Ключ к загадкам мира

[Andy_asp]

Таким образом, задача эмоционального познания заключается в соответствующей подготовке эмоций, служащих орудием познания.
«Будьте как дети...»и «Блаженны чистые сердцем...»
В этих евангельских словах говорится именно об очищении эмоций. Нечистыми и личными эмоциями правильно познавать нельзя. Поэтому в интересах правильного познания мира должна происходить эволюция эмоций, состоящая в их очищении и возвышении. И эта эволюция может идти как бессознательно, так и сознательно.
Последнее приводит нас к совершенно новому взгляду на мораль. Мораль, цель которой заключается именно в том, чтобы установить систему правильного отношения к эмоциям и содействовать их очищению и возвышению, перестает быть в наших глазах каким-то скучным и замкнутым в себе упражнением в добродетели.
Мы видим все огромное значение, какое мораль может иметь в нашей жизни; мы видим значение, какое мораль имеет для познания, потому что есть эмоции, которыми мы познаем, и есть эмоции, которыми мы заблуждаемся. Если мораль действительно может помогать нам разбираться в них, то ценность ее неоспорима именно с точки познания.
Есть эмоции, увеличивающие наше знание, и есть эмоции, увеличивающие наше незнание.
Психология обыкновенного разговорного языка хорошо знает, что злоба, ненависть, гнев, ревность ослепляют человека, затемняют его рассудок; она знает, что страх сводит с ума, и пр. и пр.
Но кроме этого, мы знаем, что каждая эмоция может служить и знанию, и незнанию.
Возьмем такую ценную и способную на очень высокую эволюцию эмоцию, как наслаждение деятельностью. Эта эмоция является могучим двигателем культуры, служит совершенствованию жизни и выработке всех высших способностей человека. Но она же является причиной бесконечного количества заблуждений и fauxpas человечества, за которые ему приходится после очень горько расплачиваться. В увлечении деятельностью человек склонен очень легко забывать цель, ради которой он начал действовать; принимать за цель самую деятельность; и ради сохранения деятельности жертвовать целью. Отправившись в одном направлении, человек, сам не замечая того, поворачивает в обратное и очень часто идет в бездну, думая, что он поднимается на высоты.
Нет ничего противоречивее, парадоксальнее человека, увлекшегося деятельностью. Мы просто привыкли к «человеку», и нас не поражают, как курьезы, удивительные извращения, к каким он приходит.
Насилия во имя свободы. Насилия во имя любви. Проповедь христианства с мечом в руке. Костры инквизиции во славу Бога милосердия. Насилия над свободой мысли и слова со стороны служителей религии. Все это воплощенные абсурды, на какие способен только человек, благодаря странной двойственности своей души.
Правильное понимание морали в значительной степени может предохранить нас от подобных извращений мысли. В нашей жизни вообще очень мало морали. Европейская культура пошла путем интеллектуального развития. Интеллект изобретал и устраивал, не думая о моральном значении своей деятельности. Поэтому и получилось такое положение, что венцом европейской культуры как будто являются «дрэдноты».
Многие думают так, и многие в силу этого отрицательно относятся ко всей культуре. Но это тоже неправильно. Кроме дрэднотов европейская мысль создала очень много нужного и ценного, облегчающего жизнь. Выработка принципов свободы и права, хотя номинальное уничтожение рабства; во многих областях победа над враждебной человеку природой; средства распространения мысли, печать; чудеса современной медицины и хирургия все это, несомненно, реальные завоевания. И с ними нельзя не считаться. Но в них нет морали. Европейский культурный человек одинаково легко изобретает пулемет и новый хирургический аппарат. Европейская культура начиналась от жизни дикаря, как будто взяв эту жизнь за образец и начав развивать все ее стороны, совершенно не думая об их моральном значении. Дикарь разбивал своему врагу голову простой дубиной. У нас для этого изобретены очень сложные приспособления, дающие возможность сразу разбивать целые сотни голов. Поэтому и получается такая вещь, что одновременно с изобретением аэроплана появляются известия о призах за «метание бомб с аэроплана».
Введение морали в нашу жизнь сделало бы ее менее парадоксальной, менее противоречивой, более логической и, главное, более цивилизованной. Потому что теперь нашу знаменитую цивилизацию очень сильно компрометируют «дрэдноты», смертная казнь при помощи электричества, усовершенствованные одиночные тюрьмы, где заключенный обязательно сходит с ума через пять лет, и прочие прелести культуры.
Мораль нам необходима. Без нее мы чересчур легко забываем, что слово все-таки имеет некоторое отношение к делу. Мы очень многим интересуемся, очень во многое входим, но почему-то совершенно не замечаем несоответствия между нашей духовной жизнью и нашей жизнью на земле. У нас образуются две жизни. В одной мы необыкновенно строги к себе, анализируем тщательно всякую идею, прежде чем высказаться о ней, в другой мы, наоборот, чрезвычайно легко допускаем всякие компромиссы, чрезвычайно легко не замечаем того, чего не хотим замечать. И мы примиряемся с этим разделением. Мы как будто даже не находим нужным проводить реально в жизни наши высшие идеи, почти возводим в принцип несмешение «реального» с «духовным». В результате этого получаются все безобразия современной жизни вся бесконечная фальсификация нашей жизни фальсификация печати, искусства, театра, науки, политики, фальсификация, в которой мы задыхаемся, как в вонючем болоте, но которую мы сами же создаем, потому что мы же, и никто другой являемся слугами и данниками этой фальсификации. У нас нет сознания необходимости проводить наши идеи в жизнь, проводить их в нашей ежедневной деятельности, и мы допускаем возможность, чтобы эта деятельность шла в разрез с нашими духовными исканиями по одному из выработавшихся шаблонов, вред которых мы сознаем, но за которые каждый из нас в отдельности не считает себя ответственным, потому что не он сам их создал. У нас нет чувства личной ответственности, нет смелости, и нет даже сознания их необходимости.
Мораль нам необходима. Но в то лее время мы должны помнить, что нет ничего опаснее морализма, пошедшего по неправильному пути. Нигде увлечение деятельностью не дает таких печальных плодов, как в области морали. Увлекаясь своей нравственностью и нравственной проповедью, человек забывает цель нравственного совершенствования, забывает, что цель в познании. Он начинает видеть цель в самой нравственности. Тогда происходит априорное разделение эмоций на хорошие и нехорошие, «нравственные» и «безнравственные». Вместе с тем окончательно теряется правильное понимание цели и значения эмоций. Человек увлекается своей «хорошестью». Ему хочется, чтобы все другие были такими же «хорошими», как он, или как далекий, поставленный им самому себе идеал. Является своего рода моральный эстетизм наслаждение моралью ради морали; или моральный спорт упражнение в морали ради морали. Это останавливает всякую мысль. Человек начинает всего бояться. Во всем, во всех проявлениях жизни, ему начинает чудиться что-то «безнравственное», могущее низвести его или других с той высоты, на которую они поднялись или могут подняться. У него развивается необыкновенное подозрительное отношение к чужой нравственности. В пылу прозелитизма, желая распространять свои нравственные взгляды, он начинает уже определенно враждебно относиться ко всему, несогласному с его нравственностью. Это уже все «черное» в его глазах. Начав с полной свободы, он очень легко, несколькими компромиссами, убеждает себя в необходимости бороться со свободой. Он уже начинает допускать известную цензуру мысли. Свободное выражение мнений, противоположных его собственным, кажется ему уже почти недопустимым... Все это может делаться из самой искренней любви к людям. Но конец этого нам хорошо известен.
Нет тирании ожесточеннее тирании морали. Все приносится ей в жертву. И, конечно, нет ничего более ослепляющего, чем такая тирания, чем такая «мораль».
И тем не менее человечеству нужна мораль. Оно ее страстно ищет и, может быть, найдет.
Организованными формами интеллектуального познания являются: наука, основанная на наблюдении, исчислении и опыте, и философия, основанная на умозрительном методе рассуждений и умозаключений.
Организованными формами эмоционального познания являются: религия и искусство. Религиозные вероучения, принимая характер «культов», целиком основываются на эмоциональной природе человека. Величественные храмы, пышная одежда жрецов и священников, торжественные богослужения, процессии, жертвоприношения, пение, музыка все это имеет целью известным образом эмоционально настроить человека, вызвать в нем известные определенные чувства. Ту же самую цель преследуют религиозные мифы, легенды, жизнеописания, пророчества, апокалипсисы они все действуют на воображение, на чувство.
Цель этого дать человеку Бога, дать ему мораль, то есть дать известное познание тайной стороны мира. Религия может уклоняться от своей цели, может служить земным интересам и целям. Но начало ее лежит в искании правды и Бога.
Искусство служит красоте, то есть своеобразному эмоциональному познанию. Искусство находит во всем эту красоту и заставляет человека чувствовать ее и таким образом познавать. Искусство есть могучее средство познания ноуменального мира, глубины тайн, одна поразительнее другой, открываются взору человека, когда он держит в руках этот магический ключ.
Но стоит ему только подумать, что эта тайнане для познания, а для наслаждения, и все чары рушатся. Как только вместо искания новой красоты в искусстве начинается наслаждение найденной, так происходит остановка, и искусство превращается в ненужный эстетизм, окружающий человека стеной, которая мешает ему смотреть дальше.
Искание красоты цель искусства, так же как искание Бога и правды цель религии. И точно так же, как искусство, религия останавливается, когда она перестает искать Бога и правду и думает, что нашла. Эта идея выражена в Евангелии:
Ищите Царствия Божия и правды его...
Наука, философия, религия, искусство формы познания. Метод науки опыт; метод философии умозрение; метод религии и искусства моральное или эстетическое эмоциональное внушение. Но и наука, и философия, и религия, и искусство только тогда начинают действительно служить истинному познанию, когда в них начинает проявляться интуиция. В сущности, можно сказать, и, может быть, это будет самое верное, что цель их заключается совсем не в том, чтобы дать людям известные знания, а в том, чтобы поднять человека на такую высоту мышления и чувствования, чтобы у него самого явилась интуиция.
Цель всякого познания переход к интуитивному познанию.
А в интуитивном познании разные формы познания наука, философия, религия и искусство должны сливаться одно с другим, образуя единое целое, ту теософию мудрость богов, к которой давно стремится человечество.

