Поэтическая классика

[Евлампия]

Осыпал лес свои вершины,
Сад обнажил своё чело,
Дохнул сентябрь, и георгины
Дыханьем ночи обожгло.
Но в дуновении мороза
Между погибшими одна,
Лишь ты одна, царица роза,
Благоуханна и пышна.
Назло жестоким испытаньям
И злобе гаснущего дня
Ты очертаньем и дыханьем
Весною веешь на меня.

Афанасий Фет

[Евлампия]

Сыплет дождик большие горошины,
Рвется ветер, и даль нечиста.
Закрывается тополь взъерошенный
Серебристой изнанкой листа.
Но взгляни: сквозь отверстие облака,
Как сквозь арку из каменных плит,
В это царство тумана и морока
Первый луч, пробиваясь, летит.
Значит, даль не навек занавешена
Облаками, и, значит, не зря,
Словно девушка, вспыхнув, орешина
Засияла в конце сентября.
Вот теперь, живописец, выхватывай
Кисть за кистью, и на полотне
Золотой, как огонь, и гранатовой
Нарисуй эту девушку мне.
Нарисуй, словно деревце, зыбкую
Молодую царевну в венце
С беспокойно скользящей улыбкою
На заплаканном юном лице.

(Н. Заболоцкий)

[Брянский волк]

«Звезда полей»

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей

Николай Рубцов

[Евлампия]

Е. ЕВТУШЕНКО

НАД МОГИЛОЙ РУБЦОВА

Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной,
и блестят изразцы леденцово
сквозь несладость погоды блажной.
Но так больно сверкают их краски,
будто смерть сыпанула в ответ
жизни-скряге за все недосластки
горсть своих запоздалых конфет
Милый Коля, по прозвищу Шарфик,
никаких не терпевший удил,
наш земной извертевшийся шарик
недостаточно ты исходил.
Не доспорил, ночной обличитель,
безобидно вздымая кулак,
с комендантами общежитий,
с участковыми на углах.
Недопил ни кадуйского зелья,
ни останкиновского пивка.
Серый дождичек, выдай под землю
ну, хотя бы твои полглотка!...
Есть в российских поэтах бродяжье,
как исправиться их не проси,
а навеки хозяин приляжет-
бродят строчки его по Руси.
Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной.

В неделимости русского слова
нет поэзии «областной».
Приходя из Рязани, из Тотьмы,
из Хабаровска, Тулы, Зимы,
если чувствуем почву, как плоть мы,
обнимаем вселенную мы.
Есть поэт всероссийский, вселенский,
а не тотьминский и не псковской:
нет поэзии деревенской,
нет поэзии городской.
Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной.
Только тучи висят не свинцово,
а просвечены все до одной.

Золотистая просветь на сером-
это русских поэтов судьба.
Потому нам и светит Есенин
ясной плотницкой стружкой со лба

Я, наверно, на свете зажился,
слишком часто в пустое встревал,
слишком часто я сытым ложился,
слишком редко голодным вставал.
Но за всю мою лишнюю славу,
и за всю мою лишнюю жизнь
послужу ещё русскому слову,
чтобы слово и дело сошлись.
В нашей жизни, на беды небедной,
есть спасенье одно от беды:
за несчастьями слишком не бегай,
а от лишнего счастья беги.
Перед смертью, как перед обрывом,
завещает светящийся стих:
можно быть самому несчастливым,
но счастливыми делать других

[Rabin]

Е. ЕВТУШЕНКО

НАД МОГИЛОЙ РУБЦОВА


но счастливыми делать других

https://www.youtube.com/watch?v=gCfZ...?v=gCfZbWYEGXs

[Евлампия]

Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты
И склянки с кислотой, часы хрипят и бьют,
Гигантские шаги, с которых петли сняты,
В туманной памяти виденья оживут.
И лихорадочный больной, тоской распятый,
Худыми пальцами свивая тонкий жгут,
Сжимает свой платок, как талисман крылатый,
И с отвращением глядит на круг минут...
То было в сентябре, вертелись флюгера,
И ставни хлопали, но буйная игра
Гигантов и детей пророческой казалась,
И тело нежное то плавно подымалось,
То грузно падало: средь пестрого двора
Живая карусель, без музыки, вращалась!
--
1912



Осип Мандельштам

[shlahani]

Звезда полей!

Николай Рубцов

Иннокентий Анненский


Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у нее одной молю ответа...
Не потому, что от нее светло,
А потому, что с ней не надо света.

