Что делать?

[Верка]

Пошли, - велел Назаров, не отпуская вратаря. Он не знал, куда поведет его и что будет с ним делать. Он думал об одном: «Пора кончать». И тут увидел, что навстречу им несется семенящим шагом сам Чибисов. А сразу за ним, презрев законы дистанции, - разъяренный Борисоглебский.

Чибисов не стал возиться с собраниями и прочими словопрениями. По очереди он вызвал к себе в номер весь состав «Скифа», основной и дублирующий. Ночь он посвятил анализу и на установке перед игрой объявил об экстраординарных мерах, «которые принимаются для того, чтобы покончить со всеми безобразиями и вывести нашу команду из прорыва».
Назаров «за хулиганские действия, которые привели к серьезному травмированию основного и лучшего вратаря, что серьезно ослабило команду перед решающими матчами», из «Скифа» отчислялся.

- Посадить его в самолет, и чтоб духу его близко не было, - сверкнул глазами директор.

- Я уже взял ему билет, - поспешно сообщил Лева Задов.

Воронов и Рем Рахметов окончательно переводились в дубль.
«Нам это нелегко делать, но мы вынуждены пойти на это, чтобы они осознали свое поведение и доказали, что достойны опять выступать в основном составе». Чибисов вздохнул, но тут же заговорил так, будто резал своим голосом жесть. Мы не остановимся ни перед чем для того, чтобы восстановить в команде игровую и бытовую дисциплину.
Семен Семенычу и доктору Папахристосу был объявлен выговор.
Борисоглебскому обещано: «Поговорим, когда вернемся домой».
- Начинайте установку, - кивнул ему Чибисов, - а то я всю ночь не спал. Он не обманывал: от глаз до середины плоского носа по его широкому лицу расползались синие мешки.
Когда думал Борисоглебский, неизвестно было. Но он все взвесил и учел. И встал такой же солидный и спокойный, как всегда.

- Наш тактический ход, - сказал он тихо и многозначительно, - состоит в том Прикройте дверь. Поплотнее. Так вот: Сербов и Чередин, которых противник рассматривает как нашу главную силу, наш таран, будут помогать своим оборонительным линиям. А атаки будем вести по краям. Он посмотрел на двух дублеров. Вы поняли, что вам доверяют? Но и своим крайним защитникам чтоб не давали играть впереди!
Чибисов, несмотря на усталость, тоже сказал несколько слов. В том смысле, что позор смывается кровью, а посему кровь из носу, но взять в последних на выезде матчах три очка.
Никто не возражал ему. На поле тоже старались и проиграли обе встречи, как никогда: пропустили одиннадцать мячей. В воротах стоял Атманаки (Белкин не уезжал в Южный, но руку картинно носил на перевязи). Губанов неистовствовал. Второй гол к вящему удовольствию местных болельщиков он забил в свои ворота сам. Не случайно, а преднамеренно. Крикнул Толе Атманаки, когда тот выбивал в поле: «Мне!» А этот растяпа сдуру подарил мячик чужому. Губанов еле-еле выцарапал мяч обратно. А тот стоит в воротах, рот раскрыл. Губанов сам не понял, как это получилось: стукнул метров с трех прямо по Атманаки: «Будешь работать или нет?» Толя не ждал, конечно. Он даже защититься не успел. Мяч стукнул его по щеке и отскочил в угол ворот. Трибуны изнемогали от восторга.
После этого Атманаки начал пропускать мяч за мячом. Что ни удар там! Борисоглебский послал в Южный телеграмму: «Беспомощен был Атманаки, заменяющий в этих встречах травмированного Белкина».
Единственный за обе игры ответный гол забил Сербов. Благодаря Джурковичу. Тот ходил туда-сюда по полю, как челнок. Заберет мяч и сам тянет вперед. А чуть что несется к себе «на подчистку». Девяносто минут в работе. С его подачи Сербов и пробил по воротам. С такой силой, будто хотел одним этим ударом отмстить за весь позор, что обрушился на голову «Скифа». Это было перед самым концом игры. Но Чибисов уже уехал к тому времени со стадиона. Он даже не попрощался с Борисоглебским.
Сам Федор Андреевич был настолько удручен, что даже не обратил внимания на то, что говорит ему Гуреев.

- С Джурковичем нехорошо, - повторил капитан. Там, в раздевалке.

- Я не доктор, - наконец ответил Борисоглебский.

И ушел.**

** Ох, чует мое сердце, Джурковичу штрафец-то все-таки прилетел! прим. В.П.Б.

А Джуркович едва переступил порог раздевалки. Тесная комнатка резко встала на дыбы, и пол стремительно поднялся навстречу. Игоря подхватили и уложили на скамейку. Доктор Папахристос прибежал и испугался больше, чем все, столпившиеся вокруг Джурковича.

- Что с ним? спросил Гуреев.

- Бывает, - попытался обрести себя Папахристос. Он сам помчался за «скорой».

Игорь вернулся в Южный только через неделю. Он все не мог забыть эти последние два матча. Кошмар бесконечных угроз и преследований. Он тоже в какой-то мере подчинялся сложившемуся мнению и только в последней злосчастной игре, когда им владела иступленная боль за «Скиф», когда он выполнял чибисовскую рекомендацию «кровь из носа» едва ли не буквально, он понял, чего стоил Назаров. Оказывается, по вине Назарова не только проигрывали. Он брал на себя еще и добрую половину работы, той, что всею тяжестью, когда Назарова отчислили из команды, обрушилась на Джурковича.
Бывало и прежде, после напряженной игры, Игоря мучили кошмары. Но сейчас в течение всей этой недели в больнице, едва он забывался, повторялось настойчиво, как фраза на «заезженной» пластинке, одно и то же. Лилипут-нападающий летит к воротам. Ножки его семенят с частотою пчелиных крылышек. Игорь делает рывок навстречу. Душа выскакивает из тела вон, но ноги ни с места. И тают остатки сил. И тает жизнь. И нечем дышать.
Медсестра успокаивала его, шепча что-то дурашливое. Пожилой врач, болельщик, долго рассматривал кардиограммы и спрашивал:

- Ты мне честно говори. Я не тренер тебе: перед игрой пил?

Игорь прикладывал ладонь к груди:

- Что Вы? Как можно?

- М-да, - произносил врач. Наконец он догадался. А вечером накануне?

Игорь улыбнулся, как он умел: виновато и искренне.

- Было дело. Так, немного. Знакомых встретил пару стаканОв

Доктор долго считал пульс.

- Тут у нас пару стаканОв не пьют, - сказал он. Я, слава Богу, знаю, как у нас пьют. Можешь мне не рассказывать. Он посмотрел на Игоря, и столько внимательного сожаления было на его лице, что Игорь испугался.

- Доктор, - спросил он тревожно, - что-нибудь страшное?

- Не бойся: жить будешь, - ответил врач и пожевал губами. Как тебя только допустили. Такое безобразие! У вас что, осмотра перед игрой не бывает, что ли?

- Обязательно, - ответил Игорь. И на каждой установке спрашивают. Как же

- Так почему ты молчал?

- А я себя чувствовал нормально. Игорь потупился. Просто игры были тяжелые.