[Andy_asp]

Установив принцип возможного объединения в интуиции или при помощи интуиции форм нашего познания, мы должны посмотреть, не осуществляется ли где-нибудь это объединение; каким образом оно может произойти, и произойдет ли оно в совершенно новой форме, или одна из существующих включит в себя остальные.
Для этого мы должны вернуться к основным началам нашего познания и сравнить возможные шансы на развитие разных путей. То есть по возможности выяснить, какой путь и каким образом скорее всего приводит к интуиции.
Относительно эмоционального пути мы это до некоторой степени установили: рост эмоций, их очищение и освобождение от личных элементов должно вести к сверхличному познанию и к интуиции.
Но каким образом может прийти к интуиции интеллектуальный путь?
Мы знаем, что мы познаем интеллектуально, мы познаем или субъективно, или объективно. Субъективно, как часть себя, объективно, как часть не себя.
Мы должны рассмотреть, какое знание, субъективное или объективное, имеет большие шансы на развитие, и какое из них скорее может привести к интуиции.
Прежде всего: что такое интуиция?
Интуиция есть непосредственное познание, внутренним чувством, прямо сознанием. Я непосредственно ощущаю свою боль, интуиция может дать мне возможность ощутить, как свою, боль другого человека. Таким образом, интуиция сама по себе есть расширение субъективного познания. Но, может быть, возможно интуитивное расширение объективного познания. Мы должны рассмотреть сущность объективного познания.
Наше субъективное знание заключается в науке и в философии. Субъективный опыт наука все время принимала как данное, не могущее быть измененным, но «сомнительное» и нуждающееся в проверке и в подтверждении объективным методом. Наука изучала мир как объективное явление и как такое же объективное явление стремилась изучать «я» с его свойствами.
С другой стороны, одновременно с этим шло изучение «я», так сказать, изнутри. Но этому изучению никогда не придавалось особенно большого значения. Пределы субъективного познания, то есть пределы «я», считались строго ограниченными, установленными и неизменными. Только для объективного знания признавалась возможность расширения.
Мы должны посмотреть, нет ли в этом ошибки действительно ли возможно расширение объективного познания и действительно ли ограничено субъективное.
Развиваясь, наука, то есть объективное знание, везде наталкивается на препятствия. Наука изучает феномены; как только она пытается перейти к изучению причин, она видит перед собой стену неизвестного и для нее непознаваемого. Вопрос заключается в том, что это непознаваемое абсолютно непознаваемо или непознаваемо только для объективных методов нашей науки.
Пока дело имеет такой вид: количество неизвестных фактов во всех областях научного знания быстро растет, и неизвестное грозит поглотить известное или принимаемое за известное. Прогресс науки, особенно последнее время, можно определить, как очень быстрый рост областей незнания. Незнание, конечно, и прежде было не меньше, чем теперь. Но раньше оно не так ярко сознавалось тогда наука не знала, чего она не знает. Теперь она все больше и больше узнает это, |все больше и больше узнает свою условность. Еще [немного, и у каждой отдельной отрасли науки то, чегo она не знает, станет больше того, что она знает.
В каждой области наука сама начинает отрицать свои основания. Еще немного, и наука в целом спросит себя: где же я?
Позитивная философия, которая ставила своей задачей выводить общие заключения из того, что знает каждая отдельная наука и все они вместе, почувствует себя обязанной вывести заключение из того, чего науки не знают. И тогда весь мир увидит перед собой колосса с глиняными ногами или, скорее, совсем без ног, с огромным туманным туловищем, висящим в воздухе.
Идеалистическая философия давно видит отсутствие ног у этого колосса, но большинство культурного человечества находится под гипнозом позитивизма, видящего что-то на месте этих ног. С этой иллюзией скоро придется расстаться. Математика, лежащая в основе позитивных знаний, на которую с гордостью указывает точное знание как на своего подданного и вассала, в сущности, отрицает весь позитивизм и утверждает идеализм. Математика только по недоразумению попала в цикл позитивных, наук, и, как я надеюсь доказать дальше, именно математика явится скоро главным орудием против позитивизма.
Позитивизмом я называю здесь систему, утверждающую в противность Канту, что изучение явлений может приблизить нас к вещам в себе, то есть утверждающую, что, идя путем изучения явлений, мы можем прийти к пониманию причин.
Обычный позитивный взгляд отрицает существование скрытой стороны жизни, то есть он находит, что эта скрытая сторона понемногу открывается нам и что прогресс науки заключается в постепенном раскрытии скрытого.
«Это еще неизвестно, говорит позитивист, когда ему указывают на что-нибудь «скрытое», но это будет известно. Наука, идя тем же путем, каким шла до сих пор, откроет и это. Ведь пятьсот лет тому назад в Европе не знали о существовании Америки; пятьдесят лет тому назад не знали о существовании бактерий; десять лет тому назад не знали о существовании радия. Но и Америка, и бактерии, и радий теперь открыты. Точно так же и точно таким же путем, и только таким путем будет открыто все, что вообще будет открыто. Аппараты совершенствуются, методы, приемы, наблюдения утончаются. Чего не могли подозревать сто лет тому назад, теперь делается общеизвестным и общепонятным фактом. Если что можно узнать, то это будет узнано именно таким способом».
Так говорят сторонники позитивного взгляда на мир, но в основе этих рассуждений лежит глубочайшее заблуждение.
Утверждение позитивизма было бы верно, если бы наука равномерно двигалась во все стороны;
если бы для нее не было закрытых и запечатанных дверей; если бы множество вопросов, главных вопросов, не оставались такими же тайными, как в те времена, когда не было никакой науки.
Но мы видим совсем другое. Мы видим, что для науки закрыты целые огромные области, что она в них никогда не проникала и, что хуже всего, не сделала ни шагу в направлении этих областей.
Существует множество вопросов, к пониманию которых наука даже не приблизилась; множество вопросов, среди которых современный ученый во всеоружии своего знания так же беспомощен, как дикарь или четырехлетний ребенок.
Таковы вопросы жизни и смерти, проблемы времени и пространства, тайна сознания и пр. и пр.
Мы все знаем это, и единственно, что мы можем делать, это стараться не думать о существовании этих вопросов, забывать о них. Это мы и делаем обыкновенно. Но ведь это не уничтожает вопросов. Они продолжают существовать, и в любой момент мы можем обратиться к ним и испытать на них твердость и силу нашего научного метода. И каждый раз при такой попытке мы видим, что наш научный метод для этих вопросов не годится. При помощи его мы можем определять химический состав отдаленных звезд; фотографировать невидимый для глаза скелет человеческого тела; изобретать плавучие мины, которыми можно управлять на расстоянии при помощи электрических волн и уничтожать сразу сотни жизней, но при помощи этого метода мы не можем сказать, что думает человек, который сидит рядом. Сколько бы мы ни вешали, ни фотографировали, ни выслушивали человека, мы никогда не узнаем, какие мысли в данный момент проходят в его голове, пока он сам не скажет. А это уже другой метод.

[Andy_asp]

Область действия методов точной науки строго ограничена. Эта область мир объективного. В мир субъективного точная наука никогда не проникала и никогда не проникнет.
Расширение объективного знания за счет субъективного невозможно. Несмотря на весь рост объективных знаний, граница между ними и миром субъективного лежит на том же месте.
Если бы наука хоть один шаг сделала бы в этом направлении, если бы хоть что-нибудь субъективное было объяснено объективно, мы могли бы признать, что она может сделать и два, и три, и десять, и тысячу шагов. Но она не сделала ни одного, и поэтому можно думать, что она никогда его не сделает. Мир субъективного закрыт для объективного исследования, и для этого есть вполне определенные причины.
Далеко не все, что существует, имеет объективное существование, то есть далеко не все может быть объективировано. Отрицательные величины существуют, но не существуют объективно. Логические понятия, как добро, зло, истина, красота, материя, движение и пр., тоже существуют, но не существуют объективно, как существует эта чернильница, этот стол, эта стена. Все метафизические факты существуют, но не существуют объективно.
Объективное существование есть очень узко определенная форма существования, далеко не исчерпывающая всего существования. Ошибка позитивизма заключается в том, что он признал реально существующим только то, что существует объективно, и начал отрицать даже существование того, что объективно.
Что же такое объективность?
Мы можем определить это так: благодаря свойствам нашего сознания или благодаря условиям, в которых работает наше сознание, мы выделяем небольшую часть фактов в определенную группу. Эта группа фактов представляет собой объективный мир и доступна изучению науки. Но ни в каком случае эта группа не представляет собой всего существующего.
Рядом с этой группой мы можем поставить другую: группу субъективную.
Что такое субъективное?
То, что мы чувствуем непосредственно. Моя зубная боль для меня субъективное явление. Чужая зубная боль для меня только понятие. Правда, она сопровождается или имеет причиной объективные явления гнилой зуб. Но самая боль, когда это чужая боль, только понятие. Субъективное это то, что я чувствую сам, непосредственно, как часть себя.
Субъективное образует свою отдельную группу. Причем для каждого человека эта группа различна. У одного может быть меньше, у другого больше. У одного целый ряд ощущений (например, музыкальных) входит в область субъективного, для другого весь этот ряд остается как понятия. Несомненно при этом, что область субъективного может значительно расширяться при помощи специального воспитания или тренировки.
Если мы возьмем обыкновенного современного человека, то мы можем сказать, что все существующее разделяется для него на три группы:
объективного, субъективного и того, что ни объективно, ни субъективно, как отрицательная величина, и вообще факты известные ему только как понятия.
Вопрос заключается в том: каким путем пойдет расширение знаний, путем объективного или путем субъективного?
По отношению к очень большим рядам фактов мы можем смело сказать, что расширение объективного знания в их сторону невозможно. Отвлеченное понятие никогда не будет объективным явлением; мысли другого человека и мои никогда не будут для меня объективным явлением.
В последнем я высказываю вещь, противоположную тому, что я писал в «Четвертом измерении». Я писал там, что должны быть найдены «формы объективного существования психических явлений и выработаны способы их объективного исследования». То есть я признавал возможным найти объективное существование в том, что теперь познается нами субъективно; признавал правильность позитивного (то есть объективного) метода для изучения душевных явлений, признавал, что если мы что-нибудь должны найти, то только идя этим путем.
Теперь я вижу, что самый путь взят неправильно. Объективный метод недостаточен и непригоден для изучения явлений сознания. Нужен другой метод. Все говорит нам, что с позитивным методом можно идти только по определенным условным направлениям. Наука не сделала ни шагу в направлении объективного познания субъективного, и, очевидно, не может сделать ни шагу; и объективное знание основано на субъективном и без субъективного существовать не может; субъективное же прекрасно может существовать без объективного. Если строго проанализировать сущность объективного знания, мы увидим, что оно состоит из субъективных элементов. Мы уже частью проделали такой анализ, говоря о пространстве и времени. Протяжение в пространстве и бытие во времени это первое условие объективного существования. Между
тем формы протяжения вещи в пространстве и бытия ее во времени создаются познающим вещь субъектом, а не принадлежат вещи. Это последнее соображение позволяет нам расстаться со всеми гипотезами тонких состояний материи, энергетических и психофизических эманации и т. п. Все эти гипотезы страдают одним общим недостатком: они не принимают во внимание того, что материальность (или энергетичность) есть сложное свойство, принадлежащее не вещи, а нашему восприятию вещи. И не принимают во внимание того, что материальность не может принадлежать вещам, которые не воспринимаются нами как материальные; точно так же как не могут принадлежать вещам некоторые свойства материальности без других. Материя состоит не из атомов, а из наших ощущений. Если нет ощущений (хотя бы в возможности), то нет материи. Материя невесомая, невидимая, не имеющая массы и пр., пр. такой же nonsense, как карета без колес, без козел, без сидений, без кузова, без пола, без крыши, без дверей. Материя прежде всего трехмерна. Трехмерность есть форма нашего восприятия. Материя четырех измерений это такая же странная вещь, как квадратный треугольник.
Таким образом, надеяться на то, что субъективные явления, как мысли или чувства, можно представить себе объективно существующими, хотя бы слабо материальными и таким образом свести все существующее к объективно существующему совершенно напрасно.
У нас существует объективное знание и существует субъективное знание. Мы должны рассмотреть шансы на прогресс того и другого.

