Поэтическая классика

[Евлампия]

Евгений Евтушенко

Поэт в России больше чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет.
Поэт в ней образ века своего
и будущего призрачный прообраз.
Поэт подводит, не впадая в робость,
итог всему, что было до него.

Сумею ли? культуры не хватает...
Нахватанность пророчеств не сулит...
Но дух России надо мной витает
и дерзновенно пробовать велит.

И, на колени тихо становясь,
готовый и для смерти и победы,
прошу смиренно помощи у вас,
великие российские поэты...
Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
свою раскованную речь,
свою пленительную участь
как бы шаля, глаголом жечь.

Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,
своей презрительности яд
и келью замкнутой души,
где дышит, скрытая в тиши,
недоброты твоей сестра
лампада тайного добра.

Дай, Некрасов, уняв мою резвость,
боль иссеченной музы твоей
у парадных подъездов, у рельсов
да в просторах лесов и полей.
Дай твоей неизящности силу.
Дай мне подвиг мучительный твой,
чтоб идти, волоча всю Россию,
как бурлаки идут бечевой.

О, дай мне. Блок, туманность вещую
и два кренящихся крыла,
чтобы, тая загадку вечную,
сквозь тело музыка текла.

Дай, Пастернак, смещенье дней,
смущенье веток,
сращенье запахов, теней
с мученьем века,
чтоб слово, садом бормоча,
цвело и зрело,
чтобы вовек твоя свеча
во мне горела.

Есенин, дай на счастье нежность мне
к березкам и лугам, к зверью и людям
и ко всему другому на земле,
что мы с тобой так беззащитно любим.

Дай, Маяковский, мне
глыбастость,
буйство,
бас,
непримиримость грозную к подонкам,
чтоб смог и я,
сквозь время прорубясь,
сказать о нем
товарищам потомкам.

[shlahani]

Генри Лонгфелло

И, на колени тихо становясь,
готовый и для смерти и победы,
прошу смиренно помощи у вас,
великие российские поэты...
Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
свою раскованную речь,
свою пленительную участь
как бы шаля, глаголом жечь.

Дай, Лермонтов...

ПЕСНЬ О ГАЙАВАТЕ

(перевод: И. Бунин)

ПИРОГА ГАЙАВАТЫ


"Дай коры мне, о Береза!
Желтой дай коры, Береза,
Ты, что высишься в долине
Стройным станом над потоком!
Я свяжу себе пирогу,
Легкий челн себе построю,
И в воде он будет плавать,
Словно желтый лист осенний,
Словно желтая кувшинка!

Скинь свой белый плащ, Береза!
Скинь свой плащ из белой кожи:
Скоро лето к нам вернется,
Жарко светит солнце в небе,
Белый плащ тебе не нужен!"

Так над быстрой Таквамино,
В глубине лесов дремучих
Восклицал мой Гайавата
В час, когда все птицы пели,
Воспевали Месяц Листьев,
И, от сна восставши, солнце
Говорило: "Вот я - Гизис,
Я, великий Гизис, солнце!"

До корней затрепетала
Каждым листиком береза,
Говоря с покорным вздохом:
"Скинь мой плащ, о Гайавата!"

И ножом кору березы
Опоясал Гайавата
Ниже веток, выше корня,
Так, что брызнул сок наружу;
По стволу, с вершины к корню,
Он потом кору разрезал,
Деревянным клином поднял,
Осторожно снял с березы.

"Дай, о Кедр, ветвей зеленых,
Дай мне гибких, крепких сучьев,
Помоги пирогу сделать
И надежней и прочнее!"

По вершине кедра шумно
Ропот ужаса пронесся,
Стон и крик сопротивленья;
Но, склоняясь, прошептал он:
"На, руби, о Гайавата!"

И, срубивши сучья кедра,
Он связал из сучьев раму,
Как два лука, он согнул их,
Как два лука, он связал их.

"Дай корней своих, о Тэмрак,
Дай корней мне волокнистых:
Я свяжу свою пирогу,
Так свяжу ее корнями,
Чтоб вода не проникала,
Не сочилася в пирогу!"

В свежем воздухе до корня
Задрожал, затрясся Тэмрак,
Но, склоняясь к Гайавате,
Он одним печальным вздохом,
Долгим вздохом отозвался:
"Все возьми, о Гайавата!"