- Я видел, - сказал доктор. Ты же все отдаешь. Это, конечно, хорошо такой характер для игрока. Если бы нашему Каурову хотя бы половину. Он встал: - Ладно. Вернешься к себе сразу в диспансер. Чтоб без разрешения даже на пушечный выстрел не подходил к футбольному полю.
Впервые Игорем овладело искреннее раскаяние.
« Ну на кой ляд мне это надо было, - повторял он про себя. И еще перед такой игрушкой ». Он считал виноватым только себя. Так оно и было. Но вдруг вспомнил: «Дядя Федя знал же. Знал! И все-таки поставил меня на такой матч! Лучше бы уж выгнал. Черт с ним: попереживал бы, но зато был бы здоров». Игорь заворочался: «Значит, ему ничего не надо: только работай», - впервые он задумался над этим и увидел своего старшего тренера таким, каким раньше не представлял себе.
Он же был благодарен Борисоглебскому! Часа в два ночи веселые усачи привезли Игоря в гостиницу. Он с трудом поднимался по лестнице, добродушно ругая коварное вино с мудреным, чуть ли не неприличным названием.
И тут его подхватила сильная рука и поволокла вверх.

- Ты что ж это делаешь, стервец! выругался Борисоглебский. Надавать бы тебе по роже, чтоб знал

- Поосторожней, пожалуйста, - заплетающимся языком возразил Игорь.

- Тише! зашипел Борисоглебский. Он даже прикрыл своей ладонью Игорю рот. Ложись, и чтоб ни звука!

В общей комнате стоял многоголосый храп.

- Как самочувствие? спросил Борисоглебский утром на установке. На Игоря он не смотрел. Теперь Джуркович это вспомнил. А тогда он даже был рад. Ему до чертиков надоели нотации.

Он быстро поправился и уже в самолете, по пути домой, вновь обрел себя. Ничего страшного не случилось. И ему опять повезло: экипаж попался южногородский, а стюардесса давишняя знакомая. Она произнесла свою дежурную тираду и села рядом с Игорем. Смеясь, они пережили заново всю ту прошлогоднюю историю, когда едва не опоздали на самолет. Попрощалась она с Игорем так же официально-приветливо, как со всеми, но на конфетной бумажке написала номер своего телефона и «звони по нечетным». И сунула ее Игорю в карман.
«Как ее зовут? тщетно вспоминал Игорь. Черт! Всегда у меня одно и то же. Она же начала: «Меня зовут Клара или Кира?» Он улыбнулся, довольный собой. А Борисоглебский (с доктором и Левой Задовым он прибыл встречать Джурковича) истолковал по-своему

- Артист! бодро воскликнул он, хлопнув ладонью Игоря по спине. Ну, будешь ты нам еще такие номера выкидывать?

Доктор был подавлен.

- Как ты себя чувствуешь? только и спросил он.

- Да ты что, сам не видишь? ответил за Игоря Борисоглебский. Он как молодожен: всегда готов.

Лева сидел рядом с шофером: расплачивался-то он.

- Ну, Мандарин, ты концы еще не отдаешь? спросил он, повернувшись.

- Я еще на твоих поминках выпью, - мрачно пообещал Игорь.

Борисоглебский захохотал, и даже Папахристос жалко улыбнулся.

- Орел! Ничего не скажешь, - снова положил Борисоглебский руку на плечо Игорю. Надо «под занавес» у чемпионов выиграть. В Москве, и последний матч сезона. Доходит? Сразу снимем полсотни грехов. Он наклонился к самому уху Игоря. Ты, конечно, отдыхай. Мы тебя все равно обижать не станем.

Он отодвинулся и завел разговор на общую тему: как плохо поливаются улицы. Пыль такая Он даже закашлялся.

- Мне здесь, - показал Игорь.

Борисоглебский тоже вышел.

- Вот что, - сказал он, помявшись. Тут фанатики эти целую заваруху подняли. И Баранова подбили. Стукнул кто-то из наших дружков. Комиссия какая-то И этот Летов тоже: заняться ему нечем! Он деланно захохотал. Выдали мы им пенсии на свою голову. В общем шум до небес. Вроде ты не мог, а тебя заставили. Он заглянул в лицо Игорю. Ты ж помнишь, как было? Если б ты хоть заикнулся

Сухонькая невысокая женщина стояла у ворот, не решаясь подойти к ним.

- Сейчас, мама! помахал ей рукой Игорь.

И Борисоглебский, несмотря на всю свою озабоченность, удивился тому, что у красавца Джурковича такая невзрачная мать. Она посмотрела на Игоря, обрадованно улыбнувшись, и тут же перевела взгляд, испуганный и внимательный, на Федора Андреевича.

- Ну, я пошел, - Борисоглебский торопливо пожал Игорю руку. Так ты учти!

Время пришло. Борисоглебский торопился.

(продолжение следует)

[Верка]

Борисоглебский торопился. Пришло время. Он не упрекал себя за то, что пошел в этот «богоспасаемый «Скиф». Он хорошо понимал, что в команду получше его вряд ли пригласили бы. Подвернулся этот Чибисов и единственная возможность попасть в класс «А». Он ее и использовал! Как в шахматах: имеешь шанс пройти в ферзи двигайся! Лучше слететь с доски фигурой, чем оставаться на ней пешкой. Более лестно, и в послужном списке тоже строчка останется. А повезет
За этот сезон Борисоглебский много понял. Он ведь тоже дебютировал в классе «А». Теперь он знал: надо вербовать не троих, а самое меньшее шестерку классных игроков. Да и то: Марфушин этот оказался дутым. Так что фактически работали двое. И то, пожалуйста: как бы там ни было, а в классе «А», хоть на последней ступеньке, но зацепились.
Борисоглебский стал умнее. И он действовал.

В торжественный вечер после победы в Москве над чемпионом он сидел в ресторане «Спорт» со своим старым другом Мишей Гетьманом. Тот сейчас не вылезал из Москвы: спасал утопающий «Алай».

- Все! признался Борисоглебский после третьей рюмки коньяку. Кончится сезон - и «прощай, любимый город». Вот так встало!

- Вы же зацепились, - возразил Гетьман. Тебя не погонят.

- Пойми, - горячо говорил Борисоглебский, - я же неиз-за шкуры. Он высказался, наконец-то, прямо. Мы б с тобой, например, команду сделали блеск! Без дураков. Не надо было бы тебе, как сейчас, из кожи лезть. На своих ногах держались бы.

Гетьман налил себе и ему. Он молчал. Но Федор Андреевич знал, что не принято решать важные дела так вот по-мальчишески, с ходу.

- Ну и кого б ты мог взять? спросил наконец Гетьман. Он смотрел на давнего друга с улыбкой, но испытующе. Кто там у тебя есть, в твоем «Скифе»?

- Что «Скиф», - пожал плечами Борисоглебский и чокнулся со стаканчиком Гетьмана. Белкин, Губанов те, конечно, куда я.

- Там Джуркович вроде ничего.

- А-а, - махнул рукой Борисоглебский. Перебрал где-то и дошел. Правда, он быстро отходит, так пристали: «Не допускать. Под врачебный контроль». Знаешь, кто там больше всех старается? Летов! Из-за него одного хоть на край света. Он выпил. Гетьман молчал и чего-то не договаривал. И Федор Андреевич спохватился: не сказал ли он лишнего. Вообще-то меня никто не гонит, - произнес он, жуя. И авторитет имеется. И в Союзе тоже

- Ты слышал? вдруг спросил Гетьман. Мартынову заслуженного дали. Ты же помнишь его.

- Слышал, - протянул Борисоглебский. Его бы - к Летову. Как раз два сапога пара. Понравились кому-то его байки или просто под хорошее настроение попал. И опять же вкалывает лет пятнадцать на одном месте. Кто еще так?

- У него и команда неплохая, - вел свое Гетьман. Не блеск, но все-таки.

Борисоглебский начал догадываться.

- И не надейся, - сказал он зло. - Он оттуда даже запасного вратаря с собой не возьмет. Не то что Девушка! он поднял пустой графинчик.

