Однажды мать шла с работы и встретила довоенного знакомого по фамилии Люлькин. Этому человеку в бою оторвала ногу. Разговорились они. Этот Люлькин рассказал маме, как в Крыму он встретил отца. Часть отца заходила в Крым, а часть Люлькина выходила на побывку. Люлькин рассказывал, что уговаривал отца уйти вместе с ним. Но отец был непреклонен в выполнении воинского долга. И он продолжал идти в глубь Крыма. Далее Люлькин рассказал, что, когда его часть отошла от места встречи, на скопище солдат, в котором находился отец, налетело множество самолётов и начали мясорубку. Солдаты сотнями погибали. И большая группа солдат бросились в воду, пытаясь переплыть Керченский пролив. И он сказал, что среди солдат он увидел Абрама, и тот был расстрелян вместе с другими солдатами. Он видел, как его голова появлялась над водой, а потом скрылась. Так, по его рассказам, погиб мой отец. Конечно, после такого жуткого рассказа и обычного в те дни, мама очень страдала. Но что поделаешь? Нужно было жить дальше.
Неожиданно пришла долгожданная победа. Люди так были счастливы, незнакомые обнимались, целовались. Радости не было предела. На нашей улице возле дома собрались люди. Оказывалось, что в маленьком гробике лежала красавица маленькая девочка. Светлые волосики были раскиданы по подушечке, Вокруг её головки лежали искусственные цветочки. Она лежала как святое произведение художника. Голубые глазики были полуоткрыты, и они как бы удивлённо глядели. И женщины шептали друг другу: «Правильно она сделала, правильно!» Оказалось, что мать задушила своего ребёнка, отцом которого был немец. Эх, война, война, кому она нужна?
Летом 1945-го года Винница огласилась звуками маршей. Играли духовые оркестры. А по центральным улицам прошли колонны военных. Я шёл рядом и вглядывался в лица солдат, искал своего отца, которого в принципе видел только на фотографии. Но, увы!
Каждую пятницу, даже в эвакуации, бабушка зажигала субботние свечи. Бабушка научила меня после её молитвы, чтобы я просил у Вс-вышнего вернуть мне отца.
***
Приехал с войны дядя Яша, весь в орденах, Он участвовал во взятии Берлина, а после войны некоторое время в уничтожении бандеровцев на Украине. Привез очень много немецкой трофейной одежды. Не забыл никого, даже мне досталось не мало. Помню, что я ходил в штанишках с бретельками. Недалеко от нас находилась казарма пленённых немцев. И я глазел на них. Однажды один заговорил со мной, наверно, узнал штанишки или подумал, что я последствие войны. Видно был похож на немчурёнка. Расспрашивал, как меня зовут. Я удрал: понял, что я ему что-то напомнил.
Мы жили на втором этаже, в двухкомнатной квартире. На второй этаж вела лестница с витыми металлическими перилами. В первой комнате была кухня, и там жили дедушка с бабушкой. Во второй, немного большей, проживали дядя Яша, тётя Хавва с двумя девочками, мама с двумя детьми. В Виннице открылся драмтеатр. И к дедушке приехали два друга детства: они были актёрами еврейского театра. Красавцы, высокие, как и дедушка Абрам. Их театр приехал на гастроли, и они, бедолаги, поселились у нас на время выступлений. Где они спали не знаю, как устроились там, внизу, не видел. Но тогда жили согласно поговорке: в тесноте, да не в обиде. И последний день они прочитали два монолога Шалом-Алейхема на идиш. Это имя переводится, как выражение «Мир Вам». Вот первый монолог еврея: «Как тяжело выпросить у жены яичницу? Легче выпросить у жены кошечку, чем её. Как-то я работал у богатого еврея, и он угостил меня яичницей. Пришёл я к жене и говорю: «Приготовь мне яичницу!» Жена: «Нет яиц!» Я: «Приготовь мне из муки!» Она: «Нет муки!» «Тогда из масла!» А она: «Нет масла!» Тогда я в сердцах: «Да пусть будут удушены богачи, которые придумали яичницу!!!» На идиш это звучит великолепно!
