Христос > Антихрист > Христос

[Ringster]

Будет раскрывать свое утверждение

@Двора, раз уж вы отметились в этой теме, то полагаю, что у меня есть возможность задать вам несколько вопросов. Позвольте узнать, что вы на текущий момент думаете о Звере, который вместе с Лжепророком "оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою"? Я хорошо помню, что вас интересовал этот самый вопрос (с дополнением к нему в виде "сатаны") - вы задавали его мне не столь давно в другой теме, где мы с вами пересекались, где вы потом откланялись, а я со своей стороны пожелал вам Божьего благословения. В те дни вы несколько опередили время, задав его, но теперь оно настало.

Мне кажется, я в достаточной степени - точно не меньше чем на 2/3 - ответил на ваш вопрос в данной теме на данный момент. Так какие именно мысли вы теперь, на этот же самый данный момент, имеете озвучить по поводу Зверя Багряного, участь которого - быть брошенным "в озеро огненное"? Кто это? Что это? Откуда? Куда? И, разумеется, всё исключительно в свете Библии, истории, географии, и в полном соответствии с оными по всем пунктам и статьям. Как это сделал я ВЫШЕ.

[Лука]

Как католическая церковь создала
западную цивилизацию
Вудс Томас

Католическая церковь и университеты

Несмотря на то что в наши дни многие студенты не знают, какие именно века называют «средними», они твердо уверены в том, что это было время невежества, суеверий и гонений на свободную мысль. Трудно найти утверждения, более далекие от истины: ведь именно Средним векам мы обязаны одним из величайших достижений западной цивилизации, которое принесло колоссальную пользу всему человечеству. Это университетская система образования.
Университет был совершенно новым явлением в европейской истории. В Греции и Риме ничего подобного не существовало.[85] Университеты, которые существуют сегодня, с их системой факультетов, учебными курсами, экзаменами, степенями, магистратурой и докторантурой это наследие Средних веков. Католическая церковь создала систему университетов потому, что, говоря словами историка Лаури Дейли, она была «единственной в Европе организацией, которая неизменно проявляла интерес к сохранению и развитию знания».[86]
Мы не можем точно назвать дату возникновения университетов в Париже, Болонье, Оксфорде и Кембридже, потому что они формировались в течение значительного периода времени. Одни университеты возникли из кафедральных школ, другие первоначально были неформальными собраниями учителей и учеников. Однако можно с уверенностью сказать, что университеты начали формироваться во второй половине XII века.
Для того чтобы можно было отнести какую-то конкретную средневековую школу к числу университетов, она должна обладать определенными характеристиками. В университете должен быть набор обязательных учебных текстов, по которым профессора читают лекции, разумеется, добавляя что-то от себя. Для университета характерно наличие четко определенных учебных программ, рассчитанных на более или менее фиксированное количество лет, а также практика присуждения степеней. Присуждение студенту степени магистра (мастера) означало, что он становится новым членом гильдии преподавателей, т. е. примерно то же самое, что прием новых членов, получавших титул мастера, в ремесленные гильдии. Хотя университетам часто приходилось бороться с внешними властями за право на самоуправление, обычно они его добивались, а также получали правовой статус корпорации.[87]
Церковь не просто способствовала возникновению университетов своими усилиями, направленными на поддержание интеллектуальной жизни, ей и, в частности, папству как институту принадлежала центральная роль в этом процессе. Недаром одним из способов закрепления за университетом статуса корпорации была папская булла. К началу Реформации существовал 81 университет. Из них 33 были созданы папскими буллами, 15 королевскими и императорскими хартиями. Двадцать университетов имели и буллу, и хартию, а 13 не имели ни того, ни другого.[88] Считалось также, что университет не может присуждать степень, если это право не дано ему папой, королем или императором. Папа Иннокентий IV в 1254 году официально предоставил эту привилегию Оксфордскому университету. Папа (на самом деле) и император (теоретически) имели власть над всем христианским миром, поэтому университет обычно должен был обратиться к ним, чтобы получить право присуждать степень. Университетская степень, одобренная одним из вселенских правителей, признавалась во всех христианских странах, тогда как степень, присуждаемая с разрешения какого-либо короля, обычно действовала лишь в пределах соответствующего королевства.[89]
В некоторых случаях магистерская степень давала ее обладателю право преподавать где угодно (ius ubique docend?); это относилось, в частности, к выпускникам Оксфордского, Болонского и Парижского университетов. Впервые это право упоминается в документе, выпущенном папой Григорием IX по поводу университета Тулузы в 1233 году, который впоследствии стал служить образцом. К концу XIII века ius ubique docendi стало «юридическим признаком университета».[90] Теоретически обладатели таких степеней могли преподавать в любом западноевропейском университете, хотя на практике существовал обычай экзаменовать кандидата на должность преподавателя.[91] Тем не менее эта дарованная папами привилегия сыграла важную роль в распространении знаний и культивировании идеи международного сообщества ученых.

Город и университет

Роль папства в функционировании системы университетов была многообразной. Достаточно беглого взгляда на историю средневековых университетов, чтобы увидеть, что конфликты между университетом, с одной стороны, и местными жителями или местной властью, с другой, не были редкостью. Жители университетских городов часто неоднозначно относились к студентам. С одной стороны, их присутствие было благом для местных торговцев и для хозяйственной жизни в целом, поскольку студенты тратили в городе свои деньги. Но, с другой, студенты, как известно, народ легкомысленный и необузданный. По выражению одного современного исследователя, жители средневековых университетских городов любили деньги студентов и ненавидели их самих. В результате студенты и профессора часто жаловались на то, что «местные жители бранятся, обманывают с жильем, едой и книжками, а полиция слишком сурова и суд судит без соблюдения общепринятых процессуальных норм».[92]
В этих условиях Католическая церковь обеспечивала студентам университетов свою защиту, предоставляя им так называемые привилегии духовенства. В средневековой Европе у духовенства был особый юридический статус. Посягательство на духовное лицо было очень тяжким преступлением, а, кроме того, люди духовного звания имели право на то, чтобы их дела рассматривал церковный суд. Эти привилегии распространялись и на студентов, поскольку они либо уже были духовными лицами, либо могли таковыми стать. Светские правители тоже часто предоставляли привилегии студентам. В 1200 году Филипп II Август, король Франции, даровал привилегии студентам Парижского университета, предоставив им право на то, чтобы их дела слушал суд, заведомо более благосклонный к ним, чем городской.[93]
Папы часто заступались за университеты. Так, папа Гонорий III (12161227) в 1220 году, поддержал Болонский университет, чьи академические свободы ущемлялись. Когда канцлер Парижского университета стал настаивать, чтобы студенты приносили клятву верности ему лично, в дело вмешался папа Иннокентий III (11981216). Когда в 1231 году местный епископ покусился на автономию Парижского университета, папа Григорий IX выпустил буллу Parens Seientiarum, в которой встал на сторону руководителей университетских колледжей. В ней он по сути дела даровал Парижскому университету право самоуправления, в соответствии с которым университет мог следовать своим собственным правилам в том, что касается обучения и проведения исследований. Кроме того, папа предоставил университету отдельную папскую юрисдикцию, защитив его от вмешательства епархиальных властей. Один из исследователей писал: «Эта булла ознаменовала возникновение университета как юридически оформленной интеллектуальной корпорации, целью которой является обучение студентов и развитие науки».[94] Другой историк отмечал, что папство «оказало решающее влияние на закрепление автономии Парижской гильдии [то есть организации студентов и преподавателей Парижского университета]».[95]
Той же буллой папа попытался создать благоприятные условия для работы университета, даровав ему привилегию, известную как cessatio право приостанавливать занятия и объявлять всеобщую забастовку в случае притеснений, чинимых студентам или профессорам. В список оснований для прекращения занятий входил «отказ установить предельную плату за жилье, нанесение студенту физического увечья или же избиение студента, если тому в течение двух недель не было уплачено справедливое возмещение, [или] незаконное задержание студента».[96]
У университетов вошло в обычай жаловаться папе римскому.[97] Несколько раз папам приходилось заставлять университетское начальство выплачивать преподавателям долги по зарплате; это делали папы Бонифаций VIII, Климент V, Климент VI и Григорий IX.[98] Неудивительно, что историки считают римских пап «наиболее последовательными защитниками университетов. Именно папы даровали университетам их привилегированный статус, а потом расширяли и отстаивали его в мире, где нередко существовали конфликтующие юрисдикции».[99]
Одним словом, на ранних этапах развития системы университетов папы были их главными защитниками: к их помощи регулярно прибегали и студенты, и преподаватели. Католическая церковь издавала учредительные буллы, защищала права университетов, вставала на сторону ученых, когда светские власти беспардонно вмешивались в их дела, способствовала формированию международного научного сообщества, предоставив привилегию ius ubique docendi, и, как мы увидим далее, допускала и поощряла серьезную и практически неограниченную научную дискуссию, которая до сих пор является отличительной чертой университетской жизни. Ни одна организация не сделала столько для распространения знаний и в университетах, и за их пределами, как Католическая церковь.
Средневековые университеты существенно отличались от современных. Вначале у них не было ни собственных зданий, ни университетских городков. Университет представлял собой не какое-то физическое или географическое место, а сообщество преподавателей и студентов. Лекции проходили не в специальных университетских аудиториях, а в соборах и различных залах, принадлежавших частным лицам. Не существовало и университетских библиотек. Даже если бы у университетов были собственные помещения, им было бы нелегко собрать большую коллекцию книг ведь, согласно некоторым оценкам, для изготовления одной рукописи требовалось шесть-восемь месяцев труда писца. (Поэтому даже крупные монастырские книжные собрания нашим современникам кажутся незначительными.) Те книги, которые были абсолютно необходимы студентам, они обычно не покупали, а брали напрокат.
Многие средневековые студенты происходили из семей со скромным достатком, хотя среди них было немало и богатых. Большинство студентов, изучавших искусства (в широком смысле), были в возрасте от 14 до 20 лет. Очень многие посещали университет, чтобы сделать хорошую карьеру. Неудивительно, что больше всего народу изучало право. Кроме того, в университетах училось множество монахов, которые либо просто хотели углубить свои знания, либо были направлены на обучение монастырским начальством.[100]
Чем больше укоренялся университет, тем более серьезным ударом для города становился возможный его переезд. Это случалось нередко не в последнюю очередь потому, что на раннем этапе университеты не были привязаны к одному месту, так как не владели недвижимостью. Например, университет Падуи возник, когда в 1222 году профессора и их ученики покинули Болонью. Светские власти, стремясь не допускать ухода университетов, шли на предоставление им многочисленных даров и привилегий.[101]
Что изучали в университетах? Семь свободных искусств, а кроме того, гражданское и каноническое право, философию природы (т. е. естественные науки), медицину и теологию. Университеты сформировались в XII веке и в полной мере вкусили плоды той эпохи, которую некоторые исследователи называют «Ренессансом XII века».[102] В это время благодаря усилиям переводчиков в западноевропейский научный оборот вернулись на много столетий выпавшие из него великие труды древних, в том числе геометрия Эвклида, метафизика, физика и этика Аристотеля, а также медицинские работы Галена. Расцвело правоведение, особенно в Болонье, где шло интенсивное изучение «Дигест», ядра «Корпуса гражданского права» (Corpus Juris Civilis) императора Юстиниана, величайшего компендиума римского права, пользующегося авторитетом с момента создания и до наших дней.