А Гетьман задумался.

Летов и комиссия представили в Федерацию целую папку: и заключения, и протоколы, и всякие медицинские карты. А вывод один: «команда в результате неправильной постановки тренировочной работы, пагубной тактики пресловутый «скифский щит» - измотана морально и физически. Воспитание строилось на неправильных принципах: нездоровая конкуренция, чуждые нашему спорту материальные стимулы, натравливание одних игроков на других, деление на избранных и неспособных » Волосы могли дыбом встать. Но Федору Андреевичу теперь было на все наплевать. Он написал перед отъездом коротенькое письмецо Гетьману, и в конце: «Привет тебе от Белкина, Губанова, Череднина, Сербова, от Барсука (из «Шахтера», ты знаешь), от Игорька Крутого из Новосибирска (помнишь, на спартакиаде отличился) и еще кой от кого ».
Было это сделано не слишком изящно, но в общении с Гетьманом Борисоглебский избегал ненужной дипломатии.
Гетьман получил письмо утром. А ночью ему звонил Мартынов. Но не дозвонился.

Володя Воронов играл в «Скифе» давно. С восемнадцати лет. Он перевидал многих наставников и на досуге составлял их «опись» наподобие щедринской описи градоначальников. Не все там было верно, но главное схвачено точно.
Последняя опись гласила:
« Твердохлебский Теодор Амадеевич. Имел неизменно в одной руке кнут, а в другой пряник. Пряников на всех не хватило, а кнут сломался. Ввиду этого, захватив «скифский щит» и тройку «варягов», бежал в смежные края Алайские».
Характеристики эти Володя знал наизусть и, если был в настроении, потешал ими команду. Сатира его доходила не до всех, тем не менее даже Рем Рахметов постоянно требовал:

- А ну, Воронов, заведи про этих

Сейчас Володя вслух импровизировал. Так было интересней: на глазах у ребят рождалась характеристика нового тренера. Пора было: Мартынов уже месяц работал со «Скифом».
Южный февраль то баловал погожими деньками, то загонял команду на неделю в спортзал, а по вечерам в палаты. Футболисты жили в горном санатории. На этом настоял Мартынов. На первых порах команда не тренировалась, а отдыхала. А кому надо лечились. Мартынов едва ли не за ручку водил Джурковича на процедуры. В мертвый час соблюдалась священная, как в пионерском лагере, тишина.
Мартынов знал, как настораживает это болельщиков и удивляет игроков.
Чибисов уже предупредил его. По-дружески, конечно:

- Смотрите: найдутся скажут: «Спорт не курорт».

- Ладно, - ответил Мартынов. - До конца сезона грехов еще много наберется. А семь бед один ответ.

Чибисов пожал плечами и, уже в качестве директора, нашел оправдание:

- Все равно сейчас зимние каникулы.

А Володя Воронов сейчас вносил в будущее описание первые строки:

- Мартын с балалайкой! возгласил он, и все, кто был в палате, залпом выдохнули:

- Га-ах!

- не спал ночами, прислушиваясь к дыханию вратаря. Собственноручно ставил банки ведущим игрокам

Рахметов рыдал, Атманаки стонал, Джуркович, изнемогая, катался по кровати. Никогда еще не было такого успеха. Володя вошел в раж:

- Приказал всем после каждой тренировки сдавать анализ

Он вдруг сообразил, что они истерически хохочут, даже не прислушиваясь к его декламации. Тогда Володя оглянулся и увидел Мартынова, коренастого, в синем тренировочном костюме, очень похожего на всех футболистов. Только на лице несколько морщин, как шрамы. Они казались сейчас еще глубже, потому что Мартынов преувеличенно строго нахмурил брови. Он смотрел на Воронова, гипнотизируя его светлыми глазами. Но в них, как ни старался Мартынов, мерцали смешинки. И Володя это сразу уловил.

- Ну а дальше? спросил Мартынов и мотнул головой, словно хотел боднуть Воронова колючим чубчиком.

- Вы не обижайтесь, Георгий Петрович, - прижал руки к груди Воронов. Мы же так

- Я тоже так, - сказал Мартынов грозно. Буду каждый вечер самолично ставить тебе на одно место горчичники.

- Зачем? окончательно ободрился Воронов.

- Чтоб усилить приток крови к нижней части и улучшить бег.

- Ради спорта - всегда готов, - раскланялся Володя.

- И все же ты не прав, - сказал Мартынов. Потому что я не «с балалайкой», а «с трубой». Ей-богу. Когда-то в джаз-банде здорово играл. Даже самому не верится.

- Может, будете? озорно предложил Воронов, глядя на Мартынова смеющимися глазами. На тренировках

- Лучше на матчах, - сказал Валя Назаров. - Как тот солдат «По щучьему велению» Сам играет, а они пляшут. Он быстрей и все быстрей.

- Только «твист», а то будем проигрывать, - опять вставил свое слово Володя.

- «Твист» я не умею, - ответил Мартынов. Польку! Тоже темп что надо. - Он развернул бумажную «простыню», разграфленную на клетки, и попросил:

- А ну-ка помоги.

Воронов тыкал в стену кнопки и читал скучным голосом:

- Общефизическая, техника, кросс

Он не закончил, выглянул в окно и вдруг закричал, обрадованно и изумленно:

- Парни! Серб движется. Собственной персоной!

Мартынов один все также сосредоточено приколол расписание занятий.

- Приветик! сказал с порога Сербов. Здравствуйте, Георгий Петрович!

На левой руке у Славки висела синяя бархатная сумка. Он раскрутил ее и хлопнул по боку бросившегося ему навстречу Воронова. Вся команда сгрудилась вокруг них.

- Пустите! закричал Славка, размахивая своей сумкой. Он, наконец, вырвался и протянул Мартынову руку. Я болел, - сказал он.

- Знаю, - ответил Мартынов. Давай, устраивайся.

Он вышел. Песчаные дорожки в парке покраснели после дождя. Мартынов шел, оставляя глубокие следы. В столовой вспыхнул свет, и небо над главным корпусом сразу потемнело.

- Семен Семеныч! окликнул Мартынов Горбункова. Пойдем сразимся.

Они спустились в биллиардную.

- Слышал? спросил Мартынов, натирая мелом кий. Сербов прибыл.

- Не может быть, - улыбнулся Семен Семенович.

- Он самый. Его-то уж ни с кем не спутаешь, - сказал Мартынов и лихо грохнул шарами.

Он вдруг почувствовал, что выиграет партию.

(продолжение следует)

[Верка]

Еще по дороге Мартынов дал себе обет: не конфликтовать. Потом пошел на уступку: только по крайности.
То, что рассказал ему о Чибисове, директоре института физкультуры и главном попечителе «Скифа», Летов, настораживало. Он даже хотел из-за этого отказаться от «Скифа», несмотря на все уговоры в Москве: «Надо помочь Дело не в команде: мы хотим поднять на периферии класс. На кого еще надеяться, если не Вы?»

- А кто же, Гоша? сказал и Летов. Кто, если не ты и не такие, как ты? Что ж, отдать футбол на откуп борисоглебским?

- Я в Северодвинске уже забыл, как кровь мне портят, - вздохнул Мартынов. А тут опять

- Нет, Гоша, - возразил Летов. Нам еще трубить и трубить. До самого третьего инфаркта. И не один же ты будешь. И Чибисов после всех прошлогодних историй хвост поджал.