А вот второй монолог был направлен против поспешной революции. Как Шалом-Алейхем оказался прав!
Итак, по перрону железнодорожной станции гуляли два просвещённых человека: поп и раввин. Подошёл поезд. Тут поп и равв узрели, что машинист одно колесо повернул направо, а другое налево, и поезд остановился. Машинист и помощник вышли, как тогда водилось, и пошли на вокзал отобедать. У попа и равва загорелся интерес исследователей, они по лесенке взобрались на паровоз. Поп говорит: «Если первое колесо повернуть налево, а второе направо, что будет? Вошли в азарт, так и сделали. И поезд пошёл, а потом и поехал. Буду кратким. Поезд подошёл к Шепетовке и не остановился. Люди с мешками побежали за поездом, недоумевая, почему так рано. Поп говорит: «Давай повернём колеса обратно, и поезд остановится!» «Нет, не трогай! сказал равв. Придёт время поезд остановится. И, действительно, вышли пары, и поезд остановился». Так Шолом-Алейхем предвидел ненужность революции. Он её так и не принял. Я, конечно, не мог передать на русском языке весь колорит идиша писателя, но, кажется, суть монолога понятна!
***
Жизнь становилась устроенной. Я ходил в детский сад, сестра в школу. Училась она только на одни пятерки, «выжатые» неусыпным воспитанием мамы. У меня появились друзья из детсада, дружили, играли в футбол тряпичным мячом. За хлебным магазином, где устраивались огромные очереди, по улице Коцюбинского, на небольшом пятачке играли в футбол. И.однажды на улицу Депутатскую, что возле бани, приехал на побывку морской капитан по фамилии Винницкий с сыном и женой. И у нас появился кожаный мяч. Мы с удовольствием приняли сына капитана в игру. Рядом с нашим импровизированным полем была пожарная часть. И мяч залетел за ограду этого заведения. Пожарники выразили свое неудовольствие «нашей наглостью» и никак не отдавали мяч. И вот мы всей гурьбой пришли просить капитана Винницкого вернуть недосягаемый, вожделённый мяч. Капитан первого ранга переоделся в белоснежную форму и блестящую фуражку. Кортик был на боку, и по первому его требованию вернули нам драгоценный подарок. Кстати, на этой пожарной станции до революции добровольно служил мой дедушка Абрам. Бабушка рассказывала, как по первому зову он выезжал на пожары и однажды был ранен. Были у нас и другие игры, Игры соответствующие времени. Войны между улицами. Однажды большие мальчики взяли меня на такую «войну». И, как положено шестилетнему еврею, я сидел за железной бочкой и корректировал «камнебросание». А в Рождество мы ходили по улицам и колядовали. Осталась в голове одна колядка: «По колена кожушок, вынесите пирожок!» Нас приглашали в дом, с удивлением рассматривали еврейского мальчика среди украинских и больше всех угощали и давали деньги. Я всегда их отдавал маме, равно как и всю добычу.
Однажды к дедушке Абраму пришёл старый еврей со своим сыном, вернувшимся с войны, у которого были убиты жена и трое детей. Дед со старшим посетителем долго разговаривал, а мама вела беседу с этим молодым. Вот этот молодой подарил мне батарейку с фонарной лампочкой. И под одеялом я включал и отключал лампочку. Так я познакомился с электричеством. После беседы он сделал предложение маме. Мама сказала, что в пятницу даст ответ. А в пятницу совершилось чудо: вернулся мой отец Абрам. Его привёл знакомый еврей. Мама, как и положено еврейке, упала в обморок.