[Лука]

Как католическая церковь создала западную цивилизацию

Вудс Томас

Господь «все расположил мерою, числом и весом»

(сокращенно)

Начиная с работ Пьера Дюгема,[136] опубликованных в начале XX века, историки науки стали все больше подчеркивать ту важнейшую роль, которую Католическая церковь сыграла в развитии науки. К сожалению, до широкой публики эти результаты исследований практически не дошли. Так бывает нередко. К примеру, большинство людей до сих пор считают, что промышленная революция привела к резкому снижению уровня жизни рабочих, тогда как на самом деле средний уровень жизни вырос.[137] Истинная роль Католической церкви в процессе развития современной науки тоже остается для широкой аудитории, по сути дела, тайной за семью печатями.
О. Стенли Яки чрезвычайно уважаемый историк, имеющий ученую степень по физике и по теологии. Его работы помогают по достоинству оценить значение католицизма и схоластики для развития западной науки. В своих многочисленных книгах Яки высказывает непривычный для многих тезис о том, что христианские идеи не только не были помехой науке, но, напротив, создали предпосылки для ее развития.
Яки придает большое значение тому, что в христианской традиции, от ее ветхозаветной предыстории до Высокого Средневековья и далее, Бог и соответственно его Творение считается рациональным и упорядоченным. В разных местах Библии говорится о том, что законосообразность природных явлений отражает красоту, совершенство и гармонию Господа. Ведь Бог «устроил великие дела Своей премудрости» исключительно потому, что Он «пребывает прежде века и вовек» (Сир 42, 21). Обобщая сказанное в Ветхом Завете, Яки пишет: «Мир является творением Лица, обладающего высшей мудростью, и поэтому в нем есть смысл и законосообразность». Проявления этой законосообразности мы наблюдаем повсюду. «Смена времен года, выверенный ход звезд, музыка сфер, подчинение сил природы универсальным законам всем этим мы обязаны Тому Единственному, кому мы можем безусловно доверять». О том же свидетельствуют многие пассажи из Книги пророка Иеремии, например, тот, где говорится, что Господь «хранит для нас седмицы, назначенные для жатвы», или тот, где проводится параллель «между вечной любовью Господа и вечными уставами, которые Он дал луне и звездам для освещения ночью».[138]
Яки обращает наше внимание на слова о том, что Господь «все расположил мерою, числом и весом» (Прем 11, 22).[139] По его мнению, они не только дали опору христианам, выступавшим за рациональность Вселенной в эпоху поздней античности, но и вдохновляли их тысячелетие спустя, в эпоху зарождения современной науки, когда они стали использовать количественный анализ как инструмент познания Вселенной.
Этот тезис может показаться совершенно очевидным и не представляющим никакого интереса. Тем не менее существовали целые цивилизации, которым была чужда эта чрезвычайно плодотворная и необходимая для обеспечения научного прогресса идея идея рациональной и упорядоченной Вселенной. Один из главных тезисов Яки состоит в том, что наука, этот феномен бесконечного интеллектуального поиска, неслучайно возник в католической среде. Он утверждает, что для зарождения научной мысли были необходимы некоторые из фундаментальных христианских представлений. У нехристианских культур этих философских инструментов не было, и, более того, они были обременены концептуальными представлениями, препятствовавшими развитию науки. Яки перечисляет семь великих культур: арабскую, вавилонскую, китайскую, египетскую, древнегреческую, индийскую и культуру майя. В этих культурах, как он выражается, наука оказалась «мертворожденной».
Эту нежизнеспособность можно объяснить бытовавшими в этих культурах представлениями о Вселенной и тем, что их носители не верили в существование трансцендентного Творца, даровавшего своему Творению внутренне согласованные физические законы. Напротив, для этих культур Вселенная была колоссальным организмом под совместным управлением пантеона божеств организмом, которому уготована череда бесконечных циклов рождения, смерти и возрождения. Из-за этого развитие науки было невозможным. Анимизм древних культур, т. е. представление о том, что божественное имманентно пребывает в сотворенных вещах, препятствовал развитию науки, так как ему была чужда идея неизменных законов природы. Считалось, что у вещей есть собственная воля и разум, и эта идея не давала даже возможности помыслить о том, что вещи могут вести себя регулярным, фиксированным образом....

Показателен пример вавилонской цивилизации. Вавилонская космогония совершенно не способствовала развитию науки, скорее наоборот. Вавилоняне считали естественный порядок до такой степени фундаментально неопределенным, что, с их точки зрения, только ежегодный ритуал жертвоприношения мог дать надежду на предотвращение космической катастрофы. Вавилонская цивилизация достигла выдающихся успехов в сборе астрономических сведений и создала зачатки алгебры. Но духовная и философская атмосфера Вавилона была такой, что эти практические умения вряд ли могли положить начало развитию чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего науку.[142] Напротив, в ходе сотворения мира, как оно описано в Бытии, хаос полностью подчиняется суверенитету Бога, и это очень существенно.[143]....

Католицизм допускает существование чудес и признает, что в жизни есть место и сверхъестественному, но сама идея чуда состоит в том, что это необычное событие, и, разумеется, его можно распознать именно потому, что оно выбивается из ткани упорядоченного мира природы. Более того, католический мейнстрим никогда не видел в Господе воплощения произвола; предполагалось, что природа устроена согласно неизменным и доступным пониманию законам. Именно это имел в виду св. Ансельм, когда говорил о различии между упорядоченным могуществом Господа (potentiel ordinata) и его абсолютным могуществом (potentiel absoluta). Согласно св. Ансельму, тем, что Господь решил приоткрыть нам Свою природу, некоторые сведения об устройстве морального порядка и Свой план искупления, Он взял на себя обязательство вести себя определенным образом, которое Он, естественно, исполняет.[147]....

Тезис Яки о том, что научные исследования Запада поддерживались христианской теологией, можно продемонстрировать на примере того, как западные ученые решали важные проблемы, связанные с движением, брошенными предметами и импетусом [impetus], т. е. количеством движения. С точки зрения древних греков, естественным состоянием для всех тел было состояние покоя. Поэтому требовалось объяснить движение, и попытка объяснения, предпринятая Аристотелем, оказала наибольшее влияние на тогдашнюю науку. Согласно Аристотелю, земля, вода и воздух три из четырех элементов материального мира обладали естественной склонностью стремиться к центру Земли. Когда предмет, брошенный с дерева, падал на землю, он просто действовал согласно своей природе, ища центр земли (в достижении каковой цели он, разумеется, встречал препятствие в виде земли). Огонь, с другой стороны, стремился ввысь, хотя и оставался в подлунных пределах.[153]
Аристотель разделял движение на естественное и насильственное. Примерами естественного движения служат движение падающих шаров и движение восходящих языков пламени, иными словами, то, что происходит, когда движущийся предмет стремится достичь естественного состояния покоя. Классическим примером насильственного движения являются метательные снаряды, когда, скажем, шар бросают вверх, несмотря на его естественное тяготение к центру земли.
Описание движения брошенных предметов было для Аристотеля чрезвычайно тяжелой проблемой. Например, если мы бросим шар, то, согласно теории Аристотеля, он должен мгновенно оказаться на земле, как только покинет руку человека, потому что его природа тянет его к земле. Движение шара будет объяснимо только в том случае, если он так и не покинет руки человека если мы все время держим шар в руке и двигаем его, то причиной движения является эта внешняя сила. Но если такой силы нет, то аристотелевский подход, очевидно, не может объяснить движение шара в воздухе Аристотель пытался решить эту проблему, предполагая, что все то время, пока брошенный предмет летит по воздуху, на самом деле на него действует внешняя сила, а именно вибрации среды, в которой он перемещается.
Важнейшим элементом перехода от античной физики к физике современной стало введение понятия инерции, т. е. сопротивления объекта изменениям в состоянии его движения. В XVIII веке Исаак Ньютон описал инерцию в своем первом законе, согласно которому тела, находящиеся в состоянии покоя, стремятся остаться в состоянии покоя, а движущиеся тела стремятся оставаться в движении.
Современные исследователи начинают признавать роль средневековых ученых в развитии идеи инерционного движения. Особенно важное значение имели работы Жана Буридана, сорбоннского профессора XIV века. Буридан, как и всякий католик, в силу своих религиозных взглядов не мог не отвергнуть идею Аристотеля о вечности Вселенной. Он считал, что Вселенная была создана Богом из ничего в какой-то конкретный момент. А если Вселенная не является вечной, то и движение небесных тел, которое Аристотель тоже считал вечным, должно быть осмыслено по-другому. Иными словами, если планеты стали существовать начиная с какого-то момента во времени, то и движение планет тоже началось в какой-то конкретный момент времени.
Буридан пытался выяснить, каким образом созданные Господом небесные тела могли начать и продолжать свое движение в отсутствие постоянной двигающей их силы. Его ответ состоял в том, что Бог сообщил небесным телам движение в момент творения и что это движение не остановилось потому, что, двигаясь в космосе, небесные тела не встречают сопротивления. Поскольку движущиеся тела не встречаются с противодействующей силой, которая могла бы замедлить или остановить их движение, они продолжают двигаться. Таким образом, Буридан предвосхитил идеи импульса и инерционного движения.[154] Хотя Буридан так и не смог окончательно вырваться из рамок аристотелевой физики и на его представление об импетусе (количестве движения) продолжали влиять ложные идеи античных авторов, он совершил важный теоретический прорыв.[155]
Важно не забывать теологический контекст и религиозную среду, которые позволили Буридану сделать этот вывод, поскольку именно отсутствие такого контекста в великих древних культурах помогает объяснить то, почему им так и не удалось прийти к идее инерционного движения. Как отмечал Яки, все эти культуры были языческими; соответственно они считали Вселенную и ее движение вечными, не имеющими ни начала, ни конца. Однако, говорит Яки, после того, как вера в творение ex nihilo превратилась в элемент «культурного консенсуса христианского Средневековья, возникновение идеи инерционного движения стало практически неизбежным».[156]
Эти вопросы продолжали обсуждаться в течение многих веков, но если взять огромный корпус текстов на эту тему от Буридана до Декарта, то выяснится, что большинство ученых разделяли точку зрения Буридана. Это позволило Яки утверждать: «В силу того, что этот широкий религиозный, или теологический, консенсус заслуга христианства, феномен науки является не западным, а христианским».[157]
Наследники Буридана и Никола Орема не очень стремились признавать свои интеллектуальные долги. Например, Исаак Ньютон в старости потратил кучу времени на вымарывание из своих записных книжек имени Декарта, чтобы скрыть его влияние на свои идеи. В свою очередь, Декарт умолчал о том, скольким он обязан средневековой теории импетуса (количества движения).[158] Коперник упоминал о ней в своих работах, но на конкретные источники не ссылался. Вполне возможно, что он познакомился с ней, когда учился в Краковском университете, где ему было нетрудно получить доступ к рукописным копиям работ Буридана и Орема.[159]
Как бы то ни было, сегодня очевидно, что этот важнейший прорыв Буридана, который был прямым следствием его католической веры, оказал глубокое влияние на западную науку. Он получил завершенное воплощение в первом законе Ньютона. Яки писал: «В той степени, в которой наука представляет собой количественное исследование движущихся предметов, а первый закон Ньютона является фундаментом прочих законов, мы имеем полное право говорить о средневековом происхождении современной науки».[160]...