Сперва все шло спокойно. И Федерация, и дирекция института в лице Чибисова одобрили все его планы и начинания. Надо, чтобы футболисты отдохнули и окрепли. Времени до начала сезона мало, - поставим на первые игры больше молодежи. И дублерам на пользу, и основные будут пока что обретать форму. Будем, конечно, проигрывать. Но это спорт: слабых побеждают. А мы пока еще не в полной силе. Но мы наберем ее и покажем, на что способен наш «Скиф»!

- Вы только футболистов так не настраивайте, - попросил Чибисов. А то знаете, кто поймет, а кто и нет.

Футболистам Мартынов еще раньше сказал другое. При первой встрече с ними.

- Конкретную тактическую установку буду давать на каждый матч, - сказал он. Услышите, оцените, выскажетесь. Надо вместе изменим. А стратегическая одна.

Он обвел ребят взглядом. Воронов зевнул и прикрыл рот, тряся головой. Назаров изучал свои колени. Джуркович смотрел в окно. Они ждали пространных формулировок и научных концепций, порядком надоевших им на лекциях в институте. Но Мартынов вместил все в одно, миллион раз слышанное, слово. И произнес его как выстрелил. Так, что все вздрогнули и скрестили взгляды на новом тренере.

- Стратегическая одна, - сказал Мартынов. Играть!

- А мы что? вырвалось у совсем еще юного Юры Антонова.

- Мы вкалывали, - мрачно посмотрел на него Воронов.

А Назаров зашептал Джурковичу:

- Помнишь, Игорек, как ты тогда про этого рассказывал? Про боксера, который нос свой все прячет, а потом по очкам выигрывает? Высоцкого?

- Он про другое, - показал глазами на Мартынова Джуркович. Я понял, что он хочет сказать.

Все заговорили сразу, а новый тренер не наводил порядка. Пока все сами не замолчали. Тогда и обычно молчаливый Максим Исаев произнес свое слово:

- А у нас: «Выкладывайся! Хоть кровь из носу!» Другого вроде не знают.

- А тебе бы только пофилонить, - подсек его Назаров. Я ж знаю, про что ты. А здесь не про это говорят.

- Ты на себя лучше смотри, - возмутился Исаев, но голос его потонул во вновь возникшем гуле. И снова Мартынов ни разу не приказал: «Тише!»

- Вы скажите сами, Георгий Петрович! услышал он, наконец, голос Гуреева.

- Выкладываться надо, - сказал Мартынов, и сразу наступила тишина. И в спорте, и в жизни, - все настоящее на пределе. Иначе эрзац. Только можно по-разному выкладываться. В футбол даже на первенство мира все-таки играют. Во всяком случае - должны. Потому что если нет удовольствия и радости кончается игра. Хотели бы, скажем, выяснить, в каком там городе или селе хлопцы сильнее. Что можно сделать? Ну, хотя бы положить рядом два здоровенных бревна. Десяток в красных майках, десяток в синих. Взваливайте на плечи и пошли в гору! Кто раньше три мили протащит, за теми победа.

Ребята улыбались.

- Как раз для тебя работенка, Мандарин, - подмигнул Воронов. Он же у нас, как трактор.

- А что? откликнулся Мартынов. Парень что надо! Но людям все-таки больше по душе футбол, где есть азарт. Где много случайностей, где ситуация складывается то удачно, то неудачно. Везет или не везет. А побеждает настоящее. Как в жизни, где возникают без конца все новые и новые препятствия, и их все время надо преодолевать. Потому и борьба такая же разнообразная. Как в шахматах. Только здесь сражаются и ум, и мускулы. А для того, чтобы все это развернулось, нужна свобода.

Вошел Лева Задов и что-то зашептал Гурееву. На него цыкнули со всех сторон. Лева присел на валик дивана и наморщил лоб. Он не понимал, что это все так внимательно слушают?

- Свобода, - повторил Мартынов. Опять как в жизни. Человек в цепях делает сотую часть того, что он может. И делает плохо. Для успеха необходимо творчество. А для него свобода. В футболе она наступает тогда, когда никто не грозит тебе карами небесными и земными за то, что потерял очко. Или даже проиграл финальный матч на кубок. И бесстрашие не в том, чтобы очертя голову налететь на защитника. Надо делать все для победы, но не бояться поражения. Тогда будешь все время придумывать, находить, осуществлять. Тогда раскроются все твои силы и возможности. Все, что ты умеешь. Ты будешь отдавать игре все. Но ты это будешь делать сам, по собственной воле. Ты устанешь после матча как я не знаю кто, НО! Даже эта усталость будет наградой.

Задов встал и вышел. Правда, на цыпочках.

- «Не вынесла душа поэта », - постучал себя по лбу Воронов.

Но никто не засмеялся.
Все ждали от Мартынова еще чего-то. И Володя тоже. Он только не мог упустить случая подковырнуть админа.

- Мы будем играть, - подвел итог Мартынов. Это наша стратегия. Чтоб получали удовольствие и радость в каждой игре, и мы сами, и зрители. Чтобы победа не приводила нас в телячий восторг, а поражение не убивало. Вот и все. А дальше пойдут тренировки, а перед каждой встречей установка.

(продолжение следует)

[Верка]

- Хорошо, - сказал Чибисов и пожал новому тренеру руку. Я этого Борисоглебскому в жизни не прощу: довести так команду! Еще спасибо я запретил два товарищеских матча провести после сезона. Сказал: баста и все! Устали!

Пока они ладили. Даже после того, как Чибисов провел разведку боем.

- У Вас, Георгий Петрович, говорят, в Северодвинске несколько отличных ребят было?

- Есть, - ответил Мартынов. Не так, чтобы очень, но есть.

- Нам же центрального защитника и вратаря вот так надо, - вздохнул Чибисов. Вместо Белкина и Губанова.

- Найдем, - сказал Мартынов.

Чибисов оживился.

- Джуркович сам, по-моему, неплох. Вот только, рассказывают, нережимный. Это худо, - сказал Мартынов.

- А там у Вас, как центральный?

- Молодой он, - просто ответил Мартынов. Нельзя ему так резко климат менять. Это у меня шкура потолще. Но и то, Вы же знаете, если бы не Федерация и не Летов

- Что Вы, Георгий Петрович! Чибисов сложил молитвенно руки. Для нас, скажу прямо, это честь. Заслуженный тренер

Мартынов поморщился:

- Какая там честь. Сколько смогу сделаю. А там, что Бог пошлет.

Он пожалел Чибисова, но решил, что надо высказаться до конца. И добавил уже с порога:

- Выигрывать или проигрывать будем своими ногами. И слава наша, и позор тоже. Вот так. И иначе я не умею.

Шло бурное предсезонье, когда трибуны мокры и пусты, а футбольные поля унылы. Даже ворота сняты и убраны под навес. И мячи из них давно выпущен воздух душа живая лежат на складе скучной стопкой. И футболисты, заглянув на огонек, уже с порога сразу умоляют приятелей:

- Только не о футболе! Ладно?

Их понимают: пусть отдохнут. Сейчас нет покоя другим: футбольным стратегам и меценатам. Они волнуются и действуют. Кто как может. Чибисову оставалось только ерошить скудную растительность на своей огромной голове. Он сжимал ее горячими ладонями, но будущее «Скифа» было окрашено в печальный черный цвет. Как стволы деревьев за окном его кабинета.
Борисоглебский уехал черт с ним. Но он забрал с собой Губанова и Белкина. Вредные парни. Тяжелые, ничего не скажешь. Но когда хотят, они играют! Еще как! А кто вместо них станет?
Чибисов поежился. Он чувствовал себя как хозяин, который не запас дров. А рассветы уже дышат морозцем. И зима неотвратима.
«О чем он думает? Этот новый. Теоретик. Стратег » - пытался он угадать, глядя на Мартынова. А тому тоже было невесело.
Мартынов видел пока что самое главное: команда переработалась. Иначе и не скажешь, хоть термин этот и неспортивный. В этом-то и суть. А молодежь не обстреляна и угнетена. Каждый, наверное, прошел свою Голгофу: внезапный дебют («Заменишь самого Марфушина. Смотри!»), неудача и до конца сезона длинная скамейка запасных.
Он всего несколько раз видел своих нынешних ребят. Они сидели в маленькой комнатке, тесно сдвинув стулья: настороженные, молчаливые, все одинаковые. Что они: верят в него или просто устали? Он познакомился с ними, как новый учитель с классом. Сказал несколько слов и отпустил. Пока что он думал о «Скифе» в целом. А Чибисов заботился о людях.