***
То, что я хочу сейчас описать, происходило до возвращения моего отца. В доме, в котором мы жили, на втором этаже в одной квартире жили наши семьи. В следующей квартире жил жестянщик Гоник с женой и дочкой Фирой. У них была старшая дочь необыкновенной красоты. Она жила не с ними. А Фира была на год старше Киры и меня. Кира родилась 16-го августа, а я 16-го сентября. Напротив жила семья Цыбенковых, тётя Соня с сыном Витей, его отец погиб на войне. И в следующей квартире семья Васильевых, глава семьи был чиновник горисполкома. Жестянщик, как и следовало, был глуховат, но каждый день после тяжёлой работы на крышах города посещал кинотеатр. В воскресенье, когда не бывал на работе, он на лестнице отдыхал и рассказывал содержания кинофильмов, которые посмотрел за неделю. Как он мог со своей тугоухостью слышать звук в кинотеатре, не понятно! Но с таким упоением рассказывал эти фильмы, видимо, додумывал. Я со своей детской памятью уловил, а после понял, что рассказывал фильм «Железная маска». На первом этаже жила тетя Короля, добрейшая полячка. У неё была дочка Галя, на два года старше меня. После я узнал, что она вышла замуж за еврея, который болел туберкулёзом. Её убеждали, чтоб не выходила замуж за больного человека. А она в ответ говорила, что хоть немного поживет как человек. Он через несколько лет умер, она ухаживала за ним до последнего дня и по-человечески похоронила.
И однажды к нам в коридор зимой забрался человек без обеих ног. Говорил, что из села. И поздно вечером просился на ночь, стонал, что замерзает, чтобы впустили в тёплую квартиру. Я уговаривал дедушку, чтобы его впустить, а он сказал: «Витя, посмотри: он просится только в нашу квартиру!». Я очень сердился на деда, но он был непреклонен. Я страдал от этого, не мог спать и смотрел в окно. Поздно вечером этого инвалида забрали двое мужчин, занесли в трамвай и стало всё на свои места через несколько дней, когда сообщили, что в Виннице завелась банда, которая в коридоре бросали инвалида, он просился в дом, сердобольные жильцы впускали в квартиру, он ночью открывал крючки и запоры, бандиты врывались грабили жильцов и после пыток убивали. А главой этой банды был старший сын тёти Короли, с которой я был и оставался в хороших отношениях. Я предполагаю, что этого инвалида забрали люди из органов. Дело в том, что у соседа Васильева был телефон.
Возвратился мой отец! Не зря я молил Вс-вышнего о возвращении отца моего родного, давшего мне и сестре жизнь. И сжалился ВЕЛИКИЙ, и, по словам отца, он чувствовал, что его кто-то охраняет все шесть лет, что пропадал для нас в небытие. По-другому это пребывание на фронте и в плену нельзя было назвать. Верховные силы услышали голос ребёнка и сохранили жизнь его отцу. В каком кромешном аду пробыл мой отец, о том, как выжил, будет рассказано дальше. А пока он, несчастный, пришёл в порванной шинели, пропахшей конским навозом, с жестокой чесоткой на руках. Марочка, моя двоюродная сестричка, которая (чтоб она была здорова до 120!) родилась в 1941-м, вылезая из-под одеяла, сказала: «Дядя Абраша, а я Вас сразу узнала!» Так она и выросла добрейшим бесконфликтным человеком. Пусть она будет, еврейское чудо, здорова!
Тем временем маме обрызгали лицо водой, и она пришла в себя. Глаза родителей излучали огонь любви, который они пронесли через злобные тяжелейшие годы войны. И не было на земле счастливее людей, чем мама и папа! Но им предстояли труднейшие, голодные, напряжённые годы «послевоенщины». Мама оделась, умылась, накрасила губы, закурила сигарету, чем вызвала удивлённый и восхищённый взгляд отца. Она поехала сообщить о своём счастье на работу. Тем временем соседи и родственники принесли отцу гражданскую одежду и еду. И началось паломничество людей поглядеть на чудо: возвращение с того света пропавшего солдата. После бани, которая была на улице Депутатской, дед побрил отца. Мама, чувствуя себя ласточкой, ворвалась в квартиру и упала в крепкие руки отца. Небеса, наверное, тоже радовались этой встрече. Они сидели возле окна, ворковали Но вдруг отец встал, обхватил свою голову руками и начал со стоном ходить по комнате. Мама поведала ему, как погибли его родители. А это было так. Фашисты издали приказ всем евреям собраться на сборном пункте, прихватив всё необходимое. После сборного пункта траурная толпа детей женщин и стариков поплелась в последний, дальний путь к Пятничанскому лесу. Среди этой толпы выделялась огромная фигура моего деда Эли. Когда приказали несчастным раздеться, и гитлеровцы увидели могучее тело деда, они предложили ему работать на них. Но он отказался. Он подошёл к своей маленькой Фане, обнял её и в одно мгновенье они оба покинули этот бренный для евреев мир. Происходившее зафиксировала навсегда моя в ту пору четырнадцатилетняя тётя Бузя.Всё это происходило на её глазах. Полицай из местных спросил её по-украински: «Чого ти прийшла сюди?» Девочка ответила: «Прийшла проводжати сусідів!». А полицай: «А ну, скажи кукурудза!» Она повторила. Благо, что она не картавила. И он, прогнав её, спас ей жизнь. И она видела гибель своих родителей.