[Двора]

@Двора, раз уж вы отметились в этой теме, то полагаю, что у меня есть возможность задать вам несколько вопросов. Позвольте узнать, что вы на текущий момент думаете о Звере, который вместе с Лжепророком "оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою"? Я хорошо помню, что вас интересовал этот самый вопрос (с дополнением к нему в виде "сатаны") - вы задавали его мне не столь давно в другой теме, где мы с вами пересекались, где вы потом откланялись, а я со своей стороны пожелал вам Божьего благословения. В те дни вы несколько опередили время, задав его, но теперь оно настало.

Мне кажется, я в достаточной степени - точно не меньше чем на 2/3 - ответил на ваш вопрос в данной теме на данный момент. Так какие именно мысли вы теперь, на этот же самый данный момент, имеете озвучить по поводу Зверя Багряного, участь которого - быть брошенным "в озеро огненное"? Кто это? Что это? Откуда? Куда? И, разумеется, всё исключительно в свете Библии, истории, географии, и в полном соответствии с оными по всем пунктам и статьям. Как это сделал я ВЫШЕ.

Вообще то меня интересовали и интересуют два свидетеля и все что с ними и со всеми остальными.
А про зверей написано понятно и что они будут делать и что будет с ними впоследствии, как и обо всех остальных в их период действия.
Кто будет знать, что два свидетеля от Бога?
Кто поймет от какой силы действует первый зверь и не будет им очарован, как большинствои не поклонится ему ...
Так понимаю, что принявшие любовь истины, а полюбившие неправду будут очарованы и поклонятся ... и разделят участь с теми кем очарованы.

[Лука]

Как католическая церковь создала западную цивилизацию

Вудс Томас

Ученые-священники

Нетрудно продемонстрировать, что многие великие ученые, такие как Луи Пастер, были католиками. Но гораздо более показательно то, что значительный вклад в развитие науки внесло огромное количество духовных лиц, в том числе священников. Речь идет в основном о людях, которые были посвящены в духовный сан, т. е. навсегда связали себя с Католической церковью самыми прочными узами из всех, какие только существуют. Их неутолимая любознательность по отношению к созданной Богом Вселенной и их преданность науке показывает, что естественные взаимоотношения Католической церкви и науки дружественные и им вовсе не свойственны враждебность и подозрительность.
Упомянем в этой связи о некоторых выдающихся ученых XIII века. Роджер Бэкон, францисканец, преподававший в Оксфорде, прославился своими трудами по математике и оптике; его считают предтечей современного научного метода. Бэкон писал о философии науки, подчеркивая важность опыта и эксперимента. В своем «Большом сочинении» (Opus Malus) Бэкон отмечал: «Без опыта ничто не может быть познано достаточным образом. В самом деле, имеются два вида познания: с помощью аргументации и с помощью опыта. Аргумент дает заключение и вынуждает нас соглашаться с заключением, но он не дает твердой уверенности и не устраняет сомнения так, чтобы разум успокоился в созерцании истины». В «Третьем сочинении» (Opus Tertiuni) Бэкон предупреждал, «что самые сильные аргументы ничего не доказывают, если выводы из них не подтверждены опытом».[185] Он выделял несколько препятствий для распространения истины, в том числе невежество публики и ошибочные, но укоренившиеся представления.[186]
Св. Альберт Великий (ок. 12001280), или Albertus Magnus, учился в Падуе, а позже вступил в доминиканский орден. Он преподавал в различных немецких монастырях, а потом в университете в Париже, где вырастил плеяду блестящих ученых (его учеником был, например, св. Фома Аквинский). Кроме того, св. Альберт занимал важные церковные должности. В течение нескольких лет он был провинциалом доминиканского ордена в Германии и два года епископом Регенсбурга. В Биографическом словаре науки (Dictionary of Scientific Biography) читаем: «Он был чрезвычайно разносторонне одарен и по праву считается одним из предтеч современной науки в Высоком Средневековье». Св. Альберт был канонизирован папой Пием XI в 1931 году, а спустя десять лет Пий XII объявил его святым покровителем всех, кто занимается естественными науками.[187]
Св. Альберт был знаменитым исследователем природы и очень много написал об окружающем мире. Ему принадлежат работы по физике, логике, метафизике, биологии, психологии и различным наукам о Земле. Как и Роджер Бэкон, св. Альберт подчеркивал важность непосредственных наблюдений для познания физического мира. В трактате «О минералах» (De Mineral?bus) он писал, что цель естественных наук состоит «не просто в том, чтобы принимать мнения других, т. е. то, о чем повествуют люди, но и в том, чтобы самостоятельно исследовать сами действующие в природе причины».[188] Он настаивал на важности непосредственного наблюдения и, хотя и восхищался Аристотелем, его отказ принимать на веру утверждения научных авторитетов послужил существенным вкладом в развитие научного образа мышления.
У Роберта Гроссетеста, который занимал кресло канцлера Оксфордского университета и епископскую кафедру в Линкольне, самом крупном диоцезе Англии, были очень широкие научные интересы и достижения, позволяющие поставить его в один ряд с Роджером Бэконом и Альбертом Великим. На Гроссетеста оказала огромное влияние Шартрская школа, особенно Тьерри. Гроссетест был одним из наиболее образованных людей своего времени; он считается первым человеком, который полностью и пошагово описал процедуру научного эксперимента. В своей книге «Роберт Гроссетест и рождение экспериментальной науки» (Robert Grosseteste and the Origins of Experimental Science) А. Кромби утверждал, что именно благодаря таким людям, как Гроссетест, в XIII веке зародились основы научного метода. Несмотря на то что следует отдать должное достижениям научной революции XVII века, теоретическое значение наблюдения и эксперимента подчеркивалось уже в Высоком Средневековье.
В учебниках обычно говорится о Роджере Бэконе и Альберте Великом, а также упоминается о Роберте Гроссетесте. Другие католики, повлиявшие на развитие науки, обычно остаются в тени. Например, о. Николаус Стено (16381686), обратившийся в католичество и ставший католическим священником лютеранин, считается «создателем большинства принципов современной геологии»;[189] его часто называют отцом стратиграфии (науки о слоях горных пород).[190] О. Стено был уроженцем Дании; он жил и работал во многих странах Европы. Одно время он был придворным врачом великого герцога Тосканского. Однако, несмотря на то что его высоко ценили как врача, главным делом его жизни было исследование окаменелостей и геологических страт.
Его работа началась после весьма необычного эпизода: ему выпало препарировать голову огромной акулы, которую поймали французские рыбаки в 1666 году. Это была самая крупная акула в мире: она весила 2800 фунтов (примерно 1270 кг). Именно поэтому препарировать ее позвали Стено, который был известен как искусный прозектор.
Для нас существенно то, что Стено чрезвычайно поразили зубы акулы. Они имели странное сходство с так называемыми глоссопетрами (камнями в форме языка), тайна происхождения которых занимала людей еще в глубокой древности. На Мальте эти камни находили в земле; считалось, что они обладают целительной силой. Бытовали многочисленные объяснения того, откуда они взялись. Гийом Ронделе в XVI веке высказал предположение, что это акульи зубы, но это мнение не получило поддержки. И вот у Стено возникла возможность сравнить эти объекты и он обнаружил между ними поразительное сходство.
Это был очень важный момент в истории науки, поскольку был связан с гораздо более важным вопросом, чем сотношение между акульими зубами и таинственными камнями с наличием раковин и морских окаменелостей в камнях, расположенных далеко от моря. Вслед за разгадкой тайны глоссопетр, которые почти наверняка были зубами акул, встал вопрос о происхождении окаменелостей вообще и причин, по которым они приняли ту форму, в которой мы их наблюдаем. Почему мы находим их в камнях? На этот вопрос было много ответов, в том числе, что они спонтанно порождаются камнями, но ни один из них не устраивал Стено. С его точки зрения, эти объяснения были неубедительными с научной точки зрения и к тому же оскорбительными для Господа, которому подобные теории приписывали бесцельные и произвольные действия. На основании целого ряда доводов Стено пришел к выводу, что все теории возникновения окаменелостей противоречат известным фактам. Он с головой погрузился в изучение этого вопроса и через два года закончил труд под названием «Предварительные замечания к рассуждению о твердом, внутри твердого естественно содержащемся» (De solido intra solidum naturaliter contento dissertationis prodromus).
Это была нелегкая работа: ведь Стено вступил на неизведанную территорию. Геологической науки, у которой он мог бы позаимствовать методологию или базовые принципы, еще не существовало. Ему приходилось заниматься событиями и процессами, которые происходили в отдаленном прошлом, и он не мог воспользоваться для подтверждения некоторых своих выводов методом непосредственного наблюдения.
Несмотря на это, он упорно продвигался вперед. Стено был уверен, что камни, окаменелости и геологические страты могут рассказать нам об истории земли и что изучение геологии позволит узнать эту историю. Эта идея была новой и революционной. В прежние времена ученые, начиная с Аристотеля, полагали, что прошлое земли непостижимо. Автор недавно опубликованной биографии Стено пишет, что тот «был первым, кто заявил, что историю земли можно восстановить по камням, и поставил перед собой такую задачу».[191] «Главное достижение Стено в его трактате De solido состоит не только в том, что он предложил новое и правильное объяснение происхождения окаменелостей. Как он сам отметил, по сути дела те же идеи высказывались за тысячу лет до него. Его заслуга не сводится и к тому, что он представил новую и правильную интерпретацию пластов горных пород. Его главным достижением была выработка концепции совершенно нового научного подхода к изучению природы подхода, учитывавшего фактор времени. Говоря словами самого Стено: Из того, что мы наблюдаем непосредственно, можно сделать обоснованные выводы о том, что недоступно наблюдению". Наблюдая за окружающим миром, можно восстановить картину ушедших миров».[192]
Из его многочисленных открытий особое значение имеют три так называемых принципа Стено. Его трактат первая известная нам книга, где сформулирован принцип суперпозиции, один из основных принципов стратиграфии.[193] Это и есть первый принцип Стено. Он гласит, что пласты осадочных пород следуют в порядке их образования таким образом, что более старые пласты находятся ниже более молодых.
Однако, поскольку наблюдаемые в реальности пласты обычно тем или иным образом нарушены, деформированы или смещены, их геологическую историю не всегда просто реконструировать. К примеру, если пласты повернуты вертикально, возникает вопрос: какой слой считать верхним, а какой нижним? Расположить ли стратиграфическую последовательность слева направо или справа налево? Чтобы ответить на него, Стено вводит принцип первичной горизонтальности. Источником осадочных пород, утверждает он, является вода (река, морской шторм и т. д. и т. п.). Порода уносится водой и в конце концов осаждается в виде тех или иных слоев. После того, как это произошло, отложения выравниваются под воздействием силы притяжения и водных течений прибойной зоны. В результате снизу они принимают форму дна, а сверху разглаживаются. Как же установить последовательность отложения пород, слои которых не расположены горизонтально? Поскольку наиболее крупные и тяжелые частицы, естественно, осаждаются первыми, а более мелкие и легкие потом, то достаточно выяснить, в каком слое расположены самые крупные частицы. Это и будет нижний слой данной стратиграфической последовательности.[194]
Наконец, сформулированный Стено принцип латеральной непрерывности гласит, что если по обеим сторонам долины имеется одинаковая последовательность слоев, то это значит, что некогда на ее месте существовала непрерывная стратиграфическая последовательность, т. е. соответствующие слои двух ее сторон были соединены непрерывными отложениями, а образование долины является более поздним геологическим событием. Стено также указывал на то, что если в каком-то месте мы находим слой, в котором обнаруживается морская соль или другие объекты, имеющие отношение к морю в частности, зубы акулы, это значит, что некогда на этом месте должно было быть море.
С течением времени о. Стено стал восприниматься как образец святости и учености. В 1722 году его внучатый племянник Якоб Уинслоу написал его биографию для сборника под названием «Жития святых на каждый день» (она вошла в раздел, посвященный потенциальным святым). Уинслоу, перешедший в католичество из лютеранства, считал, что его обращение результат молитв о. Стено. В 1938 году группа датских почитателей о. Стено обратилась к папе Пию XI с просьбой официально причислить его к лику святых. Спустя 50 лет папа Иоанн Павел II беатифицировал о. Стено, воздав должное и его святости, и его вкладу в науку.