Сергей Чередин, наверное, не ушел бы из «Скифа», если бы не вся эта история с квартирой. Он жил вместе с матушкой в старом железнодорожном доме и ничего ему не нужно было, пока он не побывал у Белкина на новоселье. Вратарь был не женат, но ему, как и обещали, дали еще в начале сезона отдельную квартиру. Сергей вернулся домой и вдруг все - и мебель, к которой он привык с детства, и маленькая терраса, пристроенная еще батюшкой, и душ во дворе - показалось ему таким жалким и убогим, что захотелось выть.
«Здоровый лоб, - сказал он самому себе, - а до сих пор спишь на раскладушке. Каждый вечер заноси, а утром - вытаскивай . Даже угла своего нет».
Все это казалось еще более невыносимым, когда он вспоминал квартиру Белкина.

- Ничего лишнего, - восторженно щебетали приятельницы Валерия. За полгода Валерий приобрел их раз в пять больше, чем Сергей за всю свою двадцатилетнюю жизнь в Южном Все они были похожи дружка на дружку если не как родные, то как двоюродные сестры, и все старались походить на Брижитт Бардо.

- Тахта буквой «г», торшер, магнитола Все модерн и все на месте. Просто прелесть.

- А картинки? хмыкнул Сергей.

Брижитты взвизгнули.
Над магнитолой у Белкина висел портрет Луи Армстронга, вырезанный из журнала «Америка». Знаменитый «Губач» был снят в тот момент, когда он берет верхнее «си». Глаза его, единственно белое, что было на лице, казалось, вот-вот выкатятся.

- Море экспрессии, - сказал Белкин.

Сергей не понял: о трубаче или фото.
Был и футбольный снимок: вратарь перебрасывает мяч через перекладину.

- Это я, - объяснил Белкин. Как раз с киевлянами, когда Лобан закрутил

На остальных картинках были девочки. Все в розовом свете. Об одной Белкин сказал:

- Самой Мерилин Монро фору даст.

Сергей вспомнил эту обольстительницу, глядя на стену, оклеенную такими старыми обоями, что он их даже не замечал. Там тоже висела картина: голова лошади с задумчивыми умными глазами. «Откуда ее только выкопали? с раздражением подумал Сергей. Батюшка всю жизнь на железке вкалывал. Матушка тоже вроде не ездила верхом »
Он больше не мог откладывать, тем более, что знал: не откажут. Это было как раз в то время, когда Сербова начали стеречь двое и Чередин освобождался. А использовать момент он умел.

- Будет у тебя хата, - коротко пообещал ему Борисоглебский. Только работать надо на уровне. Понял?

Чередин забил гол самому Котрикадзе. Он сделал это не ради квартиры, конечно. Просто настроение было хорошее. А кто не знает, как это важно?
Потом пошли неудачи: все сломались, увяли. Сергей Чередин тоже. Борисоглебский ходил тучей и Чередин не решался подойти к нему. Но, когда начали поговаривать о новом сезоне, когда Белкин и Губанов уложили чемоданы, он чутьем нападающего понял: сейчас! И не ошибся

- Мне квартира нужна. Сколько можно ждать? спросил он у директора института. Чибисов, убитый вконец тем, что «Скиф» теряет лучшие кадры, поспешно успокоил Сергея:

- Не волнуйся. Я тебе даю слово. Ты слышишь? Я тебе слово даю.

- Белкин же освобождает, - сказал Чередин.

Чибисов развел руками и вздохнул:

- Это человек Борисоглебского. Что сделаешь.

- Я не про то, - повторил Сергей. Квартиру же он освобождает. Ну так пускай ее мне дадут.

- Слушай! обрадовался Чибисов. Конечно, можно.

И потянулся к телефону.
Назавтра Чередин зашел в жилотдел. Его долго и искренне расспрашивали о самочувствии, вспоминали, как он забил гол, о котором он уже и сам не помнил: «Ну совершенно спокойненько! Все лежат, а он раз и тама!»
Сергей сдержанно улыбался.

- Ты, наверное, женат? спросил инспектор, заполняя бланк.

- Воздерживаюсь, - ухмыльнулся Сергей.

- А-а, - догадался инспектор, - скоро женишься. Значит, невесту зовут Как?

- Леля, - понял, наконец, Чередин и назвал первое пришедшее на ум имя. Почему-то секретарши Чибисова.

- Угу, - кивнул инспектор. Леля Ивановна

- Иванова, - засмеялся Сергей.

- Добро, - сказал инспектор. Квартира все равно ваша, «Скифа». Выпишется Белкин зайдешь за ордером. Звони.

Борисоглебский со своими еще не уехал. Он мгновенно узнал, что квартиру Белкина отдают Чередину, а значит, Сергей на якоре.

- Чудак-человек! сказал он Сергею. - В Алайске строят немножко лучше, чем здесь. Скажи, Валера?

- Верняк, - откликнулся Белкин.

- И получишь с ходу. Ручаюсь, - заверил Борисоглебский.

Но Сергей не соглашался. Видимых причин не было. Была антипатия к «Алаю». Обыкновенная болельщицкая неприязнь, традиционная в Южном, впитанная еще в детстве. Даже в мальчишеских матчах никто не хотел быть «Алаем». А на первую майку, купленную ему на день рождения мамой, Сергей нашил самодельную эмблему «Скифа» - натянутый лук со стрелой.
Каждый раз, когда Борисоглебский начинал уговаривать его («Там же такие ребята собираются: Барсук, Крутой, братья Варенцовы. Мы ж запросто на кубок потянем!»), он мрачнел. И все-таки шестым чувством директор догадался, что Серега Чередин интересуется расписанием алайских поездов.
Сергей, как и Гуреев, в институте не учился. Гуреев возил на «Победе» Чибисова, а Чередин ремонтировал спортивный инвентарь. Работа была удобная для футболиста: возвратившись из турне, Чередин допоздна возился, шлифуя брусья и «кобыл» латая. Трудился он в охотку и все получалось у него хорошо.

- Как новенькая! бывало цокал языком Чибисов, похлопывая очередную «кобылу» по кожаному упругому боку. Но ценил он этот факт куда меньше, чем гол, забитый Сергеем Черединым: «Мастеров по ремонту тысячи. Не этот, так другой. Зарплата хорошая. А вот нападающий с хорошим чутьем на гол »

У Чибисова похолодели ладони. Он бросил надсаживающиеся телефоны и помчался в подвал. Сергей потрошил там очередную боксерскую грушу.

-Сережа, - сказал Чибисов. Я сейчас сам иду договорюсь. Не беспокойся. На днях получишь ордер. Во всяком случае до сборов. Но чтобы мне никаких!

Он попытался улыбнуться и погрозил пальцем.

- Спасибо, - Чередин встал, отряхивая с колен опилки.

Теперь он был на якоре.
Но тут-то впервые и показал себя Мартынов.