3 апреля 1909, Царское Село

[Евлампия]

Борис Пастернак

Осень. Сказочный чертог,
Всем открытый для обзора.
Просеки лесных дорог,
Заглядевшихся в озера.
Как на выставке картин:
Залы, залы, залы, залы
Вязов, ясеней, осин
В позолоте небывалой.
Липы обруч золотой
Как венец на новобрачной.
Лик березы под фатой
Подвенечной и прозрачной.
Погребенная земля
Под листвой в канавах, ямах.
В желтых кленах флигеля,
Словно в золоченых рамах.
Где деревья в сентябре
На заре стоят попарно,
И закат на их коре
Оставляет след янтарный.
Где нельзя ступить в овраг,
Чтоб не стало всем известно:
Так бушует, что ни шаг,
Под ногами лист древесный.
Где звучит в конце аллей
Эхо у крутого спуска
И зари вишневый клей
Застывает в виде сгустка.
Осень. Древний уголок
Старых книг, одежд, оружья,
Где сокровищ каталог
Перелистывает стужа.

[Брянский волк]

Ты светлая звезда таинственного мира...

Ты светлая звезда таинственного мира,
Куда я возношусь из тесноты земной,
Где ждет меня тобой настроенная лира,
Где ждут меня мечты, согретые тобой.

Ты облако мое, которым день мой мрачен,
Когда задумчиво я мыслю о тебе,
Иль измеряю путь, который нам назначен,
И где судьба моя чужда твоей судьбе.

Ты тихий сумрак мой, которым грудь свежеет,
Когда на западе заботливого дня
Мой отдыхает ум и сердце вечереет,
И тени смертные снисходят на меня.

П. Вяземский

[shlahani]

И где судьба моя чужда твоей судьбе.

П. Вяземский

Николай Гумилев



Ты помнишь дворец великанов,
В бассейне серебряных рыб,
Аллеи высоких платанов
И башни из каменных глыб?

Как конь золотистый у башен,
Играя, вставал на дыбы,
И белый чепрак был украшен
Узорами тонкой резьбы?

Ты помнишь, у облачных впадин
С тобою нашли мы карниз,
Где звезды, как горсть виноградин,
Стремительно падали вниз?

Теперь, о скажи, не бледнея,
Теперь мы с тобою не те,
Быть может, сильней и смелее,
Но только чужие мечте.

У нас, как точеные, руки,
Красивы у нас имена,
Но мертвой, томительной скуке
Душа навсегда отдана.

И мы до сих пор не забыли,
Хоть нам и дано забывать,
То время, когда мы любили,
Когда мы умели летать.

1910 г.

[Евлампия]

1917 год


Оранжево-красное небо
Порывистый ветер качает
Кровавую гроздь рябины.
Догоняю бежавшую лошадь
Мимо стекол оранжереи,
Решетки старого парка
И лебединого пруда.
Косматая, рыжая, рядом
Несется моя собака,
Которая мне милее
Даже родного брата,
Которую буду помнить,
Если она издохнет.
Стук копыт участился,
Пыль все выше.
Трудно преследовать лошадь
Чистой арабской крови.
Придется присесть, пожалуй,
Задохнувшись, на камень
Широкий и плоский,
И удивляться тупо
Оранжево-красному небу,
И тупо слушать
Кричащий пронзительно ветер.

Николай Гумилев

[Евлампия]

В молчанье пред тобой сижу.
Напрасно чувствую мученье,
Напрасно на тебя гляжу:
Того уж верно не скажу,
Что говорит воображенье.

Александр Пушкин.



(Памятник Пушкину в Новополоцке)

[Евлампия]

Ноябрь
Сонет

Как тускло пурпурное пламя,
Как мертвы желтые утра!
Как сеть ветвей в оконной раме
Все та ж сегодня, что вчера...

Одна утеха, что местами
Налет белил и серебра
Мягчит пушистыми чертами
Работу тонкую пера...

В тумане солнце, как в неволе...
Скорей бы сани, сумрак, поле,
Следить круженье облаков, -

Да, упиваясь медным свистом,
В безбрежной зыбкости снегов
Скользить по линиям волнистым...

Иннокентий Анненский

[shlahani]

Как тускло пурпурное пламя,
Как мертвы желтые утра!
Как сеть ветвей в оконной раме
Все та ж сегодня, что вчера...


Иннокентий Анненский

Эдуард Багрицкий

Смерть пионерки

...

От морей ревучих
Пасмурной страны
Наплывают тучи,
Ливнями полны.

Над больничным садом,
Вытянувшись в ряд,
За густым отрядом
Движется отряд.
Молнии, как галстуки,
По ветру летят.

В дождевом сиянье
Облачных слоев
Словно очертанье
Тысячи голов.

Рухнула плотина -
И выходят в бой
Блузы из сатина
В синьке грозовой.

Трубы. Трубы. Трубы
Подымают вой.
Над больничным садом,
Над водой озер,
Движутся отряды
На вечерний сбор.

Заслоняют свет они
(Даль черным-черна),
Пионеры Кунцева,
Пионеры Сетуни,
Пионеры фабрики Ногина.

...

1932

[Брянский волк]

Shlahani. У меня есть поэмка под названием "Ответ" как раз на это самое стихотворение Багрицкого. (Неудобно в разделе классики выставлять себя наравне в великими. Но раз дело зашло о Багрицком, то рискну).