[Двора]

Мне хорошо известно, как РКЦ употребляет Библию в своих целях, и меня в этом смысле ввести в заблуждение давно уже невозможно, Лука. Многих - да; меня - нет. Мне хорошо известно, где, в каких случаях и какие цитаты применимы. По отношению к обозначенному вами, цитаты Библия дает строго противоположного характера, такие как эта:

"Выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее".

«Голосуйте за выход из ЕС. Откр. 18:4» - поразительно, не так ли, Лука? Глаза, однако, бывают как будто не у всех (Иоан. 9:40,41).

Ну так кто в вашем католическом понимании Зверь в Откровении, конец которого предначертан и обозначен, и который найдет его в пламени огня? Я весь внимание.

вы стоите в утверждении, что Европа это зверь, Вавилон?

[Лука]

Как католическая церковь создала западную цивилизацию

Вудс Томас

Научные достижения иезуитов

Больше всего посвятивших себя науке католических священников мы находим в Обществе Иисуса, основанном в XVI веке Игнатием Лойолой. Вот как один современный историк описывает научные успехи, достигнутые иезуитами к XVIII веку: «Они внесли свой вклад в изобретение часов с маятником, пантографа, барометра, рефракционного телескопа и микроскопа, успешно занимались оптикой, магнетизмом и электричеством. Они открыли полосы Юпитера, туманность Андромеды и кольца Сатурна. Независимо от Харви они создали теорию кровообращения. Они теоретически обосновали возможность полета, объяснили влияние Луны на приливы и выдвинули теорию волновой природы света. Звездные карты южного полушария, символическая логика, дамбы на реках По и Адидже, введение знаков плюса и минуса в итальянскую математику вот неполный список достижений иезуитов. Не зря величайшие ученые, такие как Ферма, Гюйгенс, Лейбниц и Ньютон, относили иезуитов к числу своих наиболее важных корреспондентов».[195]
Один из историков, занимавшийся периодом возникновения науки об электричестве, считает, что Общество Иисуса «внесло важнейший вклад в экспериментальную физику в XVII веке».[196] Другой современный исследователь пишет: «К этой похвале следует добавить, что иезуиты проводили глубокие исследования и по другим дисциплинам; так, практически все значимые работы по оптике, относящиеся к этому периоду, были написаны иезуитами».[197] Некоторым крупным ученым-иезуитам мы обязаны появлением научных энциклопедий, которые сыграли колоссальную роль в распространении результатов исследований среди ученого сообщества. Историк Уильям Эшворт писал: «Если считать, что одним из результатов научной революции стало взаимное сотрудничество ученых, за это нам следует благодарить иезуитов».[198]
Орден иезуитов также может гордиться выдающимися математиками, внесшими большой вклад в науку. Когда Шарль Боссю, один из первых историков математики, составил список наиболее выдающихся математиков с 900 года до н. э. до 1800 года н. э., из 303 включенных в него ученых 16 были иезуитами.[199] Эту цифру (5 % всех крупных математиков, работавших на протяжении 2700 лет) можно оценить в полной мере лишь с учетом того, что орден иезуитов существовал лишь в течение двух из этих 27 веков![200] Кроме того, примерно 35 кратеров на Луне носят имена иезуитов, ученых и математиков.
Иезуиты были первыми, кто принес западную науку в такие удаленные от Европы места, как Китай и Индия. Так, в XVII веке иезуиты познакомили Китай с существенным корпусом научного знания и предоставили китайцам обширный инструментарий для понимания физической Вселенной, в частности, эвклидову геометрию, позволявшую постичь движения планет. Один из исследователей этой темы писал о деятельности иезуитов в Китае: «Они прибыли туда в то время, когда наука вообще, и в особенности математика и астрономия, находились в Китае на очень низком уровне развития, в то время как в Европе уже зарождалась наука в ее современном понимании. Они предприняли огромные усилия для того, чтобы перевести на китайский язык западные труды по математике и астрономии, и пробудили у китайских ученых интерес к этим наукам. Они активно занимались астрономическими наблюдениями и составили первые современные карты Китая. Они также научились ценить научные достижения этой древней культуры и познакомили с ними Европу. Благодаря их письмам европейские ученые впервые получили сведения о китайской науке и культуре».[201]
Иезуиты занимались распространением научных знаний и созданием инфраструктуры во многих относительно слаборазвитых странах: не только в Азии, но также в Африке, Центральной и Южной Америке. В XIX веке в этих странах создавались иезуитские обсерватории, где изучали астрономию, геомагнетизм, метеорологию, сейсмологию и физику Солнца. Страны, в которых располагались эти обсерватории, получили от иезуитов методику точного измерения времени, метеорологические прогнозы (особенно важное практическое значение имели предсказания ураганов и тайфунов), оценку сейсмологических рисков и карты.[202] В Центральной и Южной Америке иезуиты занимались в основном метеорологией и сейсмологией; собственно, в этой части света они и заложили традицию изучения этих наук.[203] Многие страны, от Эквадора до Ливана и Филиппин, обязаны своим научным развитием иезуитам.
Среди иезуитов было много выдающихся ученых. Например, широко известны открытия о. Джамбаттисты Риччоли; он, в частности, был первым, кто рассчитал ускорение свободно падающего тела (что является малоизвестным фактом). Кроме того, он был видным астрономом. В 1649 году он задумал написать для ордена астрономическую энциклопедию. Его настойчивость и поддержка о. Атаназиуса Кирхера привели к тому, что орден одобрил этот проект. Опубликованный в 1651 году «Новый Альмагест» (Almagestum novum) стал «свидетельством и памятником научных и творческих усилий». Эта книга была крупным научным достижением. «Ни один серьезный ученый не мог позволить себе игнорировать Almagestum novum», пишет современный исследователь.[204] К примеру, Джон Флемстид, британский королевский астроном, активно пользовался трудом о. Риччоли в 1680-е годы при подготовке своих знаменитых лекций по астрономии.[205]
Кроме того, что «Альмагест» является обширной сокровищницей знаний, он свидетельствует о готовности иезуитов отказаться от астрономических идей Аристотеля. Иезуиты свободно обсуждали гипотезу о том, что Луна сделана из того же материала, что и Земля, и высоко ценили тех астрономов (даже протестантских), кто отклонялся от стандартного геоцентризма.[206]