Вокруг этого страшного места расположились порядочнейшие люди баптисты. Они приютили её и содержали до прихода советских войск. Тётя ещё многие годы посещала их молитвенный дом, благодаря Вс-вышнего за спасение. Когда мы вернулись из эвакуации, мама узнала в билетном кассире тетю Бузю. Сейчас два её сына проживают в израильском городе Ашдод.
И вот часть отца пешком начала наступать на Крым. Сколько солдат погибло! Тьма- тьмущая! Отец был сапёром, но, как один из сильных солдат, носил на себе ствол миномёта. Он рассказывал, что никогда не боялся идти в бой, но однажды ему было не по себе, и он был ранен в левую руку. Пуля прошила ему плечевую кость, и только после боя он заметил, что истекает кровью. Попал он в госпиталь. И из госпиталя писал маме очень нежные, патриотичные письма. Рана быстро зажила, и вот он снова в строю. А эти письма сыграли уже в семидесятые годы очень важную роль в его последние годы жизни, (я потом, в эпилоге, опишу, какую). А тем времени три наших армии вели ожесточённые оборонительные бои. После боёв появлялись море трупов наших солдат. Эти трупы разлагались, разбухали и выглядели как горы. Конечно, в них нельзя было узнать однополчан. Но человек привыкает ко всему. Отец приказывал только закрывать им глаза. На одном из перевалов часть отца сменяла часть, идущая на отдых. Там он встретил Люлькина, нашего земляка, который шёл на отдых. Этот Люлькин предложил отцу идти с ним, сказал, что, мол, в такой суматохе никто ничего не поймет. Отец не стал его слушать и ушёл со своей частью дальше. Это было возле Керченского пролива. А Люлькин уже в подступах к Кенигсбергу подорвался на мине и остался без ноги.
***
Продолжение следует...
Неожиданно пришла долгожданная победа. Люди так были счастливы, незнакомые обнимались, целовались. Радости не было предела. На нашей улице возле дома собрались люди. Оказывалось, что в маленьком гробике лежала красавица маленькая девочка. Светлые волосики были раскиданы по подушечке, Вокруг её головки лежали искусственные цветочки. Она лежала как святое произведение художника. Голубые глазики были полуоткрыты, и они как бы удивлённо глядели. И женщины шептали друг другу: «Правильно она сделала, правильно!» Оказалось, что мать задушила своего ребёнка, отцом которого был немец. Эх, война, война, кому она нужна?
Летом 1945-го года Винница огласилась звуками маршей. Играли духовые оркестры. А по центральным улицам прошли колонны военных. Я шёл рядом и вглядывался в лица солдат, искал своего отца, которого в принципе видел только на фотографии. Но, увы!
Каждую пятницу, даже в эвакуации, бабушка зажигала субботние свечи. Бабушка научила меня после её молитвы, чтобы я просил у Вс-вышнего вернуть мне отца.
***
Приехал с войны дядя Яша, весь в орденах, Он участвовал во взятии Берлина, а после войны некоторое время в уничтожении бандеровцев на Украине. Привез очень много немецкой трофейной одежды. Не забыл никого, даже мне досталось не мало. Помню, что я ходил в штанишках с бретельками. Недалеко от нас находилась казарма пленённых немцев. И я глазел на них. Однажды один заговорил со мной, наверно, узнал штанишки или подумал, что я последствие войны. Видно был похож на немчурёнка. Расспрашивал, как меня зовут. Я удрал: понял, что я ему что-то напомнил.
