Твитнуть
Читать что ли не умеете? Я ж указываю имена очевидцев - авторов этих записок.
Но вернемся к нашим баранам:
Все были одеты в черное, что я счел дурным знаком; как и оказалось впоследствии. Ибо все эти вооруженные люди напали на эти колонии, врывались в дома с целью грабежа, отнимали силой и расхищали все, что им попадалось под руку, срывали и отбирали у несчастных бюргеров обоего пола одежды, не оставив в домах никакой утвари. Горько было видеть, как столь много людей, старцев и юношей, зрелых и незрелых, бегали повсюду голышом, в чем мать родила, ища где бы укрыться, чтобы защитить себя как от лютого мороза, который там невыносим, так и от оскорблений грабителей, которые свирепствовали против невинных с величайшей жестокостью, словно срывали одежды с уже голых.
...очень многих, в том числе меня, подвергли многочисленным и лютым побоям, так что разбили мне кулаками все лицо, исполосовали многочисленными ударами палок и так покрыли ранами и синяками, что меня с трудом можно было узнать. Оказавшись в такой смертельной опасности, которая стояла перед глазами, я, хотя мне до сих пор больно было ходить, так что я не мог ни идти, ни стоять без костылей под мышками, от страха забыв про боль, обратился в бегство, ибо к ногам вернулась уже сила (что я могу приписать или страху, который часто бывает причиной внезапной перемены, или ранам на голенях и множеству крови, которая лилась ручьем), но суровость зимы, совершенно невыносимая для голого тела, незнание дорог и величие опасности, если бы я голый случайно попал в руки разбойников, чего иначе и быть не могло, так как весь народ сбежался для грабежа, заставили меня отказаться от начатого и искать укрытия; оттуда меня часто вытаскивали, я часто страдал, и они хуже всяких варваров всю ночь подвергали нас жестоким побоям и различным издевательствам. А мой родич, за которого была выдана одна моя родственница, благородный муж из Лаузица, немец, рано утром отправил на поиски меня людей. И вот, пришел княжеский хирург, который отыскал меня и посадил в дроги и привез в дом аптекаря, также княжеского слуги. Там, когда мне перевязали раны, я впервые узнал о причине, по которой Васильевич столь жестоко свирепствовал против своих колонистов. Ненависть московитов к немцам (в том числе ливонцам) постоянна; даже уведя их в колонии, словно в некий дом неволи, они, видя, что те богатеют благодаря своему труду и прилежанию, стали терзаться завистью (как египтяне против израильтян) и, часто приходя к духовенству, которое стоит во главе них по греческому обряду, подавать ему от имени народа жалобы на то, что ливонцы прирастают богатствами к ущербу московитов... Эти жалобы дошли до митрополита, который по церковному, как бы епископскому достоинству стоит среди них выше всех прочих, и он доложил об этом деле Васильевичу, добавив от себя, что, мол, немцы развращают войско и лишают его средств, так что когда тому придется в военный поход вместе с князем, они не смогут приобрести себе коней и оружие, ибо деньги, которые им будут нужны, истрачены в немецких домах и кабаках. Васильевич одобрил эти жалобы или навет, ибо он вообще был склонен ко всяческой жестокости, и он, чтобы удовлетворить просьбы своих людей, отдал им немцев на разграбление. Такова была причина грабежа невинных людей. Это рассказано мною для того лишь, чтобы показать на моем примере, с какими тяготами, как я мог бы сказать вместе с псалмопевцем, приходится переносить мороз; и я воздаю Богу благодарность за то, что невредимым спасся от таких бедствий. (с) Иоган Бох, житель Немецкой слободы в Москве во времена царя Ивана
Но вернемся к нашим баранам:
Все были одеты в черное, что я счел дурным знаком; как и оказалось впоследствии. Ибо все эти вооруженные люди напали на эти колонии, врывались в дома с целью грабежа, отнимали силой и расхищали все, что им попадалось под руку, срывали и отбирали у несчастных бюргеров обоего пола одежды, не оставив в домах никакой утвари. Горько было видеть, как столь много людей, старцев и юношей, зрелых и незрелых, бегали повсюду голышом, в чем мать родила, ища где бы укрыться, чтобы защитить себя как от лютого мороза, который там невыносим, так и от оскорблений грабителей, которые свирепствовали против невинных с величайшей жестокостью, словно срывали одежды с уже голых.
...очень многих, в том числе меня, подвергли многочисленным и лютым побоям, так что разбили мне кулаками все лицо, исполосовали многочисленными ударами палок и так покрыли ранами и синяками, что меня с трудом можно было узнать. Оказавшись в такой смертельной опасности, которая стояла перед глазами, я, хотя мне до сих пор больно было ходить, так что я не мог ни идти, ни стоять без костылей под мышками, от страха забыв про боль, обратился в бегство, ибо к ногам вернулась уже сила (что я могу приписать или страху, который часто бывает причиной внезапной перемены, или ранам на голенях и множеству крови, которая лилась ручьем), но суровость зимы, совершенно невыносимая для голого тела, незнание дорог и величие опасности, если бы я голый случайно попал в руки разбойников, чего иначе и быть не могло, так как весь народ сбежался для грабежа, заставили меня отказаться от начатого и искать укрытия; оттуда меня часто вытаскивали, я часто страдал, и они хуже всяких варваров всю ночь подвергали нас жестоким побоям и различным издевательствам. А мой родич, за которого была выдана одна моя родственница, благородный муж из Лаузица, немец, рано утром отправил на поиски меня людей. И вот, пришел княжеский хирург, который отыскал меня и посадил в дроги и привез в дом аптекаря, также княжеского слуги. Там, когда мне перевязали раны, я впервые узнал о причине, по которой Васильевич столь жестоко свирепствовал против своих колонистов. Ненависть московитов к немцам (в том числе ливонцам) постоянна; даже уведя их в колонии, словно в некий дом неволи, они, видя, что те богатеют благодаря своему труду и прилежанию, стали терзаться завистью (как египтяне против израильтян) и, часто приходя к духовенству, которое стоит во главе них по греческому обряду, подавать ему от имени народа жалобы на то, что ливонцы прирастают богатствами к ущербу московитов... Эти жалобы дошли до митрополита, который по церковному, как бы епископскому достоинству стоит среди них выше всех прочих, и он доложил об этом деле Васильевичу, добавив от себя, что, мол, немцы развращают войско и лишают его средств, так что когда тому придется в военный поход вместе с князем, они не смогут приобрести себе коней и оружие, ибо деньги, которые им будут нужны, истрачены в немецких домах и кабаках. Васильевич одобрил эти жалобы или навет, ибо он вообще был склонен ко всяческой жестокости, и он, чтобы удовлетворить просьбы своих людей, отдал им немцев на разграбление. Такова была причина грабежа невинных людей. Это рассказано мною для того лишь, чтобы показать на моем примере, с какими тяготами, как я мог бы сказать вместе с псалмопевцем, приходится переносить мороз; и я воздаю Богу благодарность за то, что невредимым спасся от таких бедствий. (с) Иоган Бох, житель Немецкой слободы в Москве во времена царя Ивана
Комментарий