Историки отмечали необычайно высокую значимость, придаваемую иезуитами точности измерений в экспериментальных науках, и о. Риччоли может служить примером этого. Когда он строил маятник, длительность колебаний которого должна была составлять ровно одну секунду, ему нужно было считать колебания целые сутки; он уговорил девять других иезуитов помочь, и они насчитали примерно 87 000 колебаний.[207] С помощью своего высокоточного маятника он смог вычислить ускорение свободного падения. Вот как описывает его эксперименты один современный историк: «Риччоли и [о. Франческо Мария] Гримальди выбрали маятник длиной 3 фута 4 дюйма (в римской системе мер), запустили его (и подталкивали, когда колебания замедлялись) и в течение шести часов подсчитывали количество колебаний. У них получилась цифра 21 706. Она была близка к цифре 21 600 (24?60?60/4), которой они стремились достичь. Но этот результат не удовлетворил Риччоли. Он возобновил подсчеты. На этот раз подсчет длился сутки, и в нем участвовали 9 братьев-иезуитов, включая Гримальди. В результате получилось 87 998 колебаний (должно было быть 86 400). Риччоли удлинил маятник до 3 футов 4,2 дюйма и повторил подсчет. На этот раз получилось 86 999. Это удовлетворило всех, кроме Риччоли. Сделав из эксперимента неверные выводы, он укоротил маятник до 3 футов 2,67 дюйма и с помощью Гримальди и еще одного упорного счетчика в течение трех ночей подсчитывал, какое количество колебаний маятника укладывается между восходом звезд Спика и Арктур. Получилось 3212 (а должно было получиться 3192). Он оценил нужную длину маятника в 3 фута 3,37 дюйма и принял этот результат на веру. Это была довольно точная оценка, чуть хуже его первоначального выбора, так как из нее можно вывести величину постоянной ускорения свободного падения в 955 см/с²».[208]
О. Франческо Мария Гримальди остался в истории науки не только как помощник Риччоли. О. Риччоли очень высоко оценивал способность о. Гримальди придумывать и применять на практике наблюдательные инструменты. Он утверждал, что без его помощи он не смог бы завершить работу над «Новым Альмагестом». Позже он вспоминал: «Итак, Божественное Провидение подарило мне, недостойному, сотрудника, без чьей помощи я бы не смог закончить мои труды».[209] О. Гримальди измерил высоту гор на Луне и высоту облаков. Вместе с о. Риччоли они построили довольно точную карту Луны, копия которой в наши дни украшает вход в Национальный аэрокосмический музей в Вашингтоне.[210]
Но главным научным открытием о. Гримальди была дифракция света, и в частности изобретение термина «дифракция» (Исаак Ньютон, который увлекся оптикой в результате знакомства с работами о. Гримальди, назвал это явление «инфлексией», но этот термин не прижился[211]). Своими экспериментами о. Гримальди доказал, что поведение света в реальности не соответствует гипотезе о прямолинейном его распространении. Например, в одном из его экспериментов луч солнца попадал в совершенно темную комнату через небольшое (диаметром несколько сотых миллиметра) отверстие. Луч света приобретал конусообразную форму. О. Гримальди помещал в этот конус прут на расстоянии 37 м от отверстия. Он обнаружил, что тень от прута на стене была гораздо длиннее, чем могло бы быть, если бы свет двигался по прямой, и сделал из этого вывод, что свет движется не по прямой.[212] Он также открыл так называемые дифракционные полосы цветные полосы, которые появляются по краям тени, параллельно ей.
Открытие о. Гримальди привело к тому, что позднейшие исследователи, желая объяснить обнаруженное им явление, выдвинули гипотезу волновой природы света. Если отверстие было больше длины световой волны, то свет проходил через него по прямой. Но когда отверстие было меньше длины волны, возникала дифракция. Волновой природой света объясняли и дифракционные полосы; они возникали в результате интерференции отклонившихся от прямой световых волн.
Одним из величайших ученых-иезуитов был о. Руджер Бошкович (17111787). В XX веке член Королевского общества сэр Гарольд Хартли назвал его «одним из величайших ученых в истории человечества».[213] О. Бошкович был человеком энциклопедических знаний; он был математиком, оптиком, создателем теории атома и состоял во всех главных европейских научных обществах и академиях. Кроме того, он был признанным поэтом и сочинял латинские стихи, за которые был принят в римскую Академию Аркад. Неудивительно, что его называют «величайшим из гениев, которых когда-либо рождала Югославия».[214]
Гений о. Бошковича проявился рано, еще когда он учился в Римском коллегиуме, наиболее престижном из иезуитских учебных заведений. Закончив учебу, он стал преподавать там математику. Уже в самом начале своего пути, до принятия сана в 1744 году, он был очень плодовит. Он написал 8 научных трактатов до назначения профессором и 14 после. Среди них были трактаты «О пятнах на Солнце» (1736), «О прохождении Меркурия через меридиан» (1737), «О полярном сиянии» (1738), «Об использовании телескопа для астрономических наблюдений» (1739), «О движении небесных тел в среде, где нет трения» (1740), «О различных проявлениях силы тяжести в разных точках Земли» (1741; эта работа предвосхищала его будущий существенный вклад в геодезию) и «Об аберрации неподвижных звезд» (1742).[215]
Обычно о талантах таких людей, как о. Бошкович, быстро становилось известно в Риме. Вступивший на св. Престол в 1740 году папа Бенедикт XIV чрезвычайно благосклонно относился к о. Бошковичу и его работам. Бенедикт был одним из самых просвещенных пап своего века, он сам был ученым и всячески способствовал научным исследованиям. Однако главным покровителем исследований о. Бошковича стал государственный секретарь св. Престола, кардинал Валенти Гонзага. Кардинал Гонзага любил окружать себя знаменитыми учеными. Кроме того, его предки были земляками о. Бошковича, они тоже были из Дубровника. Поэтому он стал приглашать талантливого священника на собиравшийся у него по воскресеньям кружок друзей науки.[216]
В 1742 году Бенедикт XIVобратился к о. Бошковичу за консультацией в связи с тем, что возникли опасения, не приведут ли трещины в куполе собора Св. Петра к его обрушению. По совету иезуита он укрепил купол пятью железными кольцами. Доклад о. Бошковича, в котором содержится теоретический анализ этой проблемы, считается «классической работой в области архитектурной статики».[217]
О. Бошкович первым разработал геометрический метод определения орбиты планеты по данным трех измерений ее положения. Его вышедший в 1758 году труд «Теория натуральной философии» до сих пор вызывает восхищение стремлением автора понять строение Вселенной, исходя из одной базовой идеи.[218] Один современный почитатель о. Бошковича пишет, что эта книга «является классическим выражением одной из важнейших научных идей; она уникальна по оригинальности своих посылок, ясности изложения и точности описания структуры, и этим объясняется ее колоссальное воздействие на людей».[219] Ее влияние действительно было очень большим: ведущие европейские и в особенности английские ученые чрезвычайно высоко оценили «Теорию» и уделяли ей большое внимание на протяжении всего XIX века. Интерес к труду о. Бошковича вновь вспыхнул во второй половине XX века.[220] Один современный ученый писал, что этот талантливый священник дал «первое полноценное описание атомистической теории» за сто лет до возникновения современной теории атома.[221] Один из историков науки недавно называл о. Бошковича «подлинным творцом фундаментальной атомной физики в ее нынешнем понимании».[222]

(продолжение следует)

[Лука]

Как католическая церковь создала западную цивилизацию

Вудс Томас

Научные достижения иезуитов

(окончание)