[Andy_asp]

Объективное знание может расти бесконечно в зависимости от улучшения аппаратов и утончения методов наблюдения и исследования. Единственно, чего оно не может перешагнуть, это границ трехмерной сферы, то есть условий пространства и времени. Объективное знание всегда будет подчинено этим условиям. Никакой аппарат, никакая машина этих условий не победят.
Объективное знание изучает не факты, а только представления о фактах. Субъективное знание изучает факты, при этом факты сознания, относительно которых мы нашли, что они единственные реальные факты.
Таким образом, объективное знание имеет дело с нереальным, с представляемым, с воображаемым миром, субъективное знание имеет дело с реальным миром.
Для того чтобы объективное знание вышло из пределов трехмерной сферы, нужно, чтобы изменились условия субъективного восприятия.
Пока этого нет, наше объективное знание заключено в пределах бесконечной трехмерной сферы. Оно может идти бесконечно по радиусам этой сферы, но оно не перейдет в ту область, разрезом которой является трехмерный мир.
И мы знаем из предыдущего, что если бы наше субъективное восприятие было еще более ограничено, то соответственно этому было бы ограничено и объективное знание.
Собаке нельзя передать идею шарообразности Земли, нельзя заставить ее запомнить вес Солнца и расстояния между планетами. Ее объективное знание гораздо более личное, чем наше. И причина этого лежит в ее ограниченной психике.
Таким образом, мы видим, что объективное знание зависит от свойств субъективного. Или, говоря иначе, степень субъективного знания определяет степень объективного.
Конечно, между объективным знанием дикаря и Герберта Спенсера огромная разница. Но и то, и другое знание не выходят из пределов трехмерной сферы,то есть области «условного» нереального.
Для того чтобы выйти из трехмерной сферы, нужно расширить субъективное знание. Расширение субъективного знания это есть расширения границ «я».
Возможно ли расширение границ «я»?
Изучение сложных форм познания говорит нам, что да, возможно.
Расширение субъективного познания, расширение границ «я» это значит включение в свое «я» того, что обыкновенно воспринимается, как «не-я».
Границы «я» вообще очень условны и неопределенны. Животные еще плохо сознают свое «я», соединяют его с тем, к чему в данный момент стремятся. Человек ограничивает свое «я» своим телом. Изучая мир, он относит свое тело к области «не-я» и принимается за «я» только внутренний, познающий центр. Дальше при расширении сознания опять идет расширение «я». Не определяя точнее, мы можем сказать, что ощущение своего «я» меняется при изменении форм сознания.
Знаменитый Александрийский философ Плотин (III в.) утверждал, что для совершенного познания субъект и объект должны быть соединены, что разумный агент и понимаемая вещь не должны быть разделены.
«Потому что тот, кто видит, сам становится вещью, которую видит. (О гностических ипостасях).
«Видеть» здесь нужно понимать конечно, в смысле интуиции.
Какие же бывают формы сознания? Индийская философия разделяет четыре состояния сознания. Сон, сновидение, бодрствующее сознание и состояние абсолютного сознания турийя.
По нашей терминологии эти четыре состояния сознания будут: потенциальное состояние сознания, сознание в возможности (сон); иллюзорное состояние сознания (видение снов), то есть не разделение «я» и «не-я», объективирование своих образов представления; затем: «ясное сознание» (бодрствующее состояние», разделение «я» и «не-я» и, наконец, неизвестное четвертое состояние сознания, о котором наша научная психология имеет очень смутное представление, экстаз.
Джордж Мид в введении к переводу Плотина, Тейлора, сближает терминологию Шанкарачария, учителя школы Адваита-Веданта древней Индии, с терминологией Плотина.
«Первое или духовное состояние был экстаз; из экстаза сознание забылось в глубоком сне; из глубокого сна очнулось в бессознательности, но все-таки внутри себя, во внутреннем мире сновидений, от сновидений оно перешло, наконец, в бодрствующее состояние, во внешний мир чувств».
Экстаз это термин Плотина. Он совершенно тождествен с турийя древних индусов.
Идея индийских философов и Плотина заключается в том, что «абсолютное сознание» (то есть космическое или мировое сознание), дробясь на отдельные «лучи» или «искры», как бы засыпает, превращается в свой собственный потенциал, повторенный бесконечное число раз, то есть создает бесконечное количество возможностей сознания. Из этого состояния, «лучи», собираясь вместе, но оставаясь замкнутыми в себе, создают «субъективное» состояние отраженного сознания сновидения. Дальше сознание «пробуждается», окруженное тем, что конструируют его органы чувств и воспринимательный аппарат в феноменальном мире; оно различает «субъективное» от «объективного», разделяет мир на «я» и «не-я» и отличает от «действительности» свои образы представления. Оно признает феноменальный объективный мир реальностью и сновидения нереальностью и вместе с ними считает как бы нереальным весь субъективный мир. Свое смутное ощущение реальных вещей, лежащих за тем, что конструировано органами чувств, то есть ощущения мира ноуменов, сознание как бы сближает со сновидениями, то есть с нереальным, воображаемым, абстрактным, субъективным, и считает реальным только феномены.
Затем разными путями начинает осуществляться возможность, заложенная в каждую «искру», в каждый луч, то есть каждое отдельное сознание начинает приближаться к абсолютному. Постепенно убеждаясь в нереальности феноменов и в реальности того, что лежит за ними, сознание освобождается от миража феноменов, видит, что весь феноменальный мир в сущности тоже субъективен, что настоящие реальности лежат глубже. Тогда в сознании происходит полный переворот всех представлений о реальности. То, что раньше считалось реальным, становится нереальным, а то, что считалось нереальным, делается реальным. И сознание переходит, то есть возвращается в состояние абсолютного сознания, из которого вышло.
Переход в абсолютное состояние сознания это и есть «слияние с Божеством», «видение Бога», «ощущение Царства Небесного», переход в Нирвану». Все эти выражения мистических религий передают психологический факт расширения сознания, такого расширения, что сознание все поглощает в себя.
С. В. Лэдбитер в статье «Some Notes on Higher Planes. Nirvana» («Заметки о высших планах. Нирвана»), «The Theosophist пишет:
Сэр Эдвин Арнольд писал о блаженном состоянии, когда «отдельные капли сливаются в сияющем море». Но кто прошел сам через этот чудесный опыт, знает, что, как ни парадоксально это может казаться, ощущение в действительности совершенно противоположно тому, что говорит сэр Эдвин Арнольд, и, что гораздо ближе, это ощущение можно описать, сказав, что океан каким-то образом вливается в каплю!
Это сознание, широкое, как море, «с центром везде и с окружностью нигде», есть великий факт. Но, когда человек достигает его, ему кажется, что его сознание расширилось настолько, что оно может взять все это в себя, а не то что оно погружается во что-то другое.
Это поглощение океана каплей происходит потому, что сознание никогда не теряется, то есть не исчезает, не гаснет. Когда вам кажется, что сознание гаснет, в действительности оно только изменяет форму, перестает быть аналогичным нашему, и мы теряем средства убедиться в его существовании.
У нас нет никаких определенных данных думать, что оно исчезает. Для того чтобы выйти из поля нашего возможного наблюдения, ему достаточно немного измениться.
В мире объективном слияние капли с океаном, конечно, ведет к уничтожению капли, к поглощению ее океаном. Другого порядка вещей мы никогда не наблюдали в объективном мире, и поэтому мы рисуем его себе. Но в реальном, то есть в субъективном, мире непременно должен существовать и действовать другой порядок. Капля сознания, сливаясь с океаном сознания, познает его, но сама от этого не перестает быть. Поэтому, несомненно, океан поглощается каплей.
В «Письме к Флакку» Плотина мы находим поразительный очерк психологии и теории познания, основанный именно на идее расширения «я».
«Внешние объекты представляются нам только как видимости. Поэтому относительноних у нас есть скорее мнения, чем знания. Различия в мире видимостей важны только обыкновенным и практическим людям. Наши вопросы относятся к идеальной реальности, которая лежит за видимостью. Каким образом ум воспринимает эти идеи? Лежат ли они вне нас, и занимается ли рассудок, подобно чувству, объектами, внешними ему самому? Какую уверенность можем мы тогда иметь, что наше восприятие непогрешимо? Воспринимаемый объект будет тогда чем-то отличным от воспринимающего его ума. И мы будем иметь образ вместо реальности. Но было бы чудовищно поверить даже на мгновение, что ум не способен воспринимать идеальную истину так, как она есть, и что у нас нет уверенности и реального знания относительно мира разума. Из этого следует, что эта область истины не может быть исследуема, как вещь внешняя нам и поэтому только несовершенно познаваемая. Она внутри нас. И в этой области созерцаемые объекты и то, что созерцает, тождественно и то и другое есть мысль. Субъект не может познавать объект, отличный от себя. Мир идей лежит внутри нашего разума. Поэтому истина не есть совпадение нашего восприятия внешнего объекта с самим объектом. Это есть совпадение ума с самим собой. Поэтому сознание есть единственное основание достоверности. Ум есть свой собственный свидетель. То, что выше его, рассудок видит в себе, как свой источник, и то, что ниже его, он тоже видит в себе».
«Познание имеет три степени мнение, знание и просветление. Средство или орудие первого есть чувство; второго диалектика; третьего интуиция. Рассудок я подчиняю интуиции. Это есть абсолютное познание, основанное на тожестве познающего ума с познаваемым объектом...»
«Существует излучение из всех порядков существования, внешняя эманация от неисповедимого Единого. Потом опять обратный импульс, притягивающий все вверх и втягивающий внутрь, в центр, откуда все вышло... Мудрый человек признает идею добра внутри себя. И эту идею он развивает, удаляясь в святое место своей собственной души. Тот, кто не понимает, как душа содержит прекрасное внутри себя, ищет его во вне. Но в действительности для этой цели он должен бы был сосредоточивать и упрощать внешнее, расширяя свое существо, и вместо того, чтобы уходить в многообразное, он должен был бы оставить его и идти к Единому и плыть таким образом вверх к божественному роднику существования, бьющему внутри нас».
«Ты спрашиваешь, как мы можем познать бесконечное? Я отвечу, не рассудком. Обязанность рассудка различать и определять границы. Поэтому бесконечное не может быть поставлено в ряду его объектов. Ты можешь воспринять бесконечное только способностью выше рассудка, вступив в состояние, в котором ты перестанешь быть конечным самим собой, и в котором с тобой сообщится божественная сущность. Это есть экстаз. Это освобождение твоего ума от его конечного сознания. Только подобное может воспринять подобное. И когда ты таким образом перестанешь быть конечным, ты станешь одним с бесконечным. Приводя свою душу в ее высшему простейшему «я», к ее божественной сущности, ты реализуешь это единство это тождество».
«Но это возвышенное состояние не может быть длительным. Только время от времени мы можем наслаждаться этим подъемом над границами тела и мира. Я сам испытывал его до сих пор только три раза, а Порфирий ни разу».
«Все, кто клонится к очищению и возвышению ума, поможет тебе в этом достижении и облегчит приближение и совершение этих счастливых моментов. Поэтому есть различные дороги, которые могут привести к этому. Любовь к красоте, которая возвышает душу поэта, благоговение перед Единым и путь науки, который составляет гордость философа, любовь и молитвы, в которых набожные и горячие души стремятся к совершенству в своей моральной истине. Это все великие пути, ведущие к высотам, находящимся далеко над действительностью и разделенностью, к тем высотам, где мы стоим в непосредственном присутствии Бесконечного, которое сияет, как будто из глубины духа».