Мы жили на втором этаже, в двухкомнатной квартире. На второй этаж вела лестница с витыми металлическими перилами. В первой комнате была кухня, и там жили дедушка с бабушкой. Во второй, немного большей, проживали дядя Яша, тётя Хавва с двумя девочками, мама с двумя детьми. В Виннице открылся драмтеатр. И к дедушке приехали два друга детства: они были актёрами еврейского театра. Красавцы, высокие, как и дедушка Абрам. Их театр приехал на гастроли, и они, бедолаги, поселились у нас на время выступлений. Где они спали не знаю, как устроились там, внизу, не видел. Но тогда жили согласно поговорке: в тесноте, да не в обиде. И последний день они прочитали два монолога Шалом-Алейхема на идиш. Это имя переводится, как выражение «Мир Вам». Вот первый монолог еврея: «Как тяжело выпросить у жены яичницу? Легче выпросить у жены кошечку, чем её. Как-то я работал у богатого еврея, и он угостил меня яичницей. Пришёл я к жене и говорю: «Приготовь мне яичницу!» Жена: «Нет яиц!» Я: «Приготовь мне из муки!» Она: «Нет муки!» «Тогда из масла!» А она: «Нет масла!» Тогда я в сердцах: «Да пусть будут удушены богачи, которые придумали яичницу!!!» На идиш это звучит великолепно!
А вот второй монолог был направлен против поспешной революции. Как Шалом-Алейхем оказался прав!
Итак, по перрону железнодорожной станции гуляли два просвещённых человека: поп и раввин. Подошёл поезд. Тут поп и равв узрели, что машинист одно колесо повернул направо, а другое налево, и поезд остановился. Машинист и помощник вышли, как тогда водилось, и пошли на вокзал отобедать. У попа и равва загорелся интерес исследователей, они по лесенке взобрались на паровоз. Поп говорит: «Если первое колесо повернуть налево, а второе направо, что будет? Вошли в азарт, так и сделали. И поезд пошёл, а потом и поехал. Буду кратким. Поезд подошёл к Шепетовке и не остановился. Люди с мешками побежали за поездом, недоумевая, почему так рано. Поп говорит: «Давай повернём колеса обратно, и поезд остановится!» «Нет, не трогай! сказал равв. Придёт время поезд остановится. И, действительно, вышли пары, и поезд остановился». Так Шолом-Алейхем предвидел ненужность революции. Он её так и не принял. Я, конечно, не мог передать на русском языке весь колорит идиша писателя, но, кажется, суть монолога понятна!
***
Жизнь становилась устроенной. Я ходил в детский сад, сестра в школу. Училась она только на одни пятерки, «выжатые» неусыпным воспитанием мамы. У меня появились друзья из детсада, дружили, играли в футбол тряпичным мячом. За хлебным магазином, где устраивались огромные очереди, по улице Коцюбинского, на небольшом пятачке играли в футбол. И.однажды на улицу Депутатскую, что возле бани, приехал на побывку морской капитан по фамилии Винницкий с сыном и женой. И у нас появился кожаный мяч. Мы с удовольствием приняли сына капитана в игру. Рядом с нашим импровизированным полем была пожарная часть. И мяч залетел за ограду этого заведения. Пожарники выразили свое неудовольствие «нашей наглостью» и никак не отдавали мяч. И вот мы всей гурьбой пришли просить капитана Винницкого вернуть недосягаемый, вожделённый мяч. Капитан первого ранга переоделся в белоснежную форму и блестящую фуражку. Кортик был на боку, и по первому его требованию вернули нам драгоценный подарок. Кстати, на этой пожарной станции до революции добровольно служил мой дедушка Абрам. Бабушка рассказывала, как по первому зову он выезжал на пожары и однажды был ранен. Были у нас и другие игры, Игры соответствующие времени. Войны между улицами. Однажды большие мальчики взяли меня на такую «войну». И, как положено шестилетнему еврею, я сидел за железной бочкой и корректировал «камнебросание». А в Рождество мы ходили по улицам и колядовали. Осталась в голове одна колядка: «По колена кожушок, вынесите пирожок!» Нас приглашали в дом, с удивлением рассматривали еврейского мальчика среди украинских и больше всех угощали и давали деньги. Я всегда их отдавал маме, равно как и всю добычу.