Своими открытиями Бошкович «предвосхитил цели и многие конкретные черты физики атома XX века. Но это не единственное достоинство [ «Теории»]. В ней автору удалось на качественном уровне предсказать некоторые физические феномены, которые наблюдались впоследствии, в частности проницаемость материи для быстрых частиц и существование состояний материи, характеризуемых сверхвысокой плотностью».[223]
Неудивительно, что работы о. Бошковича вызывали восхищение у величайших ученых Нового времени. Фарадей в 1844 году писал, что «благоразумнее всего обходиться минимальным числом посылок, и именно поэтому мне кажется, что атомы Бошковича значительно превосходят более традиционные представления». Менделеев говорил, что «западные славяне имеют право гордиться Бошковичем не меньше, чем Коперником», и называл его «отцом современной атомистической теории». Максвелл в 1877 году добавлял: «Лучшее, что мы можем сделать, это отказаться от неподвижного ядра и заменить его атомом Бошковича». В 1899 году Кельвин говорил, что «представление Гуком структуры кристаллов в виде моделей из шариков, теория упругости твердых тел Навье и Пуассона, труды Максвелла и Клаузиуса по кинетической теории газов все это представляет собой просто-напросто развитие теории Бошковича». Хотя, как известно, собственные взгляды Кельвина часто менялись, в конце концов в 1905 году он заметил: «В данный момент я являюсь стопроцентным последователем Бошковича».[224] В 1958 году в Белграде состоялся международный симпозиум в честь двухсотлетия выхода «Теории»; среди его докладчиков были Нильс Бор и Вернер Гейзенберг.[225]
Всю свою жизнь о. Бошкович хранил верность Католической церкви, которую он любил, и ордену, членом которого он был. Кроме того, его жизнь была наполнена любовью к знаниям и науке. Достаточно одного примера. В 1745 году этот высокоученый священник проводил лето в Фраскати, где в это время строилась роскошная летняя резиденция для иезуитов. В ходе работ строители наткнулись на остатки виллы II века до Р.Х. Этого было достаточно, чтобы о. Бошкович стал завзятым археологом и погрузился в раскопки и отрисовывание мозаичных полов. Он был уверен, что ему удалось найти те солнечные часы, о которых упомянуто у римского архитектора Витрувия. Он написал об этом две статьи: «О древней вилле на Тускуланском холме» и «О древних солнечных часах и некоторых других сокровищах, найденных в римских руинах». О его археологических открытиях в 1746 году сообщал журнал Giornale de Letterati.[226]
О. Атаназиус Кирхер (16021680) был не менее разносторонним ученым, чем о. Бошкович; его сравнивали с Леонардо да Винчи и называли «магистром ста искусств». Его химические исследования способствовали разоблачению алхимии, которой занимались всерьез даже такие ученые, как Исаак Ньютон и отец современной химии Роберт Бойль.[227] В 2003 году один исследователь назвал Кирхера «гигантом на фоне ученых XVII века» и «одним из последних мыслителей, кто мог по праву назвать сферой своих интересов науку вообще».[228]
Помимо прочего, Кирхер был очарован Древним Египтом и стал выдающимся египтологом. Например, он доказал, что коптский язык происходит от древнеегипетского. Его называли подлинным основателем египтологии: его работы появились до 1799 года, когда был найден Розеттский камень, давший ключ к дешифровке древнеегипетских иероглифов. Более того, «ученые знали, как нужно расшифровывать надписи на Розеттском камне потому, что они были знакомы с работами Кирхера».[229] Современный египтолог приходит к следующему выводу: «Бесспорной заслугой Кирхера является то, что он был первым, кто открыл фонетическое значение египетских иероглифов. И с человеческой, и с научной точки зрения египтология может гордиться тем, что ее отцом-основателем был Кирхер».[230]
Вклад иезуитов в сейсмологию (изучение землетрясений) был настолько велик, что сейсмологию иногда называют «иезуитской наукой». Интерес иезуитов к сейсмологии объясняли и повсеместным присутствием ордена в университетах и научном сообществе как таковом, и желанием священников по мере возможностей минимизировать отрицательные последствия землетрясений и тем самым послужить своим ближним.
В 1908 году у о. Фредерика Луи Оденбаха возникла мысль об организации того, что впоследствии стало Иезуитской сейсмологической службой. Он обратил внимание на то, что на базе многочисленных американских иезуитских колледжей и университетов можно создать сеть сейсмологических станций. С благословения глав иезуитских учебных заведений и провинциалов американских иезуитов о. Оденбах на следующий год приступил к осуществлению своей идеи. Он купил 15 сейсмографов и распределил их по иезуитским колледжам. Каждая из сейсмологических станций должна была собирать информацию и передавать ее на центральную станцию в Кливленде. Оттуда информация передавалась в Международный сейсмологический центр в Страсбурге. Так родилась Иезуитская сейсмологическая служба, которая получила известность как «первая общеконтинентальная сейсмологическая сеть, использующая единую методику сбора данных».[231]
Самым известным иезуитом сейсмологом и одним из самых известных сейсмологов вообще был о. Джеймс Макелуэйн. В 1925 году о. Макелуэйн реорганизовал и укрепил Иезуитскую сейсмологическую службу (сегодня она известна под названием Иезуитской сейсмологической ассоциации). Он перенес центральную станцию в католический университет Сент-Луиса. О. Макелуэйн стал автором «Введения в теоретическую сейсмологию», первого американского учебника по сейсмологии, который был издан в 1936 году. Он был президентом Американского сейсмологического общества и Американского геофизического союза. В 1967 году Американский геофизический союз учредил медаль его имени: ей награждают выдающихся молодых геофизиков.[232]
Обычно люди считают, что цель, которую преследовали «церковники» в своих занятиях астрономией, если эти занятия вообще носили научный характер, состояла в том, чтобы подтвердить уже сложившиеся у них представления, а не в том, чтобы делать из своих наблюдений адекватные выводы, каковы бы они ни были. Мы уже продемонстрировали, насколько эта точка зрения далека от истины, однако добавим еще несколько слов.
Иоганн Кеплер (15711630), великий астроном, открывший законы движения планет, ставшие важнейшим шагом в развитии науки, вел обширную переписку с астрономами-иезуитами на протяжении всей своей научной деятельности. Когда у Кеплера наряду с научными затруднениями возникли финансовые трудности и он лишился даже телескопа, о. Пауль Гуль дин попросил своего друга о. Николаса Цукки, изобретателя телескопа-рефрактора, подарить ученому один такой инструмент. Кеплер написал о. Гульдину благодарственное письмо и посвятил ему «Селенографическое приложение» к своему последнему, опубликованному посмертно сочинению «Сон». Посвящение выглядит так:
«Преподобнейшему отцу Паулю Гульдину, священнику Общества Иисуса, достопочтенному и ученейшему мужу, высокочтимому покровителю. Вряд ли найдется сейчас кто-нибудь, с кем я предпочел бы поговорить при личной встрече о занятиях астрономией охотнее, чем с тобой Тем большее удовольствие доставил мне привет от вашего преподобия, переданный мне находящимися здесь членами вашего ордена. В частности, отец Цукки не мог бы вверить свой в высшей степени необычный подарок (я имею в виду зрительную трубу) никому, чьи труды в этой области доставляли бы мне большее удовольствие, чем твои. Поскольку ты был первым, от кого я услышал о том, что это сокровище перейдет во владение ко мне, то кому же, как не тебе, я предложу первым отведать плод литературной забавы, поводом к которой послужил опыт с твоим подарком».[233]

Кеплер выдвинул теорию эллиптических планетарных орбит, которая была более простой, чем другие. И в модели Птолемея (геоцентрической), и в модели Коперника (гелиоцентрической) фигурировали круговые орбиты, что приводило к необходимости вводить сложные экванты, эпициклы и деференты, чтобы объяснить ретроградное движение планет. С теми же сложностями сталкивалась система Тихо Браге, которая также исходила из того, что планеты движутся по круговым орбитам. Благодаря гипотезе об эллиптических планетарных орбитах Кеплеру удалось создать простую и изящную теорию, по сравнению с которой все остальные выглядели громоздкими.
Но соответствовала ли система Кеплера действительности? Экспериментальное доказательство гипотезы Кеплера принадлежит итальянскому астроному Джованни Кассини, ученику иезуитов Риччоли и Гримальди. Для своих наблюдений он использовал обсерваторию собора Св. Петрония в Болонье.[234] Это повод вспомнить еще об одном способе, которым Католическая церковь помогала развитию астрономии (к сожалению, в наши дни об этом уже забыли). В XVII и XVIII веках в кафедральных соборах Болоньи, Флоренции, Парижа и Рима были устроены солнечные обсерватории. Они обладали самым точным на то время оборудованием для изучения Солнца. В каждом из соборов были отверстия для солнечного света и меридиональные линии на полу. Наблюдая за прохождением солнечного луча через эти линии, исследователи могли точно измерять время и предсказывать равнодействие (Кроме того, они могли вычислять дату, на которую приходится Пасха, именно для этого и были первоначально созданы обсерватории при соборах).[235]
Кассини нужно было высококачественное оборудование, чтобы погрешность измерения проекции изображения Солнца не превышала 0,75 см (размер проекции изображения Солнца в течение года менялся от 12,5 до 82,5 см). Технологии того времени не позволяли создать телескоп с нужными для достижения такой точности характеристиками. Однако обсерватория в соборе Св. Петрония позволила Кассини провести необходимые эксперименты. Он предположил, что если Земля действительно движется по эллиптической орбите, то она будет то удаляться от Солнца (при приближении к одному из фокусов эллипса), то приближаться к нему (в окрестности другого фокуса), и изображение солнечного диска на полу собора будет соответственно то сжиматься, то расширяться.[236]
В середине 50-х годов XVII века Кассини получил возможность с помощью своих коллег-иезуитов провести этот эксперимент. Ему удалось подтвердить гипотезу Кеплера об эллиптических орбитах.[237] Один из исследователей писал по этому поводу: «Так иезуиты доказали ключевой тезис кеплеровой версии коперниканской теории и "развалили теорию движения небесных тел Аристотеля" с помощью экспериментов, проведенных в соборе Св. Петрония, в самом сердце Папской области»[238].
Это было серьезным достижением. По мнению великого французского астронома XVIII века Жерома Лаланда, использование меридианов в болонском соборе «было эпохальным событием в истории обновления науки». Другой, более ранний автор XVIII века полагал, что и в грядущих веках этот успех «будет прославлен как свидетельство бессмертных свершений человеческого духа, столь точно воспроизведшего на земле вечные и законосообразные движения Солнца извезд»[239]. Разве кто-нибудь догадывается, что католические соборы сделали так много для дела научного прогресса?
Эти соборные обсерватории изрядно способствовали развитию науки. С 1655 по 1736 год астрономы провели в соборе Св. Петрония примерно 4500 экспериментов. В XVIII веке появление нового оборудования для астрономических наблюдений привело к тому, что эти обсерватории утратили свое значение, но их продолжали использовать для установления точного времени и даже для составления железнодорожных расписаний.
Как бы то ни было, остается фактом, что, как отмечает Дж. Хейлброн из Калифорнийского университета в Беркли, «в течение шестисот лет, начиная с момента возрождения астрономического знания в эпоху позднего Средневековья и вплоть до эпохи Просвещения, Римско-католическая церковь оказывала астрономии большую поддержку, в том числе финансовую, чем любой другой институт, а возможно, что больше, чем все остальные институты, вместе взятые»[240]. И, как мы видели, вклад Католической церкви в развитие науки не ограничивается астрономией. Католическая теология обеспечила первоначальный фундамент для научного прогресса. Средневековые мыслители выработали ряд базовых принципов современной науки.
А католические священники, верные сыны Церкви, проявляли стойкий интерес к наукам и достигли больших успехов в математике, геометрии, оптике, биологии, астрономии, геологии, сейсмологии и многих других дисциплинах.
Всем ли это известно и много ли текстов, произведенных западной цивилизацией, упоминают об этом? Риторический вопрос. Однако благодаря усилиям современных историков науки, которые все более и более склонны отдавать должное Католическое церкви, ни один серьезный исследователь больше не может позволить воспроизводить обветшалый миф о вражде религии и науки. В конце концов, то, что современная наука возникла именно в католической Западной Европе, не было случайностью.