(продолжение следует)

[Верка]

Они встречались с Семен Семенычем ежедневно.

- На Ваше усмотрение, - сказал Мартынову по секрету Баранов о втором тренере. По-моему, он команде нужен.

Мартынову Семен Семеныч понравился. Он многое понимал и знал. Особенно игроков: кто что умеет и кто чем дышит. Но есть люди, которые родились не организаторами, а исполнителями. Семен Семеныч как раз и был таким.

- Зашли б на огонек, - неизменно говорил он, виновато улыбаясь. Вы же пока один.

Мартынов, не будучи искушенным в этике, взял и зашел один раз в гости. И сразу понял, что смутил своим визитом и самого Семен Семеныча, и его жену, застенчивую, под стать супругу, женщину с резкими и точными движениями.
«Из гимнасток», - решил Мартынов. Извинившись, хозяйка вышла. Он долго разглядывал грамоты под стеклом, фотографии на стенах, кубки на этажерке вперемежку с книгами. Крохотная комната была выгорожена из общей. Сквозь дверь доносилось пение и гуденье радиолы, а в паузах, когда переворачивали пластинку, - жужжанье швейной машинки, какие-то вялые, но сердитые дебаты: женщина и несколько детских голосов. Стена у окошка влажно синела, и копия «Неизвестной», прибитая к ней, покоробилась и покрылась в углу зеленоватой плесенью.

- Топят-то они как? не мог понять Мартынов. Он шагнул к противуположной стене как раз три шага, - прижал к ней ладони и ощутил тепло.

- Одна на три комнаты, - сказал, наверное, о печке Семен Семеныч. Экономия времени.

Все так же улыбаясь, он начал расставлять на столе снедь, комкая в шар обертки с бледной надписью «Гастроном».

- Сейчас Лида придет, все устроит как надо, - сообщил он.

- Ну что Вы беспокоитесь, - искренне сожалея сказал Мартынов. Я же просто так. Зашел и все.

- Мы тоже просто так, - отвел от стола глаза Семен Семеныч.

- Давно вы здесь? спросил Мартынов.

- Это еще слава Богу, - ответил тренер. Три года назад Лидочкины разрешили нам пристройку сделать.

За дверью раздался грохот. Радиола чем-то подавилась. Послышался причитающий женский голос, тугие звуки шлепков и разноголосый плач.

- Бывает, - извиняющимся тоном сказал Семен Семеныч и покраснел.

- Вы на очереди стоите? спросил Мартынов.

- К майским обещали окончательно. До этого к Новому Году. Но там у нас были дела. Пригласили кое-кого в «Скиф». Вы же знаете. Он захотел переменить тему:
- Где же Лидочка? и выглянул в окно.

- Знаешь что, - сказал Мартынов. Давай завтра к десяти утра ко мне в гостинцу.

Он не дал Семену Семенычу возразить, заслонившись от него руками:

- Мне все равно полагается зайти в горсовет, а ты меня представишь.

- Да я же там только был, - сказал Семен Семеныч. Месяца два назад. Неудобно надоедать. Понимаешь, какое дело

Он не смотрел Мартынову в глаза, но «ты», предложенное им принял.

И оба они встретились в жилищном отделе с Сергеем. Его уговаривали все. Инспектор поклялся:

- Через месяц, самое большее, выделим.

Сергей вспомнил черного трубача над магнитолой.

- Я жениться буду. Я же говорил, - сказл он упрямо.

Семен Семеныч сдался:

- Ладно: столько ждал, еще немножко не страшно.

- Уступи, - сказал Сергею Мартынов. Ты же пока с матерью. Я понимаю: хочется отдельно, но не горит же. Как раз со сборов вернешься и получишь ключ.

- Не надо, - пожал плечами Чередин. Я себе хату всегда найду.

- Ты на что намекаешь? спросил Мартынов. Он вдруг вспомнил, как шарил по своим карманам Борисоглебский.

- Дело не только в квартире. Между прочим

- Людей ценить надо - это ты хочешь сказать? Мартынова несло и он не обращал уже внимания на умоляющие глаза и жесты Горбункова. А тренер твой? Он футболу жизнь отдал и тебя футболистом сделал. Ты видел, как он живет? Он что, не заслужил квартиры? Меньше, чем ты - Мартынов оборвал себя. Ладно, завтра контрольный сбор. Пусть команда сама решит.

Он был взволнован, а Семен Семеныч откровенно страдал.

- Зачем, - сокрушался он. - Что сейчас начнется! Этот тоже наверняка уйдет в «Алай».

- Ну и хрен с ним, - выругался Мартынов, хотя ему самому было досадно. Первый шаг на новом поприще, и вот тебе результат: потеряли отличного нападающего.

Он ломал голову над тем, как надо было себя вести. Может, следовало раньше зайти домой к Сергею. Поговорить с матерью. Так полагалось по всем педагогическим канонам. Так поступали образцовые тренеры, о которых Мартынов изредка читал прочувствованные очерки в газетах. Но все это получилось неожиданно: он же не знал, что встретит Череднина в горсовете. И вообще понятия не имел, что тот хлопочет о квартире. Вот в этом был не просчет его, а беда: пока он усвоил только фамилии игроков. И Мартынов еще раз подумал о том, о чем даже как-то писал в центральной газете: нельзя менять каждый сезон тренеров. Бывает, что корабль садится на мель. Но быстрее его снимет все же старый капитан. Тот, что знает и судно, и команду.
Все это были объяснения. Но не оправдания. Он вспомнил Сергея, упрямо набычившегося. Его вызывающую уверенность в своей мнимой правоте. И растерянного, согласного на все, только бы все было тихо, Семен Семеныча.
Не мог тогда Мартынов поступить иначе.
Теперь он думал, что скажет команда. Они собрались все, кроме Черднина и Сербова. Первого Мартынов и не ждал. Но Сербов?
А Чибисов заметил главное уже с порога. Он вошел последним и рта не было на его лице. Губы побелели и слились в одну полоску. Он не обратил внимания на стул, который поспешно предложил ему Гуреев, и нашел глазами Задова.

- Возьмите машину и привезите сейчас же Сербова, - сказал он и кивнул Мартынову. Начинайте пока без него.

Задов стал пробираться к выходу.

- Подождите, - остановил его Мартынов и посмотрел на директора. Я думаю, не надо, - сказал он взвешивая каждое слово. Все пришли вовремя и своими ногами. Может, мы и для Сербова не будем делать исключений?

Задов потоптался минуту у двери, потом уловил что-то понятное ему одному во взгляде Чибисова и шагнул за порог.

- Задов! крикнул Мартынов. Вам не разрешил еще уйти ни тренер, ни директор! Он был спокоен и готов к худшему. Как к бою. Он снова балансировал на острие ножа. Но иначе опять-таки нельзя было.

- Ладно, - сказал Чибисов и, не глядя на админа, бросил: - Садитесь.

- Товарищ директор, - сказал Мартынов, - может быть, Вы хотите раньше что-то сказать?

- Нет-нет. Начинайте, - велел Чибисов, и губы его снова исчезли. Он вперил взгляд в одну точку, в самый угол под потолком. Там приклеилась почерневшая паутина, и уборщицы, очевидно, не могли ее достать. Он просидел так все время, пока говорил Мартынов, и невозможно было понять по его лицу, что думает он о словах нового старшего тренера.
А Мартынов передал слово в слово весь вчерашний разговор в жилотделе.
Ребята молчали.

- Солисты хороши на поле, - сказал Мартынов. А в команде все равны и все люди. Сегодня у него каприз квартира, а завтра достаньте ему луну с неба, иначе он не будет забивать голы. Знакомая музыка, и ко всем чертям ее!

