Апостол Павел - Лев Толстой: о противленнии духа и плоти

[Евлампия]

Мразь, в общем. Мразь болотная. Зеркало революции.

Круто, господин член совета форума... А вы в курсе, что Толстой весь гонорар за роман "Воскресенье" отдал гонимым духоборам, которые за эти деньги смогли выехать из России в Канаду? До сих пор духоборы вспоминают Толстого, который не только учил делать добро, но и всю жизнь это добро делал сам. Толстой не был "мразью". И не был безнадежным. Он пришел в Оптину в час предсмертной тоски...О чем он говорил со старцем Амвросием - знает один Бог. Прощался со всеми по-хорошему. Плакал... Как образно сказал Павел Флоренский, рассуждая о Толстом, "сквозь зияющие трещины человеческого рассудка видна бывает лазурь вечности". Слава Богу, что Он судит не так, как люди...

- - - Добавлено - - -

Удалила пока только два сообщения. Просьба и к топикстартеру, и к участникам диспута обходиться в теме без взаимных оскорблений и менторского тона.

[shlahani]

Признаюсь честно, не знаю, какой далее тон взять, чтобы никто не преткнулся от обсуждения романа Льва Толстого "Воскресение".
Возможно, я чересчур одноцветен и неспособен замечать оттенки. Или ведущий беседу из меня никакой. Или мне следует извиниться перед @Sleep за ненадлежащее странноприимство.
Кстати, этот кризис (выраженный в удалённых сообщениях участников беседы) совпал с кризисом, который описывает Толстой в жизни главных героев романа.
Я дочитал до той страницы, где на суде зачитывают описание тела купца, который был отравлен. И меня заинтересовала фраза Толстого про предметы:

Чувство неопределенной гадливости, которое испытывал Нехлюдов, еще усилилось при чтении этого описания трупа. Жизнь Катюши, и вытекавшая из ноздрей сукровица, и вышедшие из орбит глаза, и его поступок с нею все это, казалось ему, были предметы одного и того же порядка, и он со всех сторон был окружен и поглощен этими предметами.

Мне показалось, что с точки зрения плоти, с точки зрения здравого смысла этого мира странно было бы в один порядок включать столь разные предметы:
а) жизнь Катюши
б) сукровица из носа
в) выход глаз
г) поступки Нехлюдова с Катюшей.
Я предполагаю, что мало кто из литераторов делает подобные утверждения о тождестве. И моё предположение основано на том, что Толстой, задумав роман о воскресении, изучил прежде воскресение по исходной книге, по евангелию.
Евангелие, как и вообще библия, как и вообще священное писание любого народа, гораздо более способно к объединению несхожих предметов, чем литература вообще.
Мы уже знаем из библии, что и семь колосьев, и семь коров, и семь лет - это предметы одного порядка, более того: это всё одно.
Или когда Иисус пророчествует о будущем, он описывает такие вещи:

²² Сказал также ученикам: придут дни, когда пожелаете видеть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите; ²³ и скажут вам: "вот, здесь", или: "вот, там", не ходите и не гоняйтесь, ²⁴ ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой. ²⁵ Но прежде надлежит Ему много пострадать и быть отвержену родом сим. ²⁶ И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ²⁷ ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех. ²⁸ Так же, как было и во дни Лота: ели, пили, покупали, продавали, садили, строили; ²⁹ но в день, в который Лот вышел из Содома, пролился с неба дождь огненный и серный и истребил всех; ³⁰ так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится. ³¹ В тот день, кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. ³² Вспоминайте жену Лотову. ³³ Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. ³⁴ Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; ³⁵ две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; ³⁶ двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. ³⁷ На это сказали Ему: где, Господи? Он же сказал им: где труп, там соберутся и орлы.
Лук.17

Молния, Ной, Лот, жена Лота, странное разделение двоих, - и в конце орлы над трупом.
Можно предположить, что Иисус объясняет последние времена как бы с разных сторон: и с неба (молния), и с воды (ковчег Ноя), и из Содома и огня (откуда вышел Лот). А труп, как это ни драматично звучит, объединяет все эти стороны.
Ведь чтобы воскресение произошло, должен быть труп.
Думаю, что Толстой эту концепцию в своём романе и разрабатывает: Нехлюдов отождествляет себя с трупом, и дискурс романа, названного "Воскресение", требует такого отождествления, чтобы воскресение осуществилось.

[Briliant]

Шлахани, всё таки, я думаю тебе иногда стоит побыть графоманом, и по писать в стол...)))

[shlahani]

Шлахани, всё таки, я думаю тебе иногда стоит побыть графоманом, и по писать в стол...)))

Ещё один.
Откуда вы только берётесь, такие оппоненты
Я старался, составлял своё откровение, и вот ты пришёл и подарил мне одну-единственную строку. Читал роман?

[Briliant]

Ещё один.
Откуда вы только берётесь, такие оппоненты
Я старался, составлял своё откровение, и вот ты пришёл и подарил мне одну-единственную строку. Читал роман?

Нет, я не читал... мне тяжело даются нуdные вещи...