Из земли он вырвал корни,
Вырвал, вытянул волокна,
Плотно сшил кору березы,
Плотно к ней приладил раму.

"Дай мне, Ель, смолы тягучей,
Дай смолы своей и соку:
Засмолю я швы в пироге,
Чтоб вода не проникала,
Не сочилася в пирогу!"

Как шуршит песок прибрежный,
Зашуршали ветви ели,
И, в своем уборе черном,
Отвечала ель со стоном,
Отвечала со слезами:
"Собери, о Гайавата!"

И собрал он слезы ели,
Взял смолы ее тягучей,
Засмолил все швы в пироге,
Защитил от волн пирогу.

"Дай мне, Еж, колючих игол,
Все, о Еж, отдай мне иглы:
Я украшу ожерельем,
Уберу двумя звездами
Грудь красавицы пироги!"

Сонно глянул Еж угрюмый
Из дупла на Гайавату,
Словно блещущие стрелы,
Из дупла метнул он иглы,
Бормоча в усы лениво:
"Подбери их, Гайавата!"

По земле собрал он иглы,
Что блестели, точно стрелы;
Соком ягод их окрасил,
Соком желтым, красным, синим,
И пирогу в них оправил,
Сделал ей блестящий пояс,
Ожерелье дорогое,
Грудь убрал двумя звездами.

Так построил он пирогу
Над рекою, средь долины,
В глубине лесов дремучих,
И вся жизнь лесов была в ней,
Все их тайны, все их чары:
Гибкость лиственницы темной,
Крепость мощных сучьев кедра
И березы стройной легкость;
На воде она качалась,
Словно желтый лист осенний,
Словно желтая кувшинка.

Весел не было на лодке,
В веслах он и не нуждался:
Мысль ему веслом служила,
А рулем служила воля;
Обогнать он мог хоть ветер,
Путь держать - куда хотелось.

[Евлампия]

[QUOTE]

Так над быстрой Таквамино,
В глубине лесов дремучих
Восклицал мой Гайавата
В час, когда все птицы пели,
Воспевали Месяц Листьев,
И, от сна восставши, солнце
Говорило: "Вот я - Гизис,
Я, великий Гизис, солнце!"

Вы, кто любите природу
Сумрак леса, шепот листьев
В блеске солнечном долины,
Вам принес я эти саги,
Эту Песнь о Гайавате!
Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью
Вам из диких стран принес я
Эту Песнь о Гайавате!

[Евлампия]

А я, Дим, все по морю тоскую...

Всякий раз, когда мелькают
Паруса в дали седой,
В море вижу я галеру,
Слышу пенье над водой.
И великой тайной моря
Опьяняюсь вновь и вновь,
Словно сердце океана
В жилы мне вливает кровь.

Любитель моря и Данте, Лонгфелло не мог не размышлять не только над "тайной моря", но также и над его "проклятием"

[shlahani]

Виктор Гюго

И великой тайной моря
Опьяняюсь вновь и вновь,
Словно сердце океана
В жилы мне вливает кровь.

Труженики моря

Посвящаю эту книгу гостеприимным и свободолюбивым скалам, уголку древней
земли нормандской, заселенному маленьким и гордым приморским народом, суровому,
но радушному острову Гернсею, моему нынешнему убежищу - быть может, моей будущей
могиле.
В. Г.

Религия, общество, природа - вот три силы, с которыми ведет борьбу
человек. Он ведет борьбу со всеми тремя, но все три необходимы ему: человеку
должно верить - отсюда храм, должно созидать - отсюда город, должно существовать
- отсюда плуг и корабль. Решая тройную задачу, он вступает в тройной поединок. И
это - тройное свидетельство непостижимой сложности бытия. Перед человеком стоит
препятствие, воплощенное в суеверие, воплощенное в предрассудок и воплощенное в
стихию. Тройственное ананке (Ананке (ANAFKN) - рок, судьба (греч.)) правит нами:
ананке догматов, ананке законов, ананке слепой материи. В Соборе Парижской
Богоматери автор возвестил о первом, в Отвержен-ных указал на второе, в этой
книге он говорит о третьем.
К тpeм предопределениям, тяготеющим над нами, присей единяется внутреннее
предопределение, - верховное ананке - сердце человеческое.
Отвилъ-Хауз, март 1866 г.

