Твитнуть
На днях закончил слушать Аудиокнигу Евгения Андреевича Авдеенко "Иов", в которой он разбирает при помощи Масоретского текста и Септуагинты одноименную книгу Ветхого Завета. Также он дает свои комментарии к трудам современных ученых, иследовавших эту книгу. В последней главе (время её звучания - около 15 минут) он разбирал труд Козырева Федора Николаевича "Искушение и победа Святого Иова". Там он привел отрывок из данной книги:
Как это похоже на наших сынов закона, слепивших себе бога по своему образу и подобию. Делай так, а то накажет, не делай так, а то тоже накажет. Они не ищут причастности человека к Божественному бытию, они думают, что угождение богу, которого они себе выдумали, является пропуском в рай. Поэтому и посты их направлены против наших каких-то внешних действий, в которых, по их мнению выражается идолопоклонство, ведь только Бога совершенно внешнего человеку можно обидеть какими-то внешними действиями.
Переход от поклонения Богу Живому к поклонению мертвым богам совершается, по всей видимости, чаще всего не из желания подчиниться воле своих богов (это только, так сказать, злонравия достойные плоды), а, наоборот, навязать свою волю Богу. В идолопоклонстве человек лепит Бога по своему образу и подобию. Человек омертвляет Бога для того, чтобы Его приручить, застраховаться от неожиданностей с Его стороны (вроде той, когда долгожданный Мессия оказывается не царем, а бродягой). Очень ясно говорит об этом библейский образ поклонения золотому тельцу в Синайской пустыне. Евреи отлили тельца в тот момент, когда составили самые благоприятные представления о своем Боге. Он вывел их из плена, дал им манну, и им очень хотелось, чтобы Он всегда был таким. Как современные люди запечатлевают лучшие минуты жизни на фотографической пленке, так евреи запечатлели своего доброго и заботливого Бога в тельце, благочестиво пожертвовав на его изготовление то самое золото, которое их Бог помог им раздобыть в Египте (Исх. 32). Быть может, они чувствовали, что с той горы, где Живой Бог в раскатах грома говорил с Моисеем, придут не самые веселые вести: Закон, самый тяжкий в истории человечества вариант завета с Богом. И не дожидаясь, пока смолкнут звуки голоса Бога Живого, они сделали себе своего мертвого, но зато молчаливого бога.
"...Встань, и сделай нам бога, который бы шел перед нами; ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось...
И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!"
(Исх. 32:1,4)
То же самое случилось с друзьями Иова. Они твердо выучили, что Бог несправедливости не допускает. И вдруг эта непонятная история с их несправедливо наказанным другом. Не дожидаясь, пока недоумевающий Иов выяснит свои отношения с Богом, они вынесли ему свой приговор и, закрыв глаза и уши, решили остаться с тем богом, который им хорошо известен. И потому спор Иова с друзьями это спор почитателя Бога Живого с поклонниками истукана.
Вера друзей Иова была мертва не только потому, что она была статична, но еще потому, что она была верой во внешний авторитет. Бог, совершенно внешний человеку (только трансцендентный, без имманентного содержания), есть одновременно бог мертвый не в том смысле, что он не имеет бытия в себе, а в том, что он не способен оживотворить человека именно в силу своей недосягаемости. Поэтому всякая религия животворна в той мере, в какой она содержит откровение о Богочеловечестве, или, иначе, о причастности человека Божественному бытию. Причастность эта в самом начальном и естественном виде выражается в наличии в человеке духа Божия, в нравственном аспекте проявляющего себя как совесть. Чрезмерное переживание имманентности Бога приводит к ложному представлению о непогрешимости и самодостаточности совести как нравственного критерия, чрезмерное переживание трансцендентности к умалению совести в ее правах. Этим последним уклонением от истины и грешили друзья Иова. Их спор, следуя обычному закону развития спора, переводил соперников от частных вопросов к более общим, вскрывая при этом все более глубокие расхождения позиций. Начав с вопроса о том, виновен ли Иов в своих несчастиях или нет, спорщики переходят к рассуждениям о справедливости мироустройства, а эти рассуждения вызывают, в свою очередь, еще более глобальный вопрос: а должно ли вообще человеку сметь "свое суждение иметь"? Тут-то и раскрывается непримиримость их позиций. Иов настаивает на том, что он вправе знать, чем Бог руководствуется в Своих действиях
"...Встань, и сделай нам бога, который бы шел перед нами; ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось...
И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!"
(Исх. 32:1,4)
То же самое случилось с друзьями Иова. Они твердо выучили, что Бог несправедливости не допускает. И вдруг эта непонятная история с их несправедливо наказанным другом. Не дожидаясь, пока недоумевающий Иов выяснит свои отношения с Богом, они вынесли ему свой приговор и, закрыв глаза и уши, решили остаться с тем богом, который им хорошо известен. И потому спор Иова с друзьями это спор почитателя Бога Живого с поклонниками истукана.
Вера друзей Иова была мертва не только потому, что она была статична, но еще потому, что она была верой во внешний авторитет. Бог, совершенно внешний человеку (только трансцендентный, без имманентного содержания), есть одновременно бог мертвый не в том смысле, что он не имеет бытия в себе, а в том, что он не способен оживотворить человека именно в силу своей недосягаемости. Поэтому всякая религия животворна в той мере, в какой она содержит откровение о Богочеловечестве, или, иначе, о причастности человека Божественному бытию. Причастность эта в самом начальном и естественном виде выражается в наличии в человеке духа Божия, в нравственном аспекте проявляющего себя как совесть. Чрезмерное переживание имманентности Бога приводит к ложному представлению о непогрешимости и самодостаточности совести как нравственного критерия, чрезмерное переживание трансцендентности к умалению совести в ее правах. Этим последним уклонением от истины и грешили друзья Иова. Их спор, следуя обычному закону развития спора, переводил соперников от частных вопросов к более общим, вскрывая при этом все более глубокие расхождения позиций. Начав с вопроса о том, виновен ли Иов в своих несчастиях или нет, спорщики переходят к рассуждениям о справедливости мироустройства, а эти рассуждения вызывают, в свою очередь, еще более глобальный вопрос: а должно ли вообще человеку сметь "свое суждение иметь"? Тут-то и раскрывается непримиримость их позиций. Иов настаивает на том, что он вправе знать, чем Бог руководствуется в Своих действиях
Как это похоже на наших сынов закона, слепивших себе бога по своему образу и подобию. Делай так, а то накажет, не делай так, а то тоже накажет. Они не ищут причастности человека к Божественному бытию, они думают, что угождение богу, которого они себе выдумали, является пропуском в рай. Поэтому и посты их направлены против наших каких-то внешних действий, в которых, по их мнению выражается идолопоклонство, ведь только Бога совершенно внешнего человеку можно обидеть какими-то внешними действиями.
Комментарий