[Andy_asp]

В другом месте своих сочинений Плотин еще точнее определяет экстатическое познание, указывая такие его свойства, которые совершенно ясно говорят нам, что здесь речь идет о бесконечном расширении субъективного познания.
«Когда мы видим Бога, говорит Плотин, то видим его не разумом, а чем-то высшим, чем разум. Про того, кто видит подобным образом, собственно нельзя сказать, что он видит, так как он не различает и не представляет себе двух различных вещей (видящего и видимого). Он совершенно изменяется, перестает быть самим собой, ничего не сохраняет от своего «я». Поглощенный Богом, он составляет с ним одно целое, подобно центру круга, совпавшего с центром другого круга».

[Andy_asp]

Математика, логика и реальность

В книге «Новая эра мысли», в интересной главе «Пространство, как основание альтруизма и религии», Хинтон го*ворит:
«Когда мы тем или другим путем мышления приходим к бесконечности это знак, что данный образ мышления имеет дело с реальностями более высокого порядка, чем тот, для которого он пред*назначен и приспособлен. И, пытаясь представить себе тот порядок, мы можем сделать это, только рисуя бесконечные ряды реальностей высшего по*рядка».
В самом деле, что такое бесконечность, как ее рисует себе обыкновенный ум?
Это пропасть, бездна, куда падает наш ум, под*нявшись на высоту, на которой он не может дер*жаться.
Представим себе теперь на минуту, что человек начинает ощущать бесконечность во всем; всякая мысль, всякая идея приводят его к ощущению бес*конечности.
Это непременно должно произойти с человеком, переходящим к пониманию реальности высшего порядка.
Что же он должен чувствовать при этом?
Он должен чувствовать бездну и пропасть везде, куда он ни посмотрит. И, конечно, он должен испы*тывать при этом невероятный страх, ужас и тоску.
...Невыносимая тоска (sadness) есть первое испыта*ние неофита в оккультизме, говорит автор «Света на Пути»
Мы разбирали раньше, каким путем двумерное существо могло бы прийти к постижению третьего измерения. Но мы не задавали себе вопроса, что оно должно бы было чувствовать, начиная ощу*щать третье измерение, сознавать вокруг себя «но*вый мир».
Прежде всего оно должно бы было чувствовать удивление и испуг, испуг, доходящий до ужаса. Потому что, прежде чем найти новый мир, оно дол*жно бы было потерять старый.
Представим себе животное, у которого начинают являться проблески человеческого сознания. Что должно оно сознавать прежде всего? Прежде всего что его старый мир, мир жи*вотного, тот мир, в котором оно родилось, с кото*рым свыклось, который единственно оно представляет себе реальным, рушится и падает кругом него. Все, что раньше казалось реальным, становится ложным, обманчивым, фантастическим, нереальным. Ощущение нереальности всего окружающего должно быть очень сильно.
Пока такое существо научится сознавать реаль*ности другого, высшего, порядка, пока оно поймет, что за разрушающимся старым миром открывается бесконечно более прекрасный, новый пройдет много времени. И все это время существо, в кото*ром рождается новое сознание, должно переходить из одной бездны отчаяния в другую, от одного от*рицания к другому. Оно должно все отвергнуть кругом себя. И только тогда оно получит возмож*ность перехода к новой жизни.
Когда начнется постепенная потеря старого мира, логика двумерного существа или то, что за*меняло ему логику, начнет ежеминутно нарушать*ся, и самым сильным его ощущением будет то, что никакой логики, никаких законов вообще не суще*ствует.
Раньше, когда оно было животным, оно рассуж*дало:
Это есть то. Этот человек свой.
То есть то. Тот человек чужой.
Это не то. Чужой это не свой.
Теперь оно вдруг поймет, что и чужой человек, и свой человек оба люди.
Как оно выразит это на своем языке представле*ний?
Вернее всего, что никак не будет в состоянии выразить, потому что язык представлений общих понятий выразить нельзя. У животного просто спу*таются ощущения чужого человека и своего челове*ка. Оно начнет размышлять, а размышление это смерть чувства.
Животное перестает ясно чувствовать те свойства, которые делали чужого чужим. Оно начинает ощу*щать в человеке новые свойства, которых раньше не знало. В результате у него непременно явится по*требность в системе для обобщения этих новых свойств, потребность в новой логике, выражаю*щей отношения нового порядка вещей. Но, не имея понятий, оно не будет в состоянии построить аксиом логики Аристотеля и выразит свое ощущение нового порядка в форме совершенно абсурдного положения.
Это есть то.
Представим себе, что животному с зачатками логики, выражающимися у него в ощущениях,
Это есть это.
То есть то.
Это не то.
говорят, что два для него совершенно разных пред*мета, как, например, два дома свой и чужой, одинаковы, что они представляют собой одно и то же, что они оба дома. Животное никогда не поймет этой одинаковости. Для него два дома: свой, где кормят, и чужой, где бьют, если туда зайдешь, останутся совершенно разными. Ничего общего для него в них не будет. И стремление доказать ему одинаковость этих домов ни к чему не приведет, пока оно само не ощутит ее. Тогда, ощущая смут*но идею общности двух разных предметов и не имея понятий, животное выразит это, как нечто нелогическое с своей точки зрения. Говорящее дву*мерное существо идею это и то одинаковый предмет переведет на язык своей логики в виде формулы: Это есть то и, конечно, скажет, что это бессмыслица, что ощущение нового порядка ве*щей ведет к логическому абсурду. Но иначе выра*зить то, что ощущает, оно не будет в состоянии.
Совершенно в таком же положении находимся мы, когда мы, мертвые, пробуждаемся, то есть когда мы, люди, переходим к ощущению дру*гой жизни, к постижению высших сущностей.
Тот же испуг, та же потеря реального, то лее ощущение одной сплошной нелогичности. Чтобы реализовать новый мир, мы должны понять новую логичность.

[Andy_asp]

Наша обычная логика помогает нам разбираться только в отношениях феноменального мира. Было очень много попыток определить, что такое логи*ка. Но логика по существу неопределима, так же как математика.
Что такое математика? Наука о величинах. Что такое логика? Наука о понятиях. Но это не определения, а только перевод назва*ния. Математика, или наука о величинах есть сис*тема, изучающая количественные отношения меж*ду вещами; логика, или наука о понятиях, есть система, изучающая качественные (категорические) отношения между вещами.
Логика построена совершенно по одному плану с математикой. Как логика, так и математика (по крайней мере, общеизвестная математика «конеч*ных» и «постоянных» чисел) выведены нами из на*блюдения феноменально нашего мира. Обобщая свои наблюдения, мы постепенно нашли отношения, ко*торые мы назвали основными законами мира.
В логике эти основные законы заключены в ак*сиомах Аристотеля и Бэкона.
Аесть А. (Что было А, то и будет А.)
А не есть не А. (Что было не А, то и будет не А )
Всякая вещь есть или А, или не А. (Всякая вещь должна быть А или не А.)