* ЛАМАНШСКИЙ АРХИПЕЛАГ

* I

Стихийные бедствия прошлого

Атлантический океан подтачивает наши берега. Под натиском полярного
течения меняется наше скалистое западное побережье. Гранитная стена на взморье -
от Сен-Валери-наСомме до Ингувиля - подрыта; обрушиваются огромные глыбы, вода
перекатывает горы валунов, заваливает камнями и затягивает песком наши гавани,
заносит устья наших рек Ежедневно отрывается и исчезает в волнах клочок
нормандской земли. Титаническая работа, затихающая ныне, некогда внушала ужас.
Лишь огромный волнорез - Финистер (Финистер - выступающая часть Бретонского
полуострова, которую омывают воды Ламанша с одной стороны и воды Атлантического
океана - с другой.) обуздывал море. По провалу между Шербургом и Брестом легко
судить о мощи северного прилива, о неистовой силе, разрушавшей берег.
Залив в Ламанше образовался за счет земли французской и произошло это в
доисторические времена. Однако дата последнего набега океана на наше побережье
известна. В 709 году, за шестьдесят лет до восшествия на престол Карла I море
одним ударом откололо от Франции Джерсей. Кроме Джерсея, видны и гористые
берега земель, затопленных еще раньше. Вершины, выходящие из воды, - острова.
Называются они Нормандским архипелагом.
Там расселился трудолюбивый человеческий муравейник Вслед за работой моря,
сотворившей пустыню, началась работа человека, сотворившая народ...

[Евлампия]

А у нас сейчас конференция, посвященная поэзии проходит...

Послушала я, послушала стихи народа Божьего А мысли почему-то о море О его тайнах

Спасибо, Дима, интересные ты выдержки написал А читал ли ты сборник стихов «Обломки мачт»? Тебе, как любителю романтической поэзии предлагаю одно из стихотворений из этого сборника «Огонь из обломков кораблей». Постоянно сближая две противоположные стихии огня и воды, моря и домашнего очага, поэт (вместе со своим переводчиком) достигает этим приемом контраста необычайной точности поэтического выражения. Здесь Лонгфелло снова косвенно обращается к теме Улисса, который переживает свои странствия, мытарства и страдания, даже не покидая домашнего очага... Вот бы нашим доморощенным поэтам такой размах...


Мы зябко жались к очагу,
Сквозило в щели ветхих рам,
Дощатый дом на берегу
Стоял, открытый всем ветрам.
Кривые улочки вдали,
Портовый сонный городок,
Руины форта, корабли,
Маяк и допотопный док.
И сами наши голоса
Звучали странно в темноте,
Как облетевшие леса,
Слова ненужные, не те,
Застыли на губах они,
Тем яростнее и светлей
В печи пылали головни
Обломки мертвых кораблей.
И, вспыхнув, гасли, как сигнал,
Как бедственный последний зов
В ту ночь, когда их ветер гнал
На смерть без мачт и парусов.
Гудела, вздрагивая, печь,
Под звон стекла, под злобный вой
В запутанную нашу речь
Вмешался ветер штормовой.
И разум выбился из сил
От леденящих голосов:
Скорлупку сердца шторм носил
В былом без мачт и парусов.
О пламя изнутри, извне,
Что согревает нас, реши,
Обломки мачт в печном огне
Или пожар на дне души!

[alya]

А.Блок

Я стар душой. Какой-то жребий чёрный -
Мой долгий путь.
Тяжёлый сон, проклятый и упорный,
Мне душит грудь.
Так мало лет, так много дум ужасных!
Тяжёл недуг...
Спаси меня от призраков неясных,
Безвестный друг!
Мне друг один - в сыром ночном тумане
Дорога вдаль.
Там нет жилья - как в тёмном океане -
Одна печаль.
Я стар душой. Какой-то жребий чёрный -
Мой долгий путь.
Тяжёлый сон - проклятый и упорный -
Мне душит грудь.

[Андрей...]

Омар Хайам

Когда ты для меня слепил из глины плоть,
Ты знал, что мне страстей своих не побороть;
Не ты ль тому виной, что жизнь моя греховна?
Скажи, за что же мне гореть в аду, господь?

***

Когда вселенную настигнет день конечный,
И рухнут небеса, и Путь померкнет Млечный,
Я, за полу схватив создателя, спрошу:
"За что же ты меня убил, владыка вечный?"