[Ringster]

вы стоите в утверждении, что Европа это зверь, Вавилон?

Да, что ЕС - это уже даже не "эмбрион", но куда более продвинутая "стадия", весьма развитый промежуточный "этап" на пути к полностью сформировавшемуся Багряному Зверю, восстающему согласно пророчеству - и на глазах нашего поколения - из прежнего состояния, близкого к небытию и забвению. Это Зверь, являющийся восьмой и последней реинкарнацией РИМА в более широком смысле, который вкладывает в это слово (Рим) Откровение. Что касается "Вавилона", то это ЕЩЕ БОЛЕЕ широкое понятие, в рамках которого Рим является лишь частью. Поэтому я не утверждаю с точки зрения строгого использования терминов, задействуемых Откровением, что Европа - это Вавилон.

Посмотрите это малоизвестное в Ю-Тубе видео - оно весьма непродолжительное. Там вы увидите троих человек, олицетворяющих нынешнюю Католическую Европу так, как она не олицетворялась со времени других трех человек, взявших на себя роль отцов-основателей ЕС. Слушая их речи, особое внимание обратите на речь второго из трех выступающих. То, что он говорит, изумляет и потрясает всякого, кто имеет понимание вещей, обозначенных мной выше. И не только в рамках этого текущего поста.

Мой исходный вопрос, на самом деле, гораздо проще: что есть БАГРЯНЫЙ ЗВЕРЬ в вашем понимании? Ответ на него неизменно приведет нас к другим несложным для ответа вопросам, таким как:

* Как предначертанная судьба Зверя связана с нырянием в "озеро огненное"?

* Где это "озеро"?

И т.д.

[Двора]

Да, что ЕС - это уже даже не "эмбрион", но куда более продвинутая "стадия", весьма развитый промежуточный "этап" на пути к полностью сформировавшемуся Багряному Зверю,

Вавилон, он же не региональный, он по всей планете, потому личная ответственность важна, понимать свое состояние и что вывод из Вавилона обещан, в отличие от вернувшихся в Египет.

[Лука]

Как католическая церковь создала западную цивилизацию

Вудс Томас

Глава 7 Происхождение международного права

В 1892 году было широко отпраздновано четырехсотлетие открытия Америки Христофором Колумбом. Колумб был храбрым и искусным мореплавателем, который изменил ход истории, соединив Старый Свет с Новым. Братство мирян католиков «Рыцари Колумба» даже предложило его канонизировать.
Спустя еще сто лет атмосфера была значительно менее праздничной. Колумба обвиняли во всевозможных преступлениях: от надругательства над окружающей средой до жестокостей по отношению к коренному населению, в конце концов вылившемуся в геноцид. Историк Киркпатрик Сейл описывал события 1492 года как «завоевание рая», как насильственные действия алчных европейских завоевателей против мирных народов, живших в согласии с природой. В центре внимания оказалось жестокое обращение европейцев с аборигенами и особенно применение принудительного труда.
Спор о последствиях встречи двух культур продолжается по сю пору. Защитники европейцев вообще и Колумба в частности в ответ на обвинения единомышленников Киркпатрика говорят, что преступления европейцев преувеличены, что больше всего туземцев погибло от эпидемий (которые они рассматривают в качестве нейтрального фактора с моральной точки зрения, так как они не были делом рук людей), а вовсе не от рук вооруженных завоевателей и не от подневольного труда, что местное население было совсем не таким миролюбивым и экологически сознательным, как это изображается сегодня, и т. п.
Я хотел бы рассмотреть этот вопрос в другом аспекте, о котором часто забывают. Дело в том, что известия о жестоком обращении испанцев с аборигенами Нового Света в XVI веке вызвали острое чувство вины у широких кругов образованных испанцев, не в последнюю очередь у философов и теологов. Этот факт сам по себе свидетельствует об исторически бес прецедентном характере событий; нет никаких свидетельств о том, что вождя гуннов Аттилу мучили угрызения совести. Нам не известно ни о критике ацтеками массовых человеческих жертвоприношений, на которых была основана их цивилизация, ни об осуждающих этот обычай сочинениях ацтекских философов но нам хорошо известно, какую реакцию неподобающее поведение европейцев вызвало у испанских католических теологов XVI века.
Именно в процессе этой философской рефлексии испанским теологам удалось создать нечто очень важное: основы современного международного права. Таким образом, споры по поводу положения коренного населения Америки стали поводом для формулирования общих этических принципов, которые обязаны соблюдать государства при взаимодействии друг с другом.
Законы, регулировавшие взаимоотношения государств, не отличались ясностью и никогда не формулировались сколько-нибудь явным образом. Та ситуация, которая сложилась после открытия Нового Света, дала толчок к изучению и формулировке этих законов.[269] Историки международного права рассматривают XVI век эпоху, в которую теологи всерьез занялись этими вопросами, как момент рождения этого института. И вновь источником очередной специфически западной идеи оказывается Католическая церковь.
Первый мощный залп из орудий Католической церкви по политике Испании в колониях прозвучал в декабре 1511 года на острове Эспаньола (сегодня на нем расположены две страны: Гаити и Доминиканская Республика). Монах-доминиканец Антонио де Монтесинос избрал темой своей проповеди слова Иоанна Крестителя: «Я глас вопиющего в пустыне». Выступая от лица горстки местных доминиканцев, он обрушился с критикой и осуждением на политику Испании по отношению к индейцам. Историк Льюис Ханке пишет, что проповедь, среди слушателей которой были высшие колониальные чиновники, «была задумана, чтобы вселить в их души страх и трепет». Вот что они услышали: «Я взошел на амвон, чтобы вы признали, что творите грех против индейцев, я глас Христа, вопиющего в пустыне сего острова, посему вам надлежит внимать мне не теплохладно, а всем сердцем и всеми чувствами, дабы услышать сей глас; ибо он велик и мощен, и страшен, и грозен, и подобного ему вы не слышали во всю вашу жизнь Сей глас вопиет, что вы погрязли в смертном грехе, что вы в грехе том живете и в нем умираете, ибо жестокость ваша и тиранство против невинных людей есть великий грех. Ответьте, по какому праву и по какому суду томите вы индейцев в жестоких и ужасных оковах рабства? Кто дал вам право вести мерзейшую войну с народом, мирно и тихо жившим на своей родной земле? Почему вы содержите их в таком ничтожном звании, почему не даете им вдосталь еды и оставляете их умирать без лекаря? Ибо вы подвергаете их изнурительному труду, от чего они болеют и умирают. Нет! Вы убиваете их своим алчным стремлением к золоту. Разве вы заботитесь о том, чтобы в души их проник свет истинной веры? Или они не люди? Или у них нет разумной души? Или они не те, кого вы должны возлюбить, как самих себя? Истинно говорю вам, вы столь же далеки от спасения, как мавры и турки».[270]
Первые люди острова, в том числе адмирал Диего Колумб, были неприятно поражены и стали бурно протестовать и требовать, чтобы о. Монтесинос отказался от своих ужасных слов. Доминиканцы решили, что через неделю, в воскресенье, о. Монтесинос снова выступит с проповедью и на этот раз постарается успокоить возмущенную паству и объяснить ей, что он имел в виду.
Когда пришло время и Диего Колумб и остальные собрались, чтобы выслушать извинения, о. Монтесинос начал проповедь стихом из Книги Иова: «Не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи». Он разобрал по очереди все обвинения, которые бросил в лицо слушателям неделю назад, и продемонстрировал, что все они обоснованы. В завершение он объявил, что доминиканцы отказываются исповедовать колониальных чиновников, потому что они не проявили раскаяния и не изменили свое поведение, а если они хотят жаловаться в Кастилию, то пусть жалуются кому угодно.[271]
Когда известия о двух этих проповедях дошли до испанского короля Фердинанда, слова монаха были настолько искажены, что они вызвали шок и у него, и у провинциала доминиканского ордена. Неустрашимый Монтесинос вместе со своим аббатом отправился в Испанию, чтобы лично рассказать обо всем королю. Попытка ему воспрепятствовать возымела прямо противоположный результат: францисканец, который должен был доложить королю о бесчинствах доминиканцев на Эспаньоле, после встречи с Монтесиносом стал его горячим сторонником.
Перед лицом ужасных свидетельств о преступлениях испанцев в Новом Свете король собрал теологов и юристов и поручил им выработать законы, которые регулировали бы поведение испанских чиновников по отношению к туземцам. Так родились Бургосские (1512) и Вальядолидские (1513) законы. Та же логика легла в основание так называемых Новых законов 1542 года. Многие из этих законов, которые должны были защитить аборигенов, оказались неработающими, в частности потому, что испанские владения в Новом Свете отделяли от метрополии многие тысячи миль. Однако они стали фундаментом для более систематических и продолжительных усилий выдающихся юристов и теологов XVI века.
Одним из самых знаменитых среди этих мыслителей был о. Франсиско де Витория. Своей критикой испанской политики Витория заложил фундамент современной теории международного права, поэтому иногда его называют «отцом международного права»[272] и человеком, «впервые сформулировавшим современную концепцию международного права».[273] Вместе со своими коллегами юристами и теологами Витория «защищал принцип равной свободы людей; они заявляли, что, исходя из принципа естественной свободы, все люди имеют право на жизнь, собственность и культурное развитие».[274] В поддержку этих тезисов Витория ссылался на Священное Писание и доводы разума. Он «подарил своей эпохе свой выдающийся труд, посвященный законам взаимодействия народов в мирное и военное время».[275] Таким образом, человек, написавший первый фундаментальный трактат о международном праве а это великое достижение, был католическим священником.
Витория родился ок. 1483 года и вступил в орден доминиканцев в 1504 году Он был полиглотом и хорошо знал античных классиков. Он изучал свободные искусства а позже теологию в Парижском университете. До 1523 года он читал там лекции, а потом стал профессором теологии в Вальядолиде, в коллегии Св. Григория. Через три года он возглавил кафедру теологии в Саламанкском университете, где на протяжении XVI века разными мыслителями было разработано множество глубоких идей в самых разнообразных сферах. В 1532 году он прочитал знаменитый курс лекций, позже опубликованный под названием Relecciyn de los Indios («Рассуждения об индейцах»); в нем, проанализировав проблему защиты прав индейцев, он сформулировал важнейшие принципы международного права. Когда его пригласили на Трентский собор, он ответил, что ему было бы интереснее посетить Новый Свет, что он и сделал в 1546 году.
О. Витория получил известность главным образом благодаря его анализу испанской колониальной политики в Новом Свете, и в первую очередь разбору моральной стороны поведения испанцев в Америке. Обоснованны ли титулы собственности на земли, которые испанцы получили в Новом Свете от имени короны? В чем состояли их обязательства по отношению к аборигенам? Эти вопросы неизбежно влекли за собой другие, более общие. Как должны вести себя государства по отношению друг к другу? При каких обстоятельствах война одного государства против другого может считаться справедливой? Очевидно, что речь шла о фундаментальных вопросах теории международного права в ее современном понимании.
Христианские мыслители всегда считали и продолжают считать, что человеку отведено особое место в Творении. Он создан по образу и подобию Божьему и наделен разумом, у него есть достоинство, которого нет у остальных тварных существ.[276] На этом основании Витория стал развивать идею, что уникальность положения человека дает ему право на особое обращение с ним других людей, право, на которое не может претендовать ни одно другое существо.