Логика Аристотеля и Бэкона, разработанная и дополненная их многочисленными последователя*ми, оперирует только с понятиями.
Слово логос, вот предмет логики. Идея, для того чтобы стать предметом логических рассуждений, для того чтобы подлежать логическим законам, должна быть выражена в слове. То, что не может быть выражено в слове, не может войти в логичес*кую систему. И при этом слово может войти в логи*ческую систему, подлежать логическим законам, только как понятие.
Само по себе слово может иметь еще другое зна*чение, кроме 'обычно связанного с ним понятия, оно может иметь символическое или аллегоричес*кое значение, может заключать в себе известную музыку или определенный эмоциональный тон. Но все это войти в логическую систему не может. Какое бы символическое, аллегорическое, музы*кальное или эмоциональное значение ни имело слово, в логическое построение оно войдет только в своем логическом значении, то есть как поня*тие.
В то же время мы прекрасно знаем, что не все может быть выражено в словах. В нашей жизни и в наших чувствах очень много такого, что не укла*дывается в понятия. Таким образом, ясно, что даже в настоящий момент, на настоящей ступени нашего развития, далеко не все может быть для нас логи*ческим. Есть очень много вещей вне логических по существу. Такова вся область чувства, эмоций, ре*лигии. Все искусство одна сплошная нелогич*ность.И, как мы сейчас увидим, совершенно нело*гической является математика, самая точная из наук.
Если мы сравним аксиомы логики Аристотеля и Бэкона с аксиомами общеизвестной математики, то мы найдем между ними полное сходство.
Аксиомы логики
А есть А.
А не есть не А.
Всякая вещь есть или А, или не А
вполне соответствуют основным аксиомам матема*тики, аксиомам тождества и противоречия.
Всякая величина равна самой себе.
Часть меньше целого.
Две величины, равныпорознь третьей, равны между собой и т. д.
Сходство аксиом математики и логики идет очень глубоко, и это позволяет сделать заключение об их одинаковом происхождении.
Законы математики и законы логики это за*коны отражения феноменального мира в нашем со*знании.
Как аксиомы логики могут оперировать только с понятиями и относятся только к понятиям, так аксиомы математики могут оперировать только с конечными и постоянными величинами и относят*ся только к ним.
По отношению к бесконечным и переменным ве*личинам эти аксиомы неверны, так же как аксио*мы логики неверны по отношению к эмоциям, к символам, к музыкальности и к скрытому значе*нию слова.
Что это значит?
Это значит, что аксиомы логики и математики выведены нами из наблюдения явлений, то есть феноменального мира, и представляют собой извес*тную условную неправильность, нужную для по*знания условно неправильного мира.
Раньше было указано, что у нас, собственно, есть две математики. Одна математика конечных и постоянных чисел, представляет собой совершен*ноискусственное построение для решения задач на условных данных. Главное из этих условных дан*ных заключается в том, что в задачах этой мате*матики всегда берется только t Вселенной, то есть берется только один разрез Вселенной, который ни*когда не смешивается с другим разрезом. Таким образом, математика конечных и постоянных вели*чин изучает искусственную Вселенную и сама по себе есть нечто, специально созданное на основании нашего наблюдения явлений и служащее для облег*чения этих наблюдений. Дальше явлений математи*ка конечных и постоянных чисел пойти не может. Она имеет дело с воображаемым миром, с вообра*жаемыми величинами.
Другая, математика бесконечных и перемен*ных величин, представляет собою нечто совершенно реальное, построенное на основании умозаключе*ний о реальном мире.
Первая относится к миру феноменов, который представляет собою не что иное, как наше непра*вильное восприятие мира.
Вторая относится к миру ноуменов, который представляет собою мир как он есть.
Первая нереальна, существует только в нашем сознании, в нашем воображении.
Вторая реальна, выражает отношения реального мира.
Примером «реальной математики», нарушающей основные аксиомы математики (и логики), являют*ся так называемые трансфинитные числа.
Трансфинитными числами, как показывает их название, называются числа за бесконечностью.
Бесконечность, изображенная знаком , есть ма*тематическое выражение, с которым, как с тако*вым, можно производить все действия: делить, множить, возводить в степень. Бесконечность мож*но возвести в степень бесконечности, будет Эта величина, несомненно, в бесконечное число раз больше простой бесконечности оо. И в то же время они равны. Вот это и есть самое замечательное в трансфинитных числах. Вы можете производить с ними какие угодно действия, они будут соответ*ствующим образом изменяться, оставаясь в то же время равными  =. Это нарушает основные за*коны математики, принятые для конечных, фи*нитных, чисел. Изменившись, конечное число уже не может быть равно самому себе. А здесь мы ви*дим, как, изменяясь, трансфинитное число остается равным самому себе.
При этом трансфинитные числа совершенно ре*альны. Выражением  и далее  =  мы можем найти соответствующие примеры в реальном мире.
Возьмем линию, любой отрезок линии. Мы зна*ем, что число точек в этой линии равно бесконечно*сти, потому что точка измерения не имеет. Если наш отрезок равен вершку и рядом с ним мы пред*ставим себе отрезок в версту, то каждой точке в большом отрезке будет соответствовать точка в ма*лом. Число точек в отрезке, равном вершку, беско*нечно. Число точек в версте тоже бесконечно. По*лучается  = .
Представим теперь себе квадрат, сторону которо*го составляет данная линия а. Число линий в квад*рате бесконечно. Число точке в каждой линии бес*конечно. Следовательно, число точек в квадрате равно бесконечности, помноженной сама на себя бесконечное число раз  . Эта величина, несомнен*но, бесконечно больше первой . И в то же время они равны, как равны все бесконечные величины, потому что если есть бесконечность, то она одна и не может меняться.
На полученном квадрате а2 представим себе куб. Этот куб состоит из бесконечного числа квадратов, так же как квадрат состоит из бесконечного числа линий, а линия из бесконечного числа точек.
Следовательно, число точек в кубе равно , это выражение равно выражению  и , то есть это значит, что бесконечность продолжает возрастать, в то же время оставаясь неизменной.
Таким образом, в трансфинитных числах мы видим, что две величины, равные порознь третьей, могут быть не равны между собою. Вообще мы ви*дим, что основные аксиомы математики здесь не действуют, не применимы сюда. И мы с полным правом устанавливаем закон, что основные аксио*мы математики, указанные выше, применимы и действительны только для конечных чисел.
Кроме этого, мы можем сказать, что эти аксио*мы действительны только для постоянных вели*чин. Или, говоря иначе, они требуют единства вре*мени и действующих лиц. Именно: всякая величи*на равна самой себе в данный момент. Но если вы возьмете величину, которая меняется, и возьмете в разные моменты, то она не будет равна самой себе. Конечно, можно сказать, что, меняясь, она стано*вится другой величиной, что она есть данная вели*чина, только пока не изменится. Но это как раз и есть то, что я говорю.
Аксиомы нашей обычной математики примени*мы только к конечным и постоянным величинам.
И как раз обратно обычному взгляду, мы долж*ны признать, что математика конечных и постоян*ных величин нереальна, а математика бесконечных и текучих величин реальна.
В самом деле, самая большая величина первой математики не имеет никакого измерения, равна нулю или точке в сравнении с любой величиной второй математики, все величины которой при всем из разнообразии равны между собой.
Таким образом, и здесь, как в логике, аксиомы новой математики являются в виде абсурдов.

Величина может быть неравна самой себе. Часть может быть равна целому или больше его. Из двух равных величин одна может быть беско*нечно больше другой.

[Andy_asp]

Между аксиомами математики и логики наблюдается полная аналогия. Логическая единица понятие обладает всеми свойствами конечной и постоянной величины. Основные аксиомы математики и логики в сущности одни и те же. И они правильны при одинаковых условиях и при одинаковых условиях перестают быть правильными.
Без всякого преувеличения мы можем сказать, что основные аксиомы логики и математики пра*вильны только до тех пор, пока математика и логика оперируют с искусственными, условными, не существующими в природе единицами.
Дело в том, что в природе нет конечных, постоянных величин, точно так же как нет понятий. Конечная, постоянная величина и понятие это условные отвлечения, не действительность, а только, так сказать, разрезы действительности.
Как связать идею об отсутствии постоянных величин с идеей неподвижной Вселенной? На первый взгляд одно противоречит другому. Но в действительности этого противоречия нет.
Мы раньше подробно разбирали, как идея движения вытекает из нашего чувства времени, то есть из несовершенства нашего чувства пространства.
Если бы наше чувство пространства было совершеннее, мы по отношению к любому предметы, скажем к данному человеческому телу, охватывали бы всю его жизнь во времени, от рождения до смерти. Тогда в пределах нашего охвата оно было бы для нас постоянной величиной. Но теперь, в каждый дан*ный момент своей жизни, оно есть для нас не постоянная, а переменная величина. И то, что мы называем телом, в действительности не существует. Это есть только разрез четырехмерного тела, которого мы никогда не видим. Мы должны помнить, что весь наш трехмерный мир в действительности не существует. Это есть создание наших несовершенных чувств. Результат их несовершенности. Это не есть мир. А только то, что мы видим из мира. Трехмерный мир это есть четырехмерный мир, наблюдаемый через узкую щелку наших чувств. Поэтому все величины, которые мы считаем таковыми в трехмерном мире, не есть реальные величины, а только искусственно предположенные.
Они не существуют реально, так же как не суще*ствует реально настоящее. Мы уже говорили об этом раньше. Настоящим мы называем переход из будущего в прошедшее. Но этот переход не имеет протяжения. Поэтому настоящее не существует. Существует только будущее и прошедшее.
Таким образом, постоянные величины в трехмерном мире это абстракция. Точно так же как движение в трехмерном мире есть в сущности абстракция. В трехмерном мире нет изменения, нет движения. Для того чтобы мыслить движение, нам уже нужен четырехмерный мир. Трехмерный мир в действительности не существует, или существует один идеальный момент. В следующий идеальный момент существует уже другой трехмерный мир. Поэтому величина А в следующий момент есть уже не А, а В, в следующий момент С и т. д. до бесконечности. Она равна самой себе только один идеальный момент. Иначе говоря, внутри каждого идеального момента аксиомы математики верны, для сравнения двух идеальных моментов они только условны, как условна логика Бэкона в сравнении с логикой Аристотеля. Во времени, то есть по отношению к величинам, с точки зрения идеального момента переменным, они неверны.
Идея постоянности и переменности вытекает из невозможности для нашего ограниченного разума постигнуть вещь не в разрезе. Если далее мы постигнем вещь в четырех измерениях, скажем человеческое тело от рождения до смерти, то это будет целое и постоянное, разрез которого мы называем меняющимся во времени человеческим телом. Момент жизни, то есть тело, как мы его знаем в трехмерном мире, это есть точка на бесконечной линии.
Если бы мы могли постигнуть это тело в вечности, то мы знали бы его как абсолютно постоянную величину со всем разнообразием форм, состояний и положений, но тогда к этой постоянной величине были бы не применимы аксиомы нашей математики, потому что это была бы бесконечная величина.
Эту бесконечную величину мы постигнуть не можем. Всегда постигаем только ее разрез. И к этому воображаемому разрезу Вселенной относятся наша математика и логика.

