Твитнуть
Лютеране в каком-то смысле всегда были "мальчиками для битья". С двух сторон (что православные с католиками, что протестанты) все обвиняют лютеран в том, что они "недотягивают", мол, не хватает им решимости сделать последний шаг и окончательно оказаться в одном из двух лагерей.
Ну я думаю, что все ощущают себя зажатыми между двух лагерей, кроме самых левых (напр. американских "телевангелистов") и самых правых (сидящих в пещере и открещивающихся от штрих-кодов).
Нащот незнания Реформаторов по поводу энергий и феозиса, не совсем уверен по этому поводу, даже не соглашусь с Мейендорфом. В 16 веке (1574-1582 гг.) диалог лютеран и православных состоялся и после него различие в богословии двух Церквей было весьма четко определено и сформулировано.
Мейендорф как раз пишет о том, что патриарх Иеремия II не был готов к такому диалогу и про самое важное ничего не написал. Вообще, после падения Византии у православных с богословием всегда были проблемы.
Плюс участники диалога со стороны лютеран были весьма подкованы в восточной патристике, где предостаточно написано и про энергии и про обожение. Мартину Хемнитцу тогда в этом равных не было.
Это интересно. Не знаю, насколько Хемнитц знал восточное богословие, особенно если учесть, что православные в то время его сами не знали...
Очень интересные, занимательные рассуждения, уважаемый phonaric, но все же позволю себе заметить, что они не могут служить даже началом аргумента в нашем диалоге. В теологии это обычно называется "спекуляцией". Они основаны на немного неверном понимании слова "элейсон".
Совершенно неважно, являются ли слова "ἐλεέω" и "ἔλαιον" однокоренными на самом деле. Для того, чтобы понять, что отцы Церкви хотели сказать введением "Кирие элейсон" в латинскую мессу, важно, считали ли их однокоренными в то время. Митр. Антоний Сурожский утверждает, что да, и ссылается на Добротолюбие:
И затем смысл слова помилуй. Его значение глубже и богаче, чем то, какое мы вкладываем, когда думаем о слове помилуй почти что в смысле пожалей, отнесись ко мне без гнева. Комментарий , который дают некоторые отцы греческого Добротолюбия, заключается в том, что корень греческого слова элейсон (помилуй) и того слова, которое дало по-гречески оливковое дерево, оливковое масло один и тот же. Филологи об этом спорят; но достаточно того, что отцы Церкви мыслили в этом порядке. И можно себе представить, что это значит помимо филологии, если посмотреть на Священное Писание. Первый момент, когда появляется образ оливкового дерева, это конец потопа. Ной посылает голубя, который приносит ему веточку оливкового дерева, и эта веточка значит, что гнев Божий прекратился, милость и прощение Божии даром, незаслуженно, по одной любви даются человечеству, и теперь, когда видна земля, перед ним есть будущее, перед ним расстилается жизнь. Вот первое, что мы можем видеть в слове помилуй, элейсон.
Я лично считаю, что в православном богословии эти две концепции действительно непозволительно смешаны без четкого различения.
Кажется, я понял: это вытекает из православного понимания Страшного Суда и ада. Насколько я знаю, православное богословие не признает, что Страшный Суд будет судом в буквальном смысле этого слова (см. "Реку огненную" Каломироса), но скорее экзаменом на способность выдержать рай (говоря очень упрощенно). Отсюда следует связь оправдания как положительного ответа Бога с освящением как подготовкой к экзамену.
Ну я думаю, что все ощущают себя зажатыми между двух лагерей, кроме самых левых (напр. американских "телевангелистов") и самых правых (сидящих в пещере и открещивающихся от штрих-кодов).
Нащот незнания Реформаторов по поводу энергий и феозиса, не совсем уверен по этому поводу, даже не соглашусь с Мейендорфом. В 16 веке (1574-1582 гг.) диалог лютеран и православных состоялся и после него различие в богословии двух Церквей было весьма четко определено и сформулировано.
Мейендорф как раз пишет о том, что патриарх Иеремия II не был готов к такому диалогу и про самое важное ничего не написал. Вообще, после падения Византии у православных с богословием всегда были проблемы.
Плюс участники диалога со стороны лютеран были весьма подкованы в восточной патристике, где предостаточно написано и про энергии и про обожение. Мартину Хемнитцу тогда в этом равных не было.
Это интересно. Не знаю, насколько Хемнитц знал восточное богословие, особенно если учесть, что православные в то время его сами не знали...
Очень интересные, занимательные рассуждения, уважаемый phonaric, но все же позволю себе заметить, что они не могут служить даже началом аргумента в нашем диалоге. В теологии это обычно называется "спекуляцией". Они основаны на немного неверном понимании слова "элейсон".
Совершенно неважно, являются ли слова "ἐλεέω" и "ἔλαιον" однокоренными на самом деле. Для того, чтобы понять, что отцы Церкви хотели сказать введением "Кирие элейсон" в латинскую мессу, важно, считали ли их однокоренными в то время. Митр. Антоний Сурожский утверждает, что да, и ссылается на Добротолюбие:
И затем смысл слова помилуй. Его значение глубже и богаче, чем то, какое мы вкладываем, когда думаем о слове помилуй почти что в смысле пожалей, отнесись ко мне без гнева. Комментарий , который дают некоторые отцы греческого Добротолюбия, заключается в том, что корень греческого слова элейсон (помилуй) и того слова, которое дало по-гречески оливковое дерево, оливковое масло один и тот же. Филологи об этом спорят; но достаточно того, что отцы Церкви мыслили в этом порядке. И можно себе представить, что это значит помимо филологии, если посмотреть на Священное Писание. Первый момент, когда появляется образ оливкового дерева, это конец потопа. Ной посылает голубя, который приносит ему веточку оливкового дерева, и эта веточка значит, что гнев Божий прекратился, милость и прощение Божии даром, незаслуженно, по одной любви даются человечеству, и теперь, когда видна земля, перед ним есть будущее, перед ним расстилается жизнь. Вот первое, что мы можем видеть в слове помилуй, элейсон.
Я лично считаю, что в православном богословии эти две концепции действительно непозволительно смешаны без четкого различения.
Кажется, я понял: это вытекает из православного понимания Страшного Суда и ада. Насколько я знаю, православное богословие не признает, что Страшный Суд будет судом в буквальном смысле этого слова (см. "Реку огненную" Каломироса), но скорее экзаменом на способность выдержать рай (говоря очень упрощенно). Отсюда следует связь оправдания как положительного ответа Бога с освящением как подготовкой к экзамену.
Кстати, мне трудно соотнести эту Вашу цитату к РПЦ. Неужели они тоже себя так ощущают?
"Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день."
Комментарий