Однажды к дедушке Абраму пришёл старый еврей со своим сыном, вернувшимся с войны, у которого были убиты жена и трое детей. Дед со старшим посетителем долго разговаривал, а мама вела беседу с этим молодым. Вот этот молодой подарил мне батарейку с фонарной лампочкой. И под одеялом я включал и отключал лампочку. Так я познакомился с электричеством. После беседы он сделал предложение маме. Мама сказала, что в пятницу даст ответ. А в пятницу совершилось чудо: вернулся мой отец Абрам. Его привёл знакомый еврей. Мама, как и положено еврейке, упала в обморок.
***
То, что я хочу сейчас описать, происходило до возвращения моего отца. В доме, в котором мы жили, на втором этаже в одной квартире жили наши семьи. В следующей квартире жил жестянщик Гоник с женой и дочкой Фирой. У них была старшая дочь необыкновенной красоты. Она жила не с ними. А Фира была на год старше Киры и меня. Кира родилась 16-го августа, а я 16-го сентября. Напротив жила семья Цыбенковых, тётя Соня с сыном Витей, его отец погиб на войне. И в следующей квартире семья Васильевых, глава семьи был чиновник горисполкома. Жестянщик, как и следовало, был глуховат, но каждый день после тяжёлой работы на крышах города посещал кинотеатр. В воскресенье, когда не бывал на работе, он на лестнице отдыхал и рассказывал содержания кинофильмов, которые посмотрел за неделю. Как он мог со своей тугоухостью слышать звук в кинотеатре, не понятно! Но с таким упоением рассказывал эти фильмы, видимо, додумывал. Я со своей детской памятью уловил, а после понял, что рассказывал фильм «Железная маска». На первом этаже жила тетя Короля, добрейшая полячка. У неё была дочка Галя, на два года старше меня. После я узнал, что она вышла замуж за еврея, который болел туберкулёзом. Её убеждали, чтоб не выходила замуж за больного человека. А она в ответ говорила, что хоть немного поживет как человек. Он через несколько лет умер, она ухаживала за ним до последнего дня и по-человечески похоронила.
И однажды к нам в коридор зимой забрался человек без обеих ног. Говорил, что из села. И поздно вечером просился на ночь, стонал, что замерзает, чтобы впустили в тёплую квартиру. Я уговаривал дедушку, чтобы его впустить, а он сказал: «Витя, посмотри: он просится только в нашу квартиру!». Я очень сердился на деда, но он был непреклонен. Я страдал от этого, не мог спать и смотрел в окно. Поздно вечером этого инвалида забрали двое мужчин, занесли в трамвай и стало всё на свои места через несколько дней, когда сообщили, что в Виннице завелась банда, которая в коридоре бросали инвалида, он просился в дом, сердобольные жильцы впускали в квартиру, он ночью открывал крючки и запоры, бандиты врывались грабили жильцов и после пыток убивали. А главой этой банды был старший сын тёти Короли, с которой я был и оставался в хороших отношениях. Я предполагаю, что этого инвалида забрали люди из органов. Дело в том, что у соседа Васильева был телефон.
***
Возвратился мой отец! Не зря я молил Вс-вышнего о возвращении отца моего родного, давшего мне и сестре жизнь. И сжалился ВЕЛИКИЙ, и, по словам отца, он чувствовал, что его кто-то охраняет все шесть лет, что пропадал для нас в небытие. По-другому это пребывание на фронте и в плену нельзя было назвать. Верховные силы услышали голос ребёнка и сохранили жизнь его отцу. В каком кромешном аду пробыл мой отец, о том, как выжил, будет рассказано дальше. А пока он, несчастный, пришёл в порванной шинели, пропахшей конским навозом, с жестокой чесоткой на руках. Марочка, моя двоюродная сестричка, которая (чтоб она была здорова до 120!) родилась в 1941-м, вылезая из-под одеяла, сказала: «Дядя Абраша, а я Вас сразу узнала!» Так она и выросла добрейшим бесконфликтным человеком. Пусть она будет, еврейское чудо, здорова!