Ответ
(революционному поэту Э. Багрицкому на его стихотворение «Смерть пионерки»)

Раскрываю книгу я
белые листы.
Ряд из ровных мелких строчек
словно с высоты
смотрят молча на меня,
требуя: Прочти.
И читаю медленно белые листы.
Ловко тут написано
скажешь: Ничего.
«Белая палата
синее окно.
На кровати девушка
юная лежит
мать в руке со крестиком
скорбная стоит».
Сразу вспоминаются
школьные года.
Юность перелетная
мчишься ты куда?
У доски некрашеной
девочка стоит
и стихи неспешные
тихо говорит.
«Нас водила молодость
в сабельный поход.
Нас бросала молодость
на кронштадтский лед.
Боевые лошади уносили нас,
на широкой площади
убивали нас»
Вспоминаю смутно я
эти времена
словно в тишине поет
звонкая струна.
Сколько время минуло
унеслись года
только эхом просится
память навсегда.
Но она умчит меня
дальше времена
и поет все громче мне
тихая струна:
видятся и слышатся
смутные года.
Молодость порушена
пеплом навсегда.
Годы революции
грозно протекли
в памяти непрошено
грезятся они.
Как водила молодость
в сабельный поход,
как потом бежали мы
сквозь кронштадтский лед.
Сзади пулеметами
поливали нас
трупами холодными
устилая плац.
И пришло раскаяние
поздно, но пришло.
Солнце наше ясное
больше не зашло.
На Дону и в Воткинске
силы мы нашли
поднялись за Родину
верные сыны.
На балу вчера еще,
лощеный паркет
верится и любится
в восемнадцать лет
шапки гимназистские
побросав гурьбой
бегали и пели
мы над Москвой рекой.
А потом в степи глухой
шашки наголо
пуля перелетная
на душу легло.
Покачнулся тихо тут
соскользнул с коня,
полынь обгоревшая,
обними меня
Верится и любится
на душе светло:
белые халаты,
синее окно
на кровати юноша
молодой лежит
мать в руках с иконою
скорбная стоит
Может быть когда-нибудь
словно из огня
вызовут непрошено
у доски меня,
и, чеканя медленно,
горькие слова
будет литься музыка
тихая моя:
«Поведет ли молодость
в Ледовый поход?
Бросит ли нас молодость
на кронштадтский лед?
Боевые лошади
понесут ли нас?
На широкой площади
разопнут ли нас?
Где же вы наследники?
спите до поры?
И глаза незрячие
разомкнете ль вы?
Видится и слышится
только воронье
видно не накаркалось,
не взяло свое.
Но, вот только верится,
верные сыны,
что страданье приняли
со Христом они!».
Не в укор написано,
тем кто до поры
с барабанным боем
русской детворы,
шел под красным знаменем
галстук повязав
душу и страдание
знамени отдав.
Не в укор написано,
верьте, не в укор
только мне хотелось,
чтобы до сих пор,
вы в пылу молитвенном
прозревали бы
и глаза незрячие
открывали бы
На широкой площади
толпиться народ,
вместо пионерии
русский крестный ход.
И встает торжественно
тихая заря.
Всей землей, как исстари,
выбрали Царя!
И идет венчание
слышен благовест
Вдруг ушли мечтания
из далеких мест
И опять мне видится
синее окно,
белая палата,
на душе светло.
Валя, Валентина
приняла ты Крест
и ушла навеки,
ты из этих мест.
Крестик позолоченный
на паркет упал,
удержать не может
мертвая рука.
Выплачет и вымолит
мама у Христа
участь твою горькую
с чистого листа.
Эх, поэт талантливый,
что ты натворил?
Словно сердце девичье
ты заговорил,
расточил на мелкое,
в этом нет нужды,
только безответные
стихи не нужны.
Где теперь находится
Валина душа?
Со Христом ли в облако
чистое ушла?
Или в место темное
скрылось до поры
в назиданье будущей
русской детворы?..
И бреду я медленно
средь знакомых мест
с церкви, что на площади
робкий благовест.
Всюду грязь и мерзости
звонкий стук монет,
для людей из прошлого
места в этом нет
Верится, что молодость
бросит нас в поход,
поведет нас молодость
на кронштадтский лед.
Боевые лошади
понесут и нас,
на широкой площади
будет слышен глас:
«Встаньте люди русские,
спину разогнув,
и с плечей своих, навеки,
всех врагов смахнув.
Раззудись плечо мое,
размахнись рука.
Знает враг, наверное,
силу мужика
Где-то в вышине встает
новая заря:
всей землею выбираем
Русского Царя!..
* * *
Раскрываю книгу я
белые листы.
Ряд из ровных, мелких строчек
словно с высоты
смотрят молча на меня
требуя: Прочти.
И читаю медленно,
я, святой Псалтирь.