскар Уальд разговаривал с бесами.

.

Да как вы смеете? Вы- верующий? Я, простите, не глянула и не собираюсь. Вы читали Уайльда? Он - гений! Он - святой! И вы не смеете его судить. А то я спрошу, как апостолы бродили по земле обетованной в мужском коллективе три года. И где и что сказано на сей счет. Может и Чайковского осудите заодно? И Моэма? И Левитана? Я выражаю вам презрение.

[Бастет]

вспомнилось:

Keita Asari 7 сверху

[Ида]

[Ventilyator]

Это еврейская традиция избегать упоминания Б-жьего имени из благоговения к нему.

Бог - с чего бы именем стало? Бог это положение.

[Ventilyator]

"Иуда - и не человек вовсе, а родное племя Христа " - такого рода аллегории стоили жизни тысячам моих "соплеменников".

А-ть, Абромовичи, Гусинские, Ходорковские и многие ковсие и вичи не попали под раздачу.

Вам не дано понять этого, очевидно.

Уж да! Все природные богатствия расии принадлежат овским, но я немогу этого понять. Если честно, не могу!!!

[Priestess.]

Ее душа, как свет необычайный,
как белый блеск за дивными дверьми,
меня влечет. Войди, художник тайный,
и кисть возьми.

Изобрази цветную вереницу
волшебных птиц, огнисто распиши
всю белую, безмолвную светлицу
ее души.

Возьми на кисть росинки с розы чайной
и красный сок раскрывшейся зари.
Войди, любовь, войди, художник тайный,
мечтай, твори.


Владимир Набоков

[orlenko]

І являвсь мені Господь
В громі, бурі і росі,
У веселках, зореницях
І в симфонії комах.
І являвсь мені Господь
В танці, сміху і сльозах.
У душевних змінах ранах
І в безумстві наших дум.
Говорив я: знаю я,
Що ти тихий як роса,
Многодумний як веселка,
І, як буря, молодий.
Говорив я: знаю я,
Що тебе лиш я люблю.
І ставав в я на коліна
Слухав господа велінь.
І коли явивсь Господь
У крові моїх братів,
Заридала в серці віра
І вжахнулася душа.
Господи, владарю сил!
Не збагну діянь твоїх.
Нащо нищиш ти скрижалі,
Що при зорях дав ти сам?

[1916-1917]
Павло ТИЧИНА

- - - Добавлено - - -

Послав я в небо свою молитву:
О боже, боже, спини ти кров.
Спини ти зваду, подай пораду,
Поглянь на діти, поглянь заплач.
І тільки сяли узорозорі:
Хрести, чепіги, волосожар.
І лиш гойдались моря у морі,
А бог десь думав і пив нектар.
Постлав я в небо молитву-скаргу:
О боже, боже, чого ж мовчиш!
Озвись громами, черкни вогнями,
Промов у бурі, що єсть ти, єсть.
І тільки тиші ненатлі очі
Палали злісно в облозі хмар.
І дні минали мов темні ночі,
А бог десь думав і пив нектар.

[Сергей Сур]

Уильям Вордсворт
Отголоски бессмертия по воспоминаниям раннего детства. Ода.
(пер. Григорий Кружков)

I

Когда-то все ручьи, луга, леса
Великим дивом представлялись мне;
Вода, земля и небеса
Сияли, как в прекрасном сне,
И всюду мне являлись чудеса.
Теперь не то куда ни погляжу,
Ни в ясный полдень, ни в полночной мгле,
Ни на воде, ни на земле
Чудес, что видел встарь, не нахожу.

II

Дождь тёплый прошумит
И радуга взойдёт;
Стемнеет небосвод
И лунный свет на волнах заблестит;
И тыщи ярких глаз
Зажгутся, чтоб сверкать
Там, в головокружительной дали!
Но знаю я: какой-то свет погас,
Что прежде озарял лицо земли.

III

Я слышу пение лесных пичуг,
Гляжу на скачущих ягнят,
На пёстрый луг
И не могу понять, какою вдруг
Печалью я объят,
И сам себя виню,
Что омрачаю праздник, и гоню
Тень горестную прочь;
Чтоб мне помочь,
Гремит весёлым эхом водопад
И дует ветерок
С высоких гор;
Куда ни кину взор,
Любая тварь, любой росток
Все славят май.
О, крикни громче, крикни и сломай
Лёд, что печатью мне на сердце лёг,
Дитя лугов, счастливый пастушок!

IV

Природы твари, баловни весны!
Я слышу перекличку голосов;
Издалека слышны
В них страстная мольба и нежный зов.
Весёлый майский шум!
Я слышу, чувствую его душой.
Зачем же я угрюм
И на всеобщем празднестве чужой?
О горе мне!
Все радуются утру и весне,
Срывая в долах свежие цветы,
Резвяся и шутя;
Смеётся солнце с высоты,
И на коленях прыгает дитя;
Для счастья нет помех!
Я вижу всё, я рад за всех
Но дерево одно среди долин,
Но возле ног моих цветок один
Мне с грустью прежний задают вопрос:
Где тот нездешний сон?
Куда сокрылся он?
Какой отсюда вихрь его унёс?