Тем временем маме обрызгали лицо водой, и она пришла в себя. Глаза родителей излучали огонь любви, который они пронесли через злобные тяжелейшие годы войны. И не было на земле счастливее людей, чем мама и папа! Но им предстояли труднейшие, голодные, напряжённые годы «послевоенщины». Мама оделась, умылась, накрасила губы, закурила сигарету, чем вызвала удивлённый и восхищённый взгляд отца. Она поехала сообщить о своём счастье на работу. Тем временем соседи и родственники принесли отцу гражданскую одежду и еду. И началось паломничество людей поглядеть на чудо: возвращение с того света пропавшего солдата. После бани, которая была на улице Депутатской, дед побрил отца. Мама, чувствуя себя ласточкой, ворвалась в квартиру и упала в крепкие руки отца. Небеса, наверное, тоже радовались этой встрече. Они сидели возле окна, ворковали Но вдруг отец встал, обхватил свою голову руками и начал со стоном ходить по комнате. Мама поведала ему, как погибли его родители. А это было так. Фашисты издали приказ всем евреям собраться на сборном пункте, прихватив всё необходимое. После сборного пункта траурная толпа детей женщин и стариков поплелась в последний, дальний путь к Пятничанскому лесу. Среди этой толпы выделялась огромная фигура моего деда Эли. Когда приказали несчастным раздеться, и гитлеровцы увидели могучее тело деда, они предложили ему работать на них. Но он отказался. Он подошёл к своей маленькой Фане, обнял её и в одно мгновенье они оба покинули этот бренный для евреев мир. Происходившее зафиксировала навсегда моя в ту пору четырнадцатилетняя тётя Бузя.Всё это происходило на её глазах. Полицай из местных спросил её по-украински: «Чого ти прийшла сюди?» Девочка ответила: «Прийшла проводжати сусідів!». А полицай: «А ну, скажи кукурудза!» Она повторила. Благо, что она не картавила. И он, прогнав её, спас ей жизнь. И она видела гибель своих родителей.
Вокруг этого страшного места расположились порядочнейшие люди баптисты. Они приютили её и содержали до прихода советских войск. Тётя ещё многие годы посещала их молитвенный дом, благодаря Вс-вышнего за спасение. Когда мы вернулись из эвакуации, мама узнала в билетном кассире тетю Бузю. Сейчас два её сына проживают в израильском городе Ашдод.
***
В дальнейшем своём повествовании я использую воспоминания моего отца и моей мамы.
В дальнейшем своём повествовании я использую воспоминания моего отца и моей мамы.
И вот часть отца пешком начала наступать на Крым. Сколько солдат погибло! Тьма- тьмущая! Отец был сапёром, но, как один из сильных солдат, носил на себе ствол миномёта. Он рассказывал, что никогда не боялся идти в бой, но однажды ему было не по себе, и он был ранен в левую руку. Пуля прошила ему плечевую кость, и только после боя он заметил, что истекает кровью. Попал он в госпиталь. И из госпиталя писал маме очень нежные, патриотичные письма. Рана быстро зажила, и вот он снова в строю. А эти письма сыграли уже в семидесятые годы очень важную роль в его последние годы жизни, (я потом, в эпилоге, опишу, какую). А тем времени три наших армии вели ожесточённые оборонительные бои. После боёв появлялись море трупов наших солдат. Эти трупы разлагались, разбухали и выглядели как горы. Конечно, в них нельзя было узнать однополчан. Но человек привыкает ко всему. Отец приказывал только закрывать им глаза. На одном из перевалов часть отца сменяла часть, идущая на отдых. Там он встретил Люлькина, нашего земляка, который шёл на отдых. Этот Люлькин предложил отцу идти с ним, сказал, что, мол, в такой суматохе никто ничего не поймет. Отец не стал его слушать и ушёл со своей частью дальше. Это было возле Керченского пролива. А Люлькин уже в подступах к Кенигсбергу подорвался на мине и остался без ноги.
***
Продолжение следует...
Комментарий