Было по-прежнему тихо.

- Квартиру отдадим Семен Семенычу. Так? спросил Мартынов. И тогда откликнулся Воронов:

- Пусть только новоселье не зажмет.

И все сразу засмеялись и зашумели облегченно. Ай да Володька! Языком он работает лучше, чем ногами.

- Да не убивайтесь, - сказал Назаров Горбункову, когда все разошлись. Причем здесь Вы?

- Ну, а если Мартынову достанется по первое число? возразил Семен Семеныч.

- У него шкура крепкая, - Назаров улыбнулся неожиданно. - Сразу видно. Выдержит.

[Верка]

Вечером в номер к Мартынову позвонил Летов. Пенсионер разыскал и в больнице телефон.

- Правда, что Чередин уехал? спросил он.

- Да, - ответил Мартынов. И, по-моему, лучше, что сразу. Я понимаю: надо было поговорить, но не мог себя заставить. Тем паче уступать. По-моему, команда меня поняла, - сказал Мартынов.

- Значит, конец нашему «тандему», - сказал Летов.

- И Сербова пока нет.

- А ты не казнись, - сказал Летов. Это не ты. Это мы упустили. И одного, и другого. Видел бы ты их недавно: ног под собою не чуяли, что их из дубля перевели. А потом пошло. Еще на этих глядя: на Белкина, на Губанова, на этого тьфу Марфушина. Спасибо Федору Андреевичу. Теперь тебе за него расхлебывать и расхлебывать.

- Не знаю, - ответил Мартынов. Не ко двору я, наверное, Пал Палыч. И с директором сразу же стычка. Он на меня волком смотрит за то, что я запретил привезти Сербова на контрольный сбор.

- Тот сидит, ждет, что попросят. Привык.

- Дудки! сказал Мартынов. И вообще: пусть все знают с самого начала.

- И опять ты прав, - откликнулся Летов. Только кто играть будет?

- Знаете, чьи слова я вспомнил? Одного пенсионера: «Каждый, кто любит футбол и свой город »

- Не лови, не лови, - засмеялся Летов. И снова посерьезнел. Так с директором, говоришь, не получается. Я понимаю. Он сейчас розги вымачивает. Точно.

- Бит я не единожды, - сказал Мартынов. Не в том суть. Как работать вместе? И Чередина жалко. И Сербова. С таким ударом действительно другого в Союзе нет.

- Ладно, - сказал Летов. Ты же знаешь. Поначалу всегда так. Что-нибудь придумаем.

- Пал Палыч, - попросил Мартынов. Я не знаю, кого там надо просить: черта, дьявола. Я Вас прошу: сделайте так, чтобы никто к Сербову не ходил и не умолял. Ни Чибисов, ни кто другой.

- Трудно, - вздохнул Летов.

- А что легко? спросил Мартынов.

Летов засмеялся:

- Опять ты меня поймал!

И Мартынов тоже впервые за несколько дней улыбнулся.
Он видел Сербова мельком. Как-то говорил с ним на ходу. Но он был уверен, что поступает правильно, хотя и рискует многим. Так же, как в случае с Черединым. Пока он вынужден был руководствоваться интуицией и опытом, и полагаться на свою совесть. Немало, но не все. Вскоре он знал своих игроков так, что недруги всерьез утверждали, будто у Мартынова имеется на каждого футболиста досье. И якобы он даже подшивает туда протоколы своих бесед и фиксирует реплики в трибун в адрес этого игрока. Все это с легкой руки Борисоглебского выдумали те, кто презрительно титуловал Мартынова «академиком». Но в чем-то они были правы.
Когда Мартынов принимал «Скиф», Борисоглебский рассказывал ему о каждом футболисте, право же, не больше, чем написано в календаре болельщика: возраст, рост, вес, ну, может, от себя женат не женат.

- У него, кроме матери, кто-нибудь есть? спросил Мартынов о Джурковиче.

- Бабы, - коротко ответил Борисоглебский и сочно захохотал. Чувихи, как они говорят. И даже в избытке.

- А кто они, ты не знаешь? не отступал Мартынов. Ну, там однокурсницы или поклонницы с южной трибуны?

- Всякие, - снова рассмеялся он и подмигнул. Я, правда, с ними вместе не ходил, но если есть такое желание

Он понимающе похлопал Мартынова по плечу.
О Сербове же он сказал кратко:

- Псих.

Потом все-таки добавил:

- Только я и мог с ним возиться. Сколько он мне крови, негодяй, испортил своими фокусами.

- А чего он такой? настаивал Мартынов.

- У мамы его спросить надо, - Борисоглебский выдержал паузу. Ты меня извини, Гоша, столько лет не встречались, и, может не мое это дело, но у тебя все это от теорий. А жизнь же не то. Она все ставит с ног на голову.

- Ты к чему это? не понял Мартынов.

- К тому, что и я понимаю не хуже тебя: надо знать людей. Изучать их. Тысячу паз слышал. Вот где уже это стоит! А ты подумал: на кой черт? Ну изучу я Назарова или Исаева. Ну, узнаю, какие они книжки читают и как их девочек зовут. Что, они из-за этого лучше работать станут? И вообще, скажу тебе откровенно, не любят футболисты, чтобы к ним в душу лезли. Надоели им и без того корреспонденты всякие, операторы. Снял он форму думаешь, очень я ему нужен со своими заботой и вниманием? Видали они меня в гробу в белых тапочках. Есть у них такое выражение. А мне все равно. Только бы режим, конечно, соблюдали. А там: разводится он с женой или ссорится с мамашей какое мне дело?

- Я же не в том смысле, - возразил Мартынов, но спорить с Федором не стал.

Было у него все же не досье, конечно, а какая-то полочка в памяти, и на ней собиралось все, хотя бы о том же Сербове. И без конца пересматривалось и выверялось. Это была многолетняя привычка его игроки жили в нем. Не всегда похожие на себя, но не гипсовые. Он то и дело добавлял к уже привычному образу новый штрих, огорчаясь или радуясь, но беспощадно уступая правде, как бы ни расходилось действительное с желаемым.
Сербова, казалось, можно было нарисовать хоть сейчас. Ни о ком так охотно не говорили и Семен Семеныч, и Баранов, и Чибисов, и все болельщики, с которыми Мартынов, хотел, не хотел, сталкивался по семь раз на дню. Но Мартынов знал, что многое в Сербове для него еще темно. Понял он одно и потому упорно стоял на своем: «С поклоном не ходить. Пусть даже и потеряем такого игрока. Почувствует слабину все равно толку не будет». И Чибисова удержать. Любой ценой.
Тогда он решился.

(продолжение следует)

[Верка]

Тогда Мартынов решился. Он хорошо помнил, как Баранов при первой встрече долго жал ему руку, словно меряясь с ним силой. Он и тут оставался спортсменом, и Мартынов тоже не уступал новому начальству. Пока они оба не рассмеялись, и руки, ослабнув, не разжались сами.

- Ничего, - сказал тогда Баранов, - выдержите, хоть и трудно будет. А по крайности звоните. Чем могу помогу.

Теперь Мартынов нашел его номер. Первый, записанный в Южном.

- Георгий Петрович! изумленно воскликнул Баранов. Как это Вы чужие мысли угадываете? Я же, честное слово, сижу, ищу Ваш телефон. Никак не мог найти.

- Я знаю, - сказал Мартынов. Вы о Чередине спросить хотели. Не знаю, прав я или нет, по-другому поступить не мог.