V

Рожденье наше только лишь забвенье;
Душа, что нам дана на срок земной,
До своего на свете пробужденья
Живёт в обители иной;
Но не в кромешной темноте,
Не в первозданной наготе,
А в ореоле славы мы идём
Из мест святых, где был наш дом!
Дитя озарено сияньем Божьим;
На Мальчике растущем тень тюрьмы
Сгущается с теченьем лет,
Но он умеет видеть среди тьмы
Свет радости, небесный свет;
Для Юноши лишь отблеск остаётся
Как путеводный луч
Среди закатных туч
Или как свет звезды со дна колодца;
Для Взрослого уже погас и он
И мир в потёмки будней погружён.

VI

Земля несет охапками дары
Приёмному сыночку своему
(И пленнику), чтобы его развлечь,
Чтобы он радовался и резвился
И позабыл в пылу игры
Ту ангельскую речь,
Свет, что сиял ему,
И дивный край, откуда он явился.

VII

Взгляните на счастливое дитя,
На шестилетнего султана
Как поданными правит он шутя
Под ласками восторженной мамаши,
Перед глазами гордого отца!
У ног его листок, подобье плана
Судьбы, что сам он начертал,
Вернее, намечтал
В своём уме: победы, кубки, чаши,
Из боя под венец, из-под венца
На бал, и где-то там маячит
Какой-то поп, какой-то гроб,
Но это ничего не значит;
Он это всё отбрасывает, чтоб
Начать сначала; маленький актёр,
Он заново выучивает роли,
И всякий фарс, и всякий вздор
Играет словно поневоле
Как будто с неких пор
Всему на свете он постигнул цену
И изучил «комическую сцену».
Как будто жизнь сегодня и вчера
И завтра бесконечная игра.

VIII

О ты, чей вид обманывает взор,
Тая души простор;
О зрящее среди незрячих око,
Мудрец, что свыше тайной награжден
Бессмертия, читающий глубоко
В сердцах людей, в дали времен:
Пророк благословенный!
Могучий ясновидец вдохновенный,
Познавший всё, что так стремимся мы
Познать, напрасно напрягая силы,
В потёмках жизни и во тьме могилы,
Но для тебя ни тайны нет, ни тьмы!
Тебя Бессмертье осеняет,
И Правда над тобой сияет,
Как ясный день; могила для тебя
Лишь одинокая постель, где, лёжа
Во мгле, бессонницею мысли множа,
Мы ждём, когда рассвет блеснет, слепя;
О ты, малыш по сущности природной,
Но духом всемогущий и свободный,
Зачем так жаждешь ты
Стать взрослым и расстаться безвозвратно
С тем, что в тебе сошлось так благодатно?
Ты не заметишь роковой черты
И взвалишь сам себе ярмо на плечи,
Тяжелое, как будни человечьи!


IX

О счастье, что в руине нежилой
Ещё хранится дух жилого крова,
Что память сохраняет под золой
Живые искорки былого!
Благословенна память ранних дней
Не потому, что это было время
Простых отрад, бесхитростных затей
И над душой не тяготело бремя
Страстей и вольно вдаль ее влекла
Надежда, простодушна и светла,
Нет, не затем хвалу мою
Я детской памяти пою
Но ради тех мгновений
Догадок смутных, страхов, озарений,
Бессмертной тайны малых, чудных крох,
Что дарит нам высокая свобода,
Пред ней же наша смертная природа
Дрожит, как вор, застигнутый врасплох;
Но ради той, полузабытой,
Той, первой, как ни назови
Тревоги, нежности, любви,
Что стала нашим светом и защитой
От злобы мира, девственно сокрытой
Лампадой наших дней;
Храни нас, направляй, лелей,
Внушай, что нашей жизни ток бурлящий
Лишь миг пред ликом вечной тишины,
Что осеняет наши сны,
Той истины безмолвной, но звучащей
С младенчества в людских сердцах,
Что нас томит, и будит, и тревожит;
Её не заглушат печаль и страх,
Ни скука, ни мятеж не уничтожат.
И в самый тихий час,
И даже вдалеке от океана
Мы слышим вещий глас
Родной стихии, бьющей неустанно
В скалистый брег,
И видим тайным оком
Детей, играющих на берегу далеком,
И вечных волн скользящий мерный бег.


X

Так звонче песни пой, народ крылатый!
Пляшите на лугу
Резвей, ягнята!
Я с вами мысленно в одном кругу
Со всеми, кто ликует и порхает,
Кто из свистульки трели выдувает,
Веселый славя май!
Пусть то, что встарь сияло и слепило,
В моих зрачках померкло и остыло,
И тот лазурно-изумрудный рай
Уж не воротишь никакою силой,
Прочь, дух унылый!
Мы силу обретём
В том, что осталось, в том прямом
Богатстве, что вовек не истощится,
В том утешенье, что таится
В страдании самом,
В той вере, что и смерти не боится.


XI

О вы, Озёра, Рощи и Холмы,
Пусть никогда не разлучимся мы!
Я ваш и никогда из вашей власти
Не выйду; мне дано такое счастье
Любить вас вопреки ушедшим дням;
Я радуюсь бегущим вдаль ручьям
Не меньше, чем когда я вскачь пускался
С ручьями наравне,
И нынешний рассвет не меньше дорог мне,
Чем тот, что в детстве мне являлся.
Лик солнечный, склоняясь на закат,
Окрашивает облака иначе
Задумчивей, спокойней, мягче:
Трезвее умудрённый жизнью взгляд.
Тебе спасибо, сердце человечье,
За тот цветок, что ветер вдаль унёс,
За всё, что в строки не могу облечь я,
За то, что дальше слов и глубже слез