[Andy_asp]

Высшая логика человека - логика Бесконечного

Все сказанное относительно математических ве*личин относится также к логическим понятиям. Конечные математические величины и логические понятия подчинены одним законам.
Мы выяснили теперь, что законы, найденные нами в пространстве трех измерений и действую*щие в этом пространстве, не применимы, непра*вильны и неверны в пространстве большого числа измерений.
И это одинаково как в математике, так и в логике.
Как только вместо конечных и постоянных вели*чин мы начинаем рассматривать бесконечные и переменные, мы должны знать, что основные аксио*мы нашей математики к ним относиться не могут.
Как только вместо понятий мы начинаем мыс*лить другими единицами, так мы должны быть го*товы встретиться с огромным количеством абсурдов с точки зрения существующей логики.
Эти абсурды кажутся нам такими, потомучто мы к миру многих измерений подходим с логикой трехмерного мира.
Раньше было доказано, что для животного, то есть двухмерного существа, мыслящего не понятия*ми, а представлениями, то есть еще более конечны*ми, еще более постоянными величинами, наши ло*гические положения должны показаться бессмыс*лицей.
Такой же бессмыслицей кажутся нам логические отношения в мире многих измерений. Надеяться на то, что отношения «потустороннего мира», или мира причин, могут быть логическими, с нашей точки зрения нет совершенно никаких оснований. Наоборот, можно сказать, что все логическое не потусторонне, не ноуменально, а феноменально. Ничего с нашей точки зрения логического по ту сторону быть не может. Все что там есть, должно нам казаться логическим абсурдом, бессмыслицей. И мы должны помнить, что с нашей логикой тут идти нельзя.
Отношения мысли человечества в ее главных те*чениях к потустороннему миру всегда было очень неправильным.
В «позитивизме» люди совсем отрицали потусто*ронний мир, потому что, не признавая возможнос*ти других логических отношений, кроме тех, кото*рые были формулированы Аристотелем и Бэконом, люди отрицали самое существование того, что ка*залось бессмысленным, невозможным с точки зре*ния этих формул.
А в дуалистическом спиритуализме пытались построить ноуменальный мир по образцу феноме*нального, то есть рассудку вопреки, наперекор стихиям, непременно хотели доказать, что потусторон*ний мир логичен с нашей точки зрения, что в нем действуют те же самые законы причинности, как в нашем мире, и что потусторонний мир есть не что иное, как продолжение нашего.
Позитивная философия видела абсурдность этих положений, но, не имея возможности расширения круга своего действия, ограниченного «бесконечной сферой», не могла придумать ничего лучше, как отрицать.
Только чисто идеалистическая монистическая философия чувствовала возможность других отно*шений, кроме отношений феноменального мира. И к ней, в конце концов, мы должны прийти после долгих хождений по материалистическим и спири*тическим тупикам.
Наука должна прийти к идеализму.
Того факта, что математика растет, расширяется и выходит за пределы видимого и измеряемого мира, наука отрицать не может. Целые отделы ма*тематики рассматривают количественные отноше*ния, которых не было в реальном мире позитивиз*ма, то есть отношения, которым не соответствуют никакие реальности в видимом, то есть трехмер*ном, мире.
Но математических отношений, которым не со*ответствовало бы отношение никаких реальностей, существовать не может. Математика заглядывает в мир неизвестного. Это телескоп, при помощи кото*рого мы начинаем исследовать пространство мно*гих измерений с его мирами. Математика идет впе*реди нашей мысли, впереди нашей силы воображе*ния и представления. Она уже теперь вычисляет отношения, каких мы еще не можем себе предста*вить.
Всего этого даже со строго «позитивной», то есть положительной точки зрения отрицать нельзя. А признав возможность расширения математикиза пределы чувственно постигаемого мира, то есть за пределы мира доступного (хотя бы теоретически) органам чувств и аппаратам- наука этим самым должна будет признать расширение реального мира далеко за пределы «бесконечной сферы», то есть признать реальность «мира многих измерений».
Признание реальности мира многих измерений есть уже совершившийся перевод к идеалистическо*му миропониманию. А переход к идеалистическому миропониманию невозможен без признания реаль*ности новых логических отношений, абсурдных с точки зрения нашей логики.
Что такое законы нашей логики? Это законы нашего восприятия трехмерного мира или законы нашего трехмерного восприятия мира.
Если мы хотим выйти из трехмерного мира и идти дальше, мы должны прежде всего выработать основные логические принципы, которые позволи*ли бы нам наблюдать отношения вещей в мире многих измерений видя в них известную законо*мерность, а не один сплошной абсурд.
Если мы пойдем туда с принципами логики трехмерного мира, эти принципы будут тащить нас обратно, не будут давать нам подняться от земли.
Мы прежде всего должны сбросить оковы нашей логики. Это первое, великое и главное освобожде*ние, по которому должно стремиться человечество. Человек, сбросив оковы «трехмерной логики», уже перешел сознанием в другой мир.
Для этого перехода не нужно магических цере*моний или мистических обрядов посвящения. Переход совершается в сознании человека. И чело*век, перешедший в другой мир, таким образом, уже навсегда делается сознательным в этом мире. Этот переход не только возможен, но постоянно совершается. Мы только не вполне сознаем свои права на «другой мир» и теряем эти права, считая себя замкнутыми в этом мире.
Поэзия, мистика, идеалистическая философия всех веков и народов сохраняет следы этих пере*ходов. По этим следам мы сами можем найти путь. Древние и новые мыслители оставили нам много ключей, которыми мы можем отпереть та*инственные двери, много магических формул, пе*ред которыми эти двери отворяются сами. Но мы не понимали ни цели ключей, ни значений фор*мул.
Поэтому двери оставались запертыми, и мы даже отрицали, что за этими дверями что-нибудь есть.
Или, подозревая существование другого мира, считали его подобным нашему и отдельным от на*шего и пытались проникнуть туда, не сознавая, что главное препятствие на нашем пути это наше собственное разделение мира на потусторонний и посюсторонний.
Мир един, способы познания его разные. И с несовершенными способами познания нельзя про*никнуть в то, что доступно только совершенным способам.
Попытки проникнуть мысленно в потусторонний или ноуменальный мир, или мир причин, с логи*кой феноменального мира, если они не оказывались совсем неудачными или не заводили человека в мир снов наяву, давали только один результат. Со*знавая новый порядок вещей, человек теряет ощу*щение реальности старого порядка. Видимый мир начинал ему казаться фантастическим, нереаль*ным, все исчезало кругом него, разлеталось, как дым, оставляя жуткое ощущение иллюзии. Во всем он чувствовал бездну бесконечности, и все провали*валось в эту бездну.
Ощущение бесконечности есть первое и самое страшное испытание перед посвящением. В мисти*ческой литературе всех народов есть упоминаниеоб этом ощущении пустоты и тьмы.
Таинственное божество древних египтян, о кото*ром говорится в мифах Орфея была:
Трижды непознаваемая тьма, созерцание кото*рой способно всякое знание превратить в неведе*ние.

[Andy_asp]