[alya]

Когда ты для меня слепил из глины плоть,
Ты знал, что мне страстей своих не побороть;
Не ты ль тому виной, что жизнь моя греховна?
Скажи, за что же мне гореть в аду, Господь?

Все, что сберечь мне удалось,
Надежды, веры и любви,
В одну молитву всё слилось:
Переживи, переживи!

Тютчев

[Евлампия]

Александр Блок

И вновь - порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений...
Но счастья не было - и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!

Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел - тогда
Ты, наконец, поверишь чуду,

И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на полжизни не хватило,

Что через край перелилась
Восторга творческого чаша,
Что все уж не мое, а наше,
И с миром утвердилась связь,-

И только с нежною улыбкой
Порою будешь вспоминать
О детской той мечте, о зыбкой,
Что счастием привыкли звать!

[shlahani]

А.Пушкин

Но счастья не было - и нет.

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

[Евлампия]

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

Знаешь, Дим... А я вот ехала сегодня в метро и думала... о Гоголе. Может стоит возобновить нам темку мою забытую... "Великий Гоголь. Наша боль..." ? Помнишь его "Духовную прозу"? Написал он это письмо к Щ....ву в 1846 году. А к Богу обратился летом 1845 года, после мучительного душевного кризиса... Есть там примерно такие слова: "Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть. Он сам не двигнется вперед, покуда не двигнутся в нас все другие способности, от которых он умнеет"... Гениально, правда? И окончание письма: "Но если только возомнит он (разум наш) хотя на миг, что ученье его кончено, и он уже не ученик, и оскорбиться он чьим бы то ни было уроком или поучением, мудрость вдруг от него отнимется, и останется он впотьмах, как царь Соломон в свои последние дни"...

Истинная любовь (а она присутствовала и в сердце Гоголя, и в сердцах Пушкина, Лермонтова, Блока... Я просто уверена!), в отличие от популярных сентиментальных подделок, желает страдать. Любовь - это не "лямур". Любовь - это крест...

[shlahani]

Гумилев

Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть. Он сам не двигнется вперед, покуда не двигнутся в нас все другие способности, от которых он умнеет

Думы

Зачем они ко мне собрались, думы,
Как воры ночью в тихий мрак предместий?
Как коршуны, зловещи и угрюмы,
Зачем жестокой требовали мести?

Ушла надежда, и мечты бежали,
Глаза мои открылись от волненья,
И я читал на призрачной скрижали
Свои слова, дела и помышленья.

За то, что я спокойными очами
Смотрел на уплывающих к победам,
За то, что я горячими губами
Касался губ, которым грех неведом,

За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком тонки,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Томили только, горестны и звонки,

За все теперь настало время мести.
Обманный, нежный храм слепцы разрушат,
И думы, воры в тишине предместий,
Как нищего во тьме, меня задушат.

[Евлампия]

Поль Верлен

* * *

Веселье и печаль, куда вы забрели?
Все тише в сердце кровь струится, дорогая.
Итак, все кончено, умчались в даль без края
И тени зыбкие, и радости земли.

Ни счастья, ни тревог: прошли, как журавли,
Над пыльною стезей - стремительная стая,
Прощай же, юный смех, прощай, тоска седая,
Вы канули во тьму, вы тонете вдали.

Осталась пустота, осталось безразличье
И легкий холодок, и чувствуешь величье
Зияющих пространств, которых не объять.

Мы в сердце ранены гордынею, но снова
Оно горит в огне любви, оно готово
К блаженной гибели, готово жить опять.

[Евлампия]

Иоганн Гете

*
И жизнь, и бодрость, и покой
Дыханьем вольным пью.
Природа, сладко быть с тобой,
Упасть на грудь твою!
Колышась плавно, в лад веслу,
Несет ладью вода.
Ушла в заоблачную мглу
Зубчатых скал гряда.
*
Взор мой, взор! Иль видишь снова
Золотые сны былого?
Сердце, сбрось былого власть,
Вновь приходит жизнь и страсть.
*
Пьет туман рассветный
Островерхие дали.
Зыбью огнецветной
Волны вдруг засверкали.
Ветер налетевший
Будит зеркало вод,
И, почти созревший,
К влаге клонится плод.

Пер. В. Левика