[Ringster]

Вавилон, он же не региональный, он по всей планете, потому личная ответственность важна, понимать свое состояние и что вывод из Вавилона обещан, в отличие от вернувшихся в Египет.

Хорошо. Осторожно выскажусь в том плане (выскажусь в общем, за отсутствием многих важных деталей в вашей цитате о Вавилоне), что я склонен согласиться, в общем и целом. Условно говоря. Я бы добавил здесь один (но не единственный) ключевой момент, который напрашивается сам собой к тому, чтобы его обозначить: Вавилон - он не только "по всей планете", условно говоря, но он еще и "по всей истории", что ещё более важно.

Так как бы вы дали определение Зверю Багряному, Двора? Чтобы я, по возможности, максимально точно мог понять вашу позицию и оценить ваши знания по этому вопросу и, что уже совсем важно - их надежность и достоверность? Могли бы вы сформулировать свой ответ на этот вопрос в классическом виде, скажем так? То есть, начав отвечать на него по следующей схеме:

"Зверь Багряный (Отк. 17:1 - 19:20) - это ..... "?

[Ringster]

Вот что очень важно понимать для себя четко и ясно: католические клирики не любят говорить про Книгу Откровения и не поощряют её исследование.

Вот, для примера, ПОЗИЦИЯ по этому поводу Отца Винсента Ламперта, в течение полутора десятка лет занимающего должность экзорциста в епархии Индионаполиса. Приводящиеся в статье цитаты из его выступления на эту тему включают в себя следующее:

"Бог предупреждает нас о том, чтобы мы не вовлекались в Последние Времена"

"Разговоры про Армагеддон часто внушают страх"

"Беспокойство о Последних Временах ведет к утрате надежды, порождает страх и тревогу, и гибель. Всё это находится в противоречии с верой".

Как говорится - ни больше, ни меньше. Сколько католиков, спрашивается, после общения с Отцом Винсентом захотят вникать в Книгу Откровения? Ответ очевиден. Но что говорит Иисус по этому поводу, а не "Отец" Ламперт? Разумеется, он говорит в корне противоположные вещи, как в Евангелиях, так и в Откровении. Что говорят апостолы? Только два-три примера:

"Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше" (Лук. 21:28 - Елеонская проповедь, изобилующая пророчествами о Последнем Времени).

"Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего" (Отк. 1:3 - звонкая, поразительная пощечина со стороны Писания "Отцу" Ламперту! "Блажен / благословен" здесь - это то же самое вводное и то же самое благословение, что и в Мат. 5:3-11).

"И притом мы имеем вернейшее пророческое слово; И ВЫ ХОРОШО ДЕЛАЕТЕ, ЧТО ОБРАЩАЕТЕСЬ К НЕМУ, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших" (2Пет. 1:19).

Вопрос, который должен задать себе каждый читающий: чью сторону он примет - "Отца" Ламперта в частности, и католиков в целом, или сторону Иисуса и апостолов, и Библии? Что касается меня, то мой выбор только один и он более чем очевиден любому, кто следит за этой темой.

Почему же католики испытывают столь явное, столь стойкое нежелание обращаться к Откровению и изучать его? Всё просто: во времена Реформации не было ни одного протестантского комментатора, который не показывал бы со всей убедительностью и достоверностью, что главный злодей откровения - это Папство и РКЦ. Еще раз подчеркну: не было ни одного протестантского комментатора Библии в ту эпоху, который не видел бы это и не обличал бы Папство!

Со своей стороны, Папство, выражаясь словами Откровения, кусало язык в те годы и металось в поисках метода противодействия более чем убедительным толкованиям, последовавшим со стороны многих и многих людей после того как Библия стала чрезвычайно доступной на языках народов Европы благодаря деятельности таких гигантов как Уиклиф и Тиндейл (загубленных, в итоге, католицизмом - ещё бы!), и др., и тексты Откровения стали исследоваться всеми желающими. Любые сомнения и любые вопросы в истинном значении этих текстов рассеялись и исчезли очень быстро у большого числа людей.

В итоге, наиболее успешной по своему результату реакцией со стороны РКЦ стало альтернативное толкование Откровения двумя иезуитами, взявшимися за это дело (хотя часто для обозначения этого труда используется имя только одного из них) . Они быстро "расставили всё по своим местам" и помогли своей пастве навести "порядок" в её потревоженном уме. Мы вскоре поговорим о том, что именно они "накопали" и "извелекли" из Книги Откровения.

Тем не менее, РКЦ прекрасно понимает и по сей день отдает себе отчет в том, что условно-общая позиция Протестантизма в контексте истинного значения Книги Откровения неизмеримо и несравненно более точна, последовательна, логична и доказательна. Иначе говоря, РКЦ понимает ГУБИТЕЛЬНОСТЬ этой позиции для себя. Поэтому, реакция с её стороны лишь одна, и наиболее заметным образом она проявляется в том, как католические клирики отваживают свою паству от любых вопросов и от какой бы то ни было заинтересованности в исследовании этой Книги.

Заключительный вывод: бесполезно говорить с католиками на тему Книги Открвоения. Она закрыта для них и по букве, и по сути. Для рядовых католиков - тем более.

А что касается труда иезуита Франциска де Риберы (In Sacrum Beati Ioannis Apostoli, & Evangelistiae Apocalypsin Commentarij), основателя Футуристического подхода к толкованию Откровения, и его влияния на умы как католиков, так и современных "протестантов" (!!!), то я вскоре буду говорить о нем весьма и весьма подробно.

[Ringster]

католическая церковь

Лука, мне в данный момент нужна ваша помощь. Я не могу найти разъяснений вашей церкви по поводу всего того, что связано со словом "Армагеддон". Я был, в частности, удивлен, когда обнаружил, что это слово, известное как таковое, само по себе, даже далеко за пределами круга хоть как-то интересующихся Библией людей, начисто отсутствует - где бы, как вы думаете?! - в Католической Энциклопедии. Полюбопытствуйте по этому поводу лично ЗДЕСЬ.

Я понимаю, что всегда остается возможность, что я плохо искал. Не могу сказать, в то же время, что я искал по-настоящему серьезно. Но это неважно, а важно то, что вы серьезно помогли бы мне сэкономить время на поиски материала, вышедшего из лона РКЦ, скажем так, и разъясняющего то, как это слово понимается вашей церковью и чему она учит в отношении вещей и понятий, непосредственно с ним связанных. Иначе говоря, мне нужны результаты анализа этого слова от вас, т.е. от вашей церкви.

Благодарю заранее.

[Двора]

Хорошо. Осторожно выскажусь в том плане (выскажусь в общем, за отсутствием многих важных деталей в вашей цитате о Вавилоне), что я склонен согласиться, в общем и целом. Условно говоря. Я бы добавил здесь один (но не единственный) ключевой момент, который напрашивается сам собой к тому, чтобы его обозначить: Вавилон - он не только "по всей планете", условно говоря, но он еще и "по всей истории", что ещё более важно.

Так как бы вы дали определение Зверю Багряному, Двора? Чтобы я, по возможности, максимально точно мог понять вашу позицию и оценить ваши знания по этому вопросу и, что уже совсем важно - их надежность и достоверность? Могли бы вы сформулировать свой ответ на этот вопрос в классическом виде, скажем так? То есть, начав отвечать на него по следующей схеме:

"Зверь Багряный (Отк. 17:1 - 19:20) - это ..... "?

Нет у меня особых знаний по этому вопросу, хвастать нечем и потому ничего кроме у Даниила царь, в Откровении зверь не напишу.
В начале пути с растопыренными ушами и открытым ртом перечитала все брошюрки адвентистов об этом, захватило и настолько вошло в сознание, что оставила все исследования, потому что мешало наслоение той адвентисткой информации( хотя я никогда не была членом этого собрания), просто хотелось все знать и скорее, да еще и готовых ответов, а это путь в неподвижно закрепленную систему, соединись с ней и как выбраться.
А помогло разумение, что двух свидетелей еще не было, а они утверждают что уже были, потому все то забыть и не вспоминать ...