Подходя к миру причин со своим слабым знани*ем одного мира феноменов, со своим орудием логи*ки, которое вдруг оказывалось ненужным, потому что все новое ускользало от него, человек должен был испытывать ужас, переходящий все границы. В новом он ощущал пока один хаос, старое исчеза*ло, точно отходило в сторону, становилось нереаль*ным. Ужас и сожаление о потере старого смешива*лись со страхом нового, неизвестного, ужасного сво*ей бесконечностью.
Человек на этой ступени должен испытывать то же самое, что испытывает животное, становясь че*ловеком. На мгновение заглянув в новый мир, оно жизнью опять притягивается обратно. Мир, кото*рый оно только на мгновение увидало, кажется сном, мечтой, созданием воображения но пре*жний, старый мир тоже уже не тот, в нем уже тес*но, в нем уже нет места. Оно уже не может жить прежней жизнью, дикой и свободной жизнью зве*ря. Оно уже знает что-то, слышит какие-то голоса. И в то же время тело держит его. И оно не знает, куда и как оно может уйти от него или от себя.
Человек на границе нового мира переживает буквально это самое. Он слышал звуки небес, и скучные песни земли больше не задевают, не вол*нуют его, а если задевают и волнуют, то говорят о небесных звуках, о недостижимом, о неизвестном, о том, что только смутно ощущается, а не может быть названо.
Человек слышал звуки небес, и не может забыть их. Он испытал чувство необыкновенного расшире*ния сознания, когда на мгновение ему все было ясно, и он не может примириться с медленной зем*ной работой мозга.
Моменты «ощущения бесконечности» связаны с совершенно особыми эмоциями.
В «теософической» литературе, в книгах Анни Безант и Лэдбитера часто говорится о том, что, пе*реходя в «астральный» мир, человек начинает ви*деть новые краски, каких нет в солнечном спектре. В этой изящной символике новых красок «астраль*ной сферы» передается именно мысль о новых эмо*циях, которые человек начинает испытывать вместе с ощущением расширенного сознания, «океана, вливающегося в каплю». Это «невероятное блажен*ство», о котором говорят мистики, небесный свет, который «видят» святые, «новые ощущения», кото*рые испытывают поэты. Даже разговорная психо*логия связывает «экстаз» с совершенно особенны*ми, новыми ощущениями, недоступными и неизве*стными человеку в обыкновенной жизни.
Это ощущение света и безграничной радости испытывается в момент раскрытия сознания (рас*крытия мистического лотоса индийских йоги), в момент ощущения бесконечности, которое дает ощущение тьмы и безграничного ужаса.
Что же это значит?
Как согласовать ощущение света с ощущением тьмы, ощущение радости с ощущением ужаса? Мо*жет ли это быть одновременно? Бывает ли одновре*менно?
Бывает, и непременно должно бывать. Мисти*ческая литература дает нам примеры этого. Одно*временное ощущение света и тьмы, радости и ужа*са как будто символизирует странную двойствен*ность и противоречивость человеческой природы. Оно может быть у человека очень сильно раз*двоившегося, одной стороной своей природы дале*ко ушедшего в «дух» и другой стороной глубоко погруженного в «материю», то есть в иллюзию, в нереальность чересчур глубоко верящего в реаль*ность нереального.
Говоря вообще, ощущение света жизни, разлито*го во всем сознании и радости, даст новый мир. Но тот же самый мир неподготовленному уму даст ощущение бесконечной тьмы и ужаса. Кроме того, ощущение ужаса должна дать потеря всего реаль*ного, исчезновение этого мира.
Для того чтобы не испытывать ужаса от нового мира, нужно знать его раньше или эмоционально:
верой или любовью-, или интеллектуально умом.
А чтобы не испытать ужаса от потери старого мира, нужно от него добровольно отказаться зара*нее, тоже или верой, или умом.
Нужно добровольно отказаться от всего прекрас*ного, светлого мира, в котором мы живем, нужно признать, что это призрак, фантом, нереальность, обман, иллюзия, майя. Нужно примириться с этой нереальностью, не бояться ее, а радоваться ей. Нужно лишиться всего. Нужно стать нищим ду*хом, то есть сделать себя совершенно нищим усили*ем своего духа.
В прекрасном евангельском символе выражена глубочайшая философская истина.
Блаженны нищим духом, ибо их есть Царство
Небесное.
Раньше говорилось, что может значить мисти*ческое выражение Царство Небесное. (Нирвана). «Нищие», конечно, не значит бедные материально в житейском смысле слова. Это нищета полная, абсолютная, такая нищета, при которой человек не имеет под ногами земли, а над головой неба.
Лисицы имеют норы и птицы небесные гнез*да, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову.
Такая нищета, при которой человек совершенно один, потому что других людей, даже самых близ*ких, отца, мать, здесь на земле он считает фантома*ми, призраками и отказывается от них, потому что за этими фантомами он видит реальные сущности, к которым стремится, точно так же, как, отказыва*ясь от феноменального мира, он приближается к истинно реальному.
Момент перехода этот страшный момент по*тери старого и раскрытия нового, в бесконечном числе аллегорий изображался в древней литерату*ре. Облегчение этого перехода составляло цель ми*стерий. В Индии, в Египте, в Греции существова*ли особые подготовительные ритуалы, иногда только символические, иногда реальные, действи*тельно подводившие душу к самым дверям нового мира и раскрывавшие эти двери в момент посвя*щения. Но внешние обряды и церемонии всегда и во всем имеют только поверхностное значение. Главная работа должны была идти внутри, в душе и в уме человека.

[Andy_asp]

Каким же образом логика может помочь челове*ку перейти к сознанию этого нового, высшего мира?
Мы видели, что математика, собственно, уже нашла путь в этот высший порядок вещей. Прони*кая туда, она, прежде всего, отказывается от своих основных аксиом «тождества и противоречия».
В мире бесконечных и текучих величин вели*чина может быть неравна самой себе; часть может быть равна целому, и из равных величин одна может быть бесконечно больше другой.
Все это звучит как абсурд с точки зрения мате*матики конечных и постоянных чисел. Но сама математика конечных и постоянных чисел есть ма*тематика нереальных величин; поэтому абсурд с точки зрения этой математики только и может быть истиной.
Тот же самый путь проходит логика. Она долж*на отказаться сама от себя, прийти к необходимости своего собственного уничтожения и тогда из нее может возникнуть новая, высшая логика.
В «Критике чистого разума» Кант доказывает возможность трансцендентальной логики.
Эта логика не только возможна, но существует и существовала с незапамятных времен; много раз была формулирована; входила в философские сис*темы, как их ключ но странным образом не при*знавалась как логика.
Раньше Бэкона и раньше Аристотеля в древних индийских писаниях давались формулы этой выс*шей логики, отпиравшие собою двери тайн. Но зна*чение этих формул быстро терялось. Они сохраня*лись в древних книгах, но сохранялись как какие-то странные мумии угасшей мысли, слова без ре*ального содержания.
Новые мыслители снова открывали эти принци*пы, выражали их в новых словах. Но они опять оставались непонятными, опять превращались в какой-то ненужный словесный орнамент. Но идея существовала. Сознание возможности найти и ус*тановить законы высшего мира не терялось никог*да. Идеалистическая философия никогда не счита*ла логику Аристотеля всеобъемлющей и всесиль*ной. Она строила свои системы вне логики, в сущ*ности, бессознательно, идя по линиям мысли, проложенным в глубокой древности.
Высшая логика существовала раньше, чем была формулирована дедуктивная и индуктивная логи*ка. Высшую логику можно назвать индуктивной логикой, логикой бесконечности, логикой экстаза.
Систему этой логики можно вывести из очень многих философских систем. Самую точную и пол*ную формулировку законов этой логики я нахожу у Плотина в трактате «О Красоте». Я привожу это место в следующей главе.
Я назвал систему этой высшей логики «Tertiumorganum, потому что для насэто третье орудие мысли после Аристотеля и Бэкона. Первым был Organon, вторым Nouumorganum.
Человек, владеющим эти орудием, может без страха раскрыть двери мира причин.
Аксиомы, которые заключает в себе «Tertium Organum», не могут быть формулированы на на*шем языке. Если их все-таки пытаться формули*ровать, они будут производить впечатление абсурдов.
Беря за образец аксиомы Аристотеля, мы можем на нашем бедном земном языке выразить главную аксиому новой логики следующим образом:
А есть и А, и не А,
или:
Всякая вещь есть и А, и не А,
или:
Всякая вещь есть Все.
Но эти формулы совершенно невозможны по су*ществу. И это не есть аксиомы высшей логики. Это только попытки выразить аксиомы этой логики в понятиях. В действительности идеи высшей логики в понятиях невыразимы.
Без всяких комментариев ясно, что получен*ный логический абсурд: А есть и А, и не А впол*не соответствует математическому абсурду, что величина может быть больше или меньше самой себя.
Абсурдность обоих положений показывает, что они не могут относиться к нашему миру. Конечно, абсурдность сама по себе еще не признак принад*лежности к ноуменам. Но принадлежность к ноу*менам непременно будет выражаться для нас в аб*сурдности. Надеяться найти что-нибудь логическое с нашей точки зрения в мире причин так же бес*плодно, как думать, что реальный мир может суще*ствовать по законам мира теней.
Усвоить основные принципы высшей логики это значит усвоить основы идеализма или основы понимания пространства высших измерений.
Чтобы подойти к ясному пониманию отношений многомерного мира, мы должны отделаться от всех «идолов» нашего мира, выражаясь на языке Бэко*на, то есть от всех препятствий к правильному вос*приятию и мышлению.
Двумерное существо для того, чтобы подойти к ясному пониманию трехмерного мира, должно прежде всего отделаться от своих «идолов», то есть своих принятых, ставших аксиомальными путей чувствования и мышления.
От чего именно должно освободиться двумерное существо?
Прежде всего, и это самое главное, от увереннос*ти, что оно правильно видит и ощущает; из этого должно выйти сознание неправильности его пред*ставления мира и затем идея, что реальный, новый мир должен существовать в каких-то совсем других формах, новых, несравнимых, несоизмеримых со старыми. Затем двумерное существо должно изба*виться от уверенности в разделенности предметов его мира. Оно должно понять идею, что вещи, ка*жущиеся ему совершенно разными и отдельными одна от другой, могут быть частью какого-то непос*тижимого ему целого или иметь между собой много общего, чего оно не замечает.
Умственный рост двумерного существа должен идти по пути признания неизвестных ему раньше, общих свойств предметов, вытекающих из их сход*ного происхождения или сходных функцией, непо*нятных на плоскости.
Раз двумерное существо признало возможность существования неизвестных ему раньше общих свойств представлявшихся разными предметов, оно уже приблизилось к нашему пониманию мира. Оно приблизилось к нашей логике, для него уже стано*вится понятно общее имя, то есть слово, не как соб*ственное имя, а как нарицательное имя, то есть слово, выражающее понятие.
«Идолы» двумерного существа, препятствующие развитию его сознания это собственные имена, которые оно само дает всем окружающим его пред*метам. У него все предметы имеют каждое свое соб*ственное имя, соответствующее его представлению об этом предмете; общих имен, соответствующих понятиям, у него нет. Только отделавшись от этих идолов, поняв, что имена могут быть не только соб*ственные, но и общие, оно получит возможность идти дальше, умственно развиваться, приближать*ся к человеческому- пониманию мира. Иначе самая простая фраза, например
Иван и Петр оба люди,
будет иметь для двумерного существа вид абсурда и будет представляться ему приблизительно так:
Иван и Петр оба Иваны,
или:
Иван и Петр оба Петры.
Иначе говоря, всякое наше логическое положе*ние будет представляться ему абсурдом. Понятно, почему это так должно быть. У него нет понятий;
собственные имена, из которых состоит его речь, не имеют множественного числа. Ясно, что всякое множественное число нашей речи будет представ*ляться ему абсурдом.
Где же наши «идолы»? От чего должны изба*виться мы, чтобы перейти к пониманию отношений многомерного мира?
Прежде всего, конечно, от уверенности, что мы правильно видим и ощущаем и что реальный мир похож на тот мир, который мы видим. Мы долж*ны мысленно понять всю условность мира, вос*принимаемого нами во времени и пространстве, и понять, что реальный мир не может иметь с ним ничего общего. Понять, что идеальный (реальный) мир нельзя представлять себе в формах. И затем понять условность аксиом нашей математики и логики, относящихся к нереальному феноменаль*ному миру.
В математике нам поможет сделать это идея бес*конечности. Нереальность конечных величин в сравнении с бесконечными очевидна. В логике мы можем основываться на идее монизма, то есть ос*новного единства всего существующего.
Логика Аристотеля и Бэкона в основе своей дуалистична. Если мы действительно глубоко проник*немся идеей монизма, мы победим «идола» этой логики.
Основные аксиомы нашей логики сводятся так же, как математические аксиомы, к тождеству и противоречию. В глубине их всех лежит признание одной общей аксиомы именно, что всякое данное нечто имеет нечто, ему противоположное; поэтому всякое положение имеет противоположение, всякая теза имеет антитезу. Бытию всякой вещи проти*вополагается небытие этой вещи. Бытию мира про*тивополагается небытие мира. Субъекту противо*поставляется объект. Субъективному миру объективный. «Я» противопоставляется «не-я». Движению неподвижность. Переменности по*стоянность. Единству многообразие. Истине ложь. Добру зло. И в заключение вообще вся*кому А противопоставляется не-А.
Признание реальности этих разделений необхо*димо для принятия основных аксиом логики Арис*тотеля и Бэкона, то есть необходимо абсолютное и бесспорное признание идеи двойственности мира дуализма. Признание нереальности этих разделений необходимо для начала постижения высшей логики.
В самом начале этой книги мы должны были признать как факт существование мира, и созна*ния, то есть «я» и «не-я», или признать реаль*ность двойственного деления всего существующего, потому что все другие противоположения вытекают из противоположения «я» и «не-я».
Дальше мы пришли к признанию возможности расширения сознания до полного поглощения им всего мира. Мы признали, что одно «я» может включить в себе все «не-я». Мы признали, что раз*деление «я» и «не-я» условно, что оно необходимо на известной стадии познания мира, но что оно само отрицает себя, когда познание переходит на высшую ступень. Двойственность есть условие на*шего познания феноменального (трехмерного) мира. Она является орудием нашего познания. Но когда мы приходим к пониманию ноуменального мира (или мира многих измерений), эта двойственность начинает нам мешать, является препятствием к познанию.
Это наш главный «идол», от него мы должны избавиться.
Двумерное существо, чтобы постигнуть отноше*ния вещей в трех измерениях и нашу логику, дол*жно отказаться от «идола» абсолютной индиви*дуальности предметов, которая позволяет ему на*зывать предметы только собственными именами.
Мы, для того чтобы постигнуть мир многих из*мерений, должны отказаться от идола двойственно*сти.
Но применение монизма в практическом мышле*нии наталкивается на непреодолимое препятствие нашего языка. Наш язык не может выразить един*ства противоположностей, точно так же как он не может выразить пространственно отношения причины к следствию. Поэтому мы должны быть готовы к тому, что все попытки выразить на нашем языке металогические отношения будут казаться абсурдами, и на самом деле будут только намекать на то, что мы хотим выразить. Так формула:
А есть А и не-А
или
всякая вещь есть А и не-А,
представляющие собой основную аксиому металогики, выраженную в нашем языке понятий, с точки зрения нашей обычной логики звучит как абсурд и по существу не верна.
Мы должны быть готовы к тому, что на нашем языке нельзя выразить металогических отношений.
Формула «А есть А и не-А» не верна, потому что в мире причин нет самого противоположения А и не-А. Но мы не можем выразить действительного отношения. Правильнее было бы сказать:
А есть все.
Но и это было бы не верно, потому что А есть не только все, но и любая часть всего.
Вот этого именно наш язык не может выразить. И к этому именно мы должны приучить свою мысль.
Думая, например, о своем сознании, мы должны перестать считать его или индивидуальным, или частью мирового сознания. Представляя себе воз*можность сохранения сознания после смерти, мы не должны спрашивать себя, сохранится ли инди*видуальность нашего сознания, или оно сольется с бесконечным сознанием мира и потеряется в нем. В книжке «Les Indes sans les Anglais», которая вспо*минается мне по этому поводу, Пьер Лоти ставит именно этот вопрос. Он едет в Индию, чтобы позна*комиться с индийской мудростью и главным обра*зом со взглядом индийской философии на смерть. По его мнению, европейская мысль (христианская) не может отказаться от идеи индивидуального су*ществования сознания после смерти, а мысль Вос*тока совершенно отказывается от этой идеи и при*миряется с тем, что сознание разольется во всем мире, перестав быть как индивидуальность. Лоти не может примириться с этой идеей «прекращения личности», и он очень красиво описывает состоя*ние духа человека, стремящегося найти ответ на вопрос останется ли он самим собой после смер*ти, потому что для европейского ума ценно только такое продолжение существования.
Взгляд Лоти очень типичен. Это характерное проектирование в мире причин отношений нашего трехмерного мира. Но наше сознание не феноме*нально, а ноуменально. Оно не подлежит законам трехмерного мира. Оно не должно быть или индиви*дуальным, или частью мирового сознания. И оно не может быть одним до смерти тела и другим пос*ле смерти тела. Если оно существует, то оно су*ществует неизменно, меняется только его проявле*ние в нашей сфере. Как ноумен, оно должно совме*щать в себе все возможности, быть и А, и не-А, то есть одновременно быть и индивидуальным, и час*тью мирового сознания, и отражением всего миро*вого сознания.