[shlahani]

Ну вот, вновь возвращаемся к "Воскресению" Толстого. С вами вновь ваш графоман
Итак, Катюша осуждена. Присяжные забыли внести в текст своего решения замечание о том, что подсудимая не желала убивать купца, когда добавляла ему в питие, как она думала, снотворное.
Нехлюдов выходит из суда не в духе, его ото всего воротит, пока он не приходит к выводу, что ненавидит он не окружающий его мир, а ненавидит он самого себя. Он вновь вспоминает, как всё начиналось:

Различие между ним, каким он был тогда и каким он был теперь, было огромно: оно было такое же, если не большее, чем различие между Катюшей в церкви и той проституткой, пьянствовавшей с купцом, которую они судили нынче утром. Тогда он был бодрый, свободный человек, перед которым раскрывались бесконечные возможности, теперь он чувствовал себя со всех сторон пойманным в тенетах глупой, пустой, бесцельной, ничтожной жизни, из которых он не видел никакого выхода, да даже большей частью и не хотел выходить. Он вспомнил, как он когда-то гордился своей прямотой, как ставил себе когда-то правилом всегда говорить правду и действительно был правдив и как он теперь был весь во лжи в самой страшной лжи, во лжи, признаваемой всеми людьми, окружающими его, правдой. И не было из этой лжи, по крайней мере, он не видел из этой лжи никакого выхода.

Вновь привожу параллельный стих из апостола Павла:

⁹ Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, ¹⁰ а я умер...
²¹ Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. ²² Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; ²³ но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. ²⁴ Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?
Рим.7

Различие между Савлом Нехлюдовым и Павлом Нехлюдовым огромно. Точнее, различие между Нехлюдовым до светской заповеди и Нехлюдовым в светской заповеди, огромно. Но об этом мы уже говорили в этой теме, я повторяюсь, как все графоманы.
Однако вот что мы могли бы сравнить сейчас, после уточнения Толстого.
Апостол Павел упоминает члены своей плоти, которые живут по закону, противоборствующему закону внутреннего человека.
Эти члены, как Павел учит нас о теле Христа, являются действительно членами т.е. отдельными верующими.
И когда Иисус говорит о соблазняющем члене, что его следует отсечь, всё сводится не столько к члену плоти, сколько к человеку, который, входя в круг приближённых, соблазняет. К примеру, Иуда Искариот. Или тот коринфянин, которого Павел предаёт анафеме.
Толстой, как мы теперь видим в этой цитате из романа, тоже описывает людей, которые окружают Нехлюдова и, надо думать, порядочно соблазняют его. И Нехлюдов собирается начать "чистку души" и расплести все те узлы, которыми он повязан с людьми света.
Мы, далее, коснулись в этой теме евангельских образов. Нехлюдов вполне может быть представлен как ученик Христа, как Пётр, который отрекается от Иисуса, в эпизоде хождения Нехлюдова по двору ночью под пение петухов. Соответственно Катюша предстаёт перед нами неким образом Христа.
Теперь эти образы получают своё развитие в сцене суда. Нехлюдов становится Иудой Искариотом, предающим Христа. Катюша подобно Христу осуждена (почти) невинно.
Толстой на тот момент был лидером мировой литературы. Его стиль довольно нов, его приёмы не похожи на то, как тогда писали в Европе. У Толстого гораздо больше сходства с библейским стилем повествования, нежели у французов, скажем, которые всё своё писательство сводили к бэль-эспри, остроумию.
Толстой заложил фундамент для всей европейской литературы 20 века. Чтобы писать в 20 веке, надо было вначале почитать Толстого (и Достоевского).
Ему часто подражали.
Когда я был советский школьник, у меня в книжном шкафу стояли "Воскресение" Толстого и "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова. Я прочёл обе книги, но "Воскресение" мне показалось скучным, потому что оно было оторвано от нашей жизни советского народа. У нас не было никаких дворян, никаких судов присяжных, никаких проституток, а армия была народная, и никакой советский офицер заболеть сумасшествием эгоизма в нашей армии не мог.
"Двенадцать стульев", напротив, читалось легко и непринуждённо. Расходилось на цитаты.
Теперь, после реставрации капитализма в нашей стране, "Воскресение" вновь стало живо и заиграло всеми своими гранями. Потому что у нас снова появились проститутки, присяжные, частная собственность и социальное расслоение. Толстой воскрес, так сказать.
И оказалось, что Ильф и Петров развлекали нас в СССР отнюдь не своими оригинальными идеями, а все идеи "Двенадцати стульев" взяты из Толстого, а именно из романа "Воскресение". Мы просто этого не замечали тогда.
Да? "Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!" Это тот самый лёд, который ломался на реке, когда Нехлюдов ходил под окном Катюши. Это те самые присяжные, которые засудили Катюшу.
А откуда взялся предводитель дворянства? Откуда бы евреям-разночинцам знать такие сословные тонкости? Из "Воскресения", в котором Нехлюдов был в связи с женой как раз предводителя дворянства. Именно эта деталь романа показалась Ильфу и Петрову настолько пикантной, что в "Двенадцати стульях" описаны приключения предводителя дворянства сам-друг с Остапом Бендером, в котором видна попытка спародировать Нехлюдова.
Теперь "Двенадцать стульев", не в силах конкурировать с мастером, закономерно перемещаются в дальний угол русской литературы, рядом с прессом для макулатуры.