[Andy_asp]

Мы должны понять, что оно не может быть та*ким или другим, а должно быть и таким, и другим. Каждое индивидуальное сознание есть отражение всего мирового сознания, и оно не может быть час*тью чего-либо.
Мы должны приучить себя к мысли, что проти*воположности, отдельности и общности в реальном мире не существует, что это нереальные свойства нашего нереального мира. Мы должны понять, что в реальном мире одна и та же вещь может быть и частью, и целым, то есть что целое, не меняясь, может быть своей собственной частью. Должны по*нять, что противоположений вообще не существует, что всякая вещь есть известное изображение всего.
И тогда, начиная понимать все это, мы начнем схватывать отдельные идеи о сущности «ноуме*нального мира», или мира многих измерений, в ко*торых мы, собственно, живем.
И в этих случаях высшая логика даже со своими несовершенными формулами, как они являются на нашем грубом языке понятий, все-таки представля*ет собой могучее орудие познания мира, единствен*ное средство для предохранения нас от заблужде*ний.
Применение этого орудия мысли дает ключ к тайнам природы, к миру, как он есть.
Попробуем перечислить те свойства мира при*чин, которые вытекают из всего сказанного раньше.
Прежде всего необходимо отметить, что свойства мира причин невозможно передать словами. Вся*кая высказанная мысль о них будет неверна. Именно об «идеальном мире» можно сказать, что по отношению- к нему «мысль изреченная есть ложь». О нем можно говорить только условно, при*близительно, намеками, символами. И если что-нибудь сказанное понять буквально, то это будет абсурд. Вообще все, высказанное о мире причин, может казаться абсурдом и в действительности есть уже его искажение.
Что же мы можем сказать о мире многих изме*рений, о мире ноуменов, или о мире причин?
1) В этом мире «Время» должно существовать пространственно; то есть временные события долж*ны существовать, а не случаться, то есть существо*вать до и после совершения и лежать как бы на одной плоскости. Следствия должны существовать одновременно с причинами. То, что мы называем законом причинности, там существовать не может, потому что для него необходимым условием являет*ся время. Там не может быть ничего, измеряемого годами, днями или часами. Не может быть прежде, теперь и после. Моменты, разных эпох, разделен*ные большими промежутками времени, существу*ют одновременно и могут соприкасаться. Вместе с тем все возможности данного момента, далее про*тивоположности одна другой, и все их результаты до бесконечности должны быть осуществлены од*новременно с данным моментом.
2) Там нет ничего измеряемого нашими мерами, ничего соизмеримого с нашими телами, ничего больше или меньше наших тел. Нет ничего, лежа*щего справа и слева, сверху или снизу от наших тел. Ничего, похожего на наши тела, линии или фигуры. Различные пункты нашего пространства, разделенные для нас большими расстояниями, там должны соприкасаться.
3) Там нет материи и движения. Нет ничего, что бы можно было бы взвесить, или сфотографиро*вать, или выразить в формулах физической энер*гии. Нет ничего, имеющего форму, цвет или за*пах. Ничего обладающего свойствами физических тел.
4) Там нет ничего мертвого и бессознательного. Все живет, все дышит, все думает, все чувствует, все сознает и все говорит.
5) В том мире не могут быть применимы аксио*мы нашей математики, потому что там нет ничего конечного. Там все бесконечно и, с нашей точки зрения, переменно.
6) Там не могут действовать законы нашей логи*ки. С точки зрения нашей логики тот мир внелогичен. Это область, законы которой выражает Tertium Organum.
7) Там не может быть разделенности нашего мира. Все есть целое. И каждая отдельная пы*линка, не говоря уже о каждой отдельной жизни и о каждом человеческом сознании, живет одной жизнью с целым и заключает в себе все целое.
8) В том мире не может существовать двойствен*ности, дуалистичностъ нашего мира. Бытие там не противоположно небытию. Жизнь не противопо*ложна смерти. Наоборот, одно заключает в себе другое, «я» и «не-я», движение и неподвижность, единство и разделенность, добро и зло, истина и ложь все эти деления там невозможны. Все субъективное объективно и все объективное субъективно. Тот мир мир единства противопо*ложностей.
9) Ощущение реальности того мира должно со*провождаться ощущением нереальности этого мира. И в то же время разница между реальным и нереальным там существовать не может, так же как не может существовать разница между субъек*тивным и объективным.
10) Тот мир и наш мир не есть два разных мира. Мир один. То, что мы называем нашим ми*ром, есть только наше неправильное представление о мире.