Он чувствовал, что Баранов хочет возразить, и поторопился высказаться до конца:

- Я понимаю: может быть это не одобрят, и вообще я, как говорится, не ко двору. Что ж, я не настаиваю

Баранов молчал.

«Готовит ответ подипломатичней», - подумал Мартынов.

- Вы сейчас ничем не заняты? спросил Баранов. Тогда приезжайте ко мне. Через часок.

- Я даже не знаю - удивился Мартынов.

- От гостиницы два шага. Не пожалеете: у меня жена вот такие пельмени приготовила! Мартынов даже представил, как Баранов показывает большой палец и чмокает губами. Так мы ждем. Учтите.

Мартынов как чувствовал: следом за ним явился Чибисов.

«Хитер! - улыбнулся Мартынов, глядя на невозмутимого Баранова. - Собрал за круглым столом».

Лицо директора тоже светилось сдержанной благожелательностью.

- Ну, как пельмени? спросил еще раз Баранов, когда жена его ушла к телевизору, оставив мужчин одних.

- Наши парни сказали бы: «железные», - засмеялся Мартынов.

И Чибисов тоже поддержал его. Даже символические слезы смахнул. Но, как и ждал Мартынов, разговор очень скоро зашел о Чередине.

- Вы извините меня, Георгий Петрович, - как можно мягче сказал Чибисов, - но здесь Вы не совсем правы. Я тоже за тренера: ему нужна квартира раньше, и мы перед ним виноваты. Но он же взрослый человек. Он бы понял. А этот мальчишка. Что с него возьмешь?

- А через месяц этот мальчишка и, что еще хуже, другой, его приятель, глядя на него, потребовал бы машину.

- Ну, это Вы уж через чур!

- Не было таких случаев? спросил Мартынов. Мало газеты фельетонов печатали? И кроме фельетонов тоже. Вы знаете не хуже меня.

- Товарищи! воскликнул Баранов. Я совсем забыл: кому «счастливый» попался?

- Мне, - усмехнулся Мартынов. Только я чуть зубы не обломал.

Он разомлел от обеда и домашнего уюта. Ему не хотелось спорить, но он понимал: лучше договориться сейчас, чтобы потом по каждому случаю не прибегать к помощи Баранова:

- Как Вы думаете, - спросил он у Чибисова, - я хочу, чтобы «Скиф» выигрывал?

Чибисов развел руками.

- Тогда доверяйте мне. И как тренеру, и как воспитателю. Иначе работать невозможно.

- Кто ж Вам не доверяет? изумился Чибисов. Наоборот

- Я тоже ошибаюсь, - сказал Мартынов. Меня били за это не раз. И вы бейте, если заслужу. Но есть принципы. Не мной придуманные и, по-моему, правильные. И первый из них: в футбол играют. А игра предполагает равенство партнеров. Их уважение дружка к дружке. И одинаковое отношение к тем, кто забивает голы противнику, и по чьей вине их забивают нам. Пусть игроков награждают трибуны: аплодисментами или свистом. Для нас они все одинаковые. Они играют. Не за квартиру, и не за букет. А потому, что любят футбол и любят свой город.

Баранов заваривал чай и был, казалось, весь поглощен этой сложной процедурой. Но тут он выручил молчавшего Чибисова.

- В прошлом году, - сказал он искренне и показал ребром ладони как, - мне этот футбол вот так встал. То снизу, то сверху: жалобы, запросы, даже угрозы. Честное слово! А сами что устраивали: не успел Марфушин напиться Белкин обиделся. Губанов влюбился и где-то застрял, а Сербов не хочет играть Приходишь утром в кабинет календарь исписан. Дел много. Так нет: начинается день и кончается «Скиф», «Скиф», «Скиф»

- И мы сейчас тоже, - сказал Мартынов.

Но Чибисов не дал Баранову возразить:

- А сами Вы? спросил он, лукаво прищурившись. Он даже совсем по-свойски пальцем погрозил.

- Все мы больные, - тряхнул головой Баранов. Как это пел в Лужниках, который «А олени лучше»? «Волейбол хорошо, баскетбол хорошо и крикет ничего »

- « а футбола лучше», - подхватил Чибисов.

- Так-то так, - сказал Баранов, - только надо, по-моему, самим меньше ажиотажа проявлять. Хладнокровней, чтобы ни случилось. Здесь, Георгий Петрович, по-моему, прав. И давайте сразу спокойно выясним, как говорится, позиции.

- Какая у меня позиция, - пожал плечами Чибисов. Мне больно, когда наших бьют. Как каждому, по-моему. А тут Чередин уехал, кто его заменит?

Он смотрел на Баранова.

- Не в нем одном дело, - сказал Мартынов.

Чибисов отставил стакан с недопитым чаем.

- Вся команда еще не пришла в себя. И Воронов, и Рахметов, и Гуреев. О Джурковиче я уже не говорю.

- Вы же их не знаете, Георгий Петрович, - с трудом сохраняя спокойствие, напомнил Чибисов. Всюду, извините, говорят, а Вы повторяете.

- Не спорю, - сказал Мартынов. Вам лучше знать. Но я их тоже видел. Одного матча с чемпионом прошлой осенью было достаточно, чтобы многое понять.

Он вдруг сообразил, что это же Чибисов, оказывается, восторженно простирал тогда руки в Лужниках навстречу «Скифу»!

- Они уже тогда были на пределе, - продолжал Мартынов жестко. И потом - такая нагрузка: и физическая, и психическая. У них появилось самое страшное апатия к игре. Один вид мяча вызывает не радость, а тоску. И надо их втягивать постепенно. Очень осторожно.

Чибисов сказал насмешливо и скептически:

- Как Вы быстро

- Для этого не надо быть гением, - откликнулся ему в тон Мартынов.

- А что ж было делать? не сдавался Чибисов. «Бразильскую схему 4-2-4»?

- Дело не в схеме, - сказал Мартынов, - как бы она там не называлась : «бразильская» или «южногородская дубль вэ наоборот». Дело в генеральной установке: играть или, сдыхая, защищать свои ворота. Вы думаете, самим футболистам все равно, что делать на поле? Какую задачу выполнять? Для них, если хотите знать, конечная цель, скажем, - остаться в классе «А» - не так важна, как конкретная сегодняшняя игра.

- Вы только им, пожалуйста - приложил руку к сердцу Чибисов.

- Не беспокойтесь, - сказал Мартынов.

Он повернулся к Баранову:

- Вам не казалось странным: матч проигран, зрители убиты, «фаны» плачут. А футболисты, кажется, меньше всех переживают. В чем дело? Что они равнодушны к результату? Нет! Я сам по себе знаю игра была хорошая. Вот в чем суть. И это затмило все. Даже горечь поражения. Мартынов увлекся. При чем здесь «схема»? Надо, чтобы мяч воспринимался каждым игроком на поле не как рок, а как награда, как радость. Иначе говоря, чтоб изменилось психологической отношение игроков к мячу. И к тому, что происходит на поле. Сила бразильцев, между прочим, не только в отличной технике. Не только в том, что они спутали все карты противникам необычной расстановкой своих игроков. Важно, что их «схема» родила заинтересованность. Ну, понимаете, у них получается так: мяч ведет левый крайний, а правый защитник чувствует себя самым активным участником этой атаки, хотя от него до мяча гросс дюжина футов. Они живут в игре вот в чем главное. И этого мы должны добиться у себя.

- Вам и карты в руки, - усмехнулся Чибисов, - только где у нас эти самые исполнители?

- Как сумеют, - сказал Мартынов. Поможем им: наладим режим, тренировки. Но главное не надо на них, ради Бога, давить. Каждый же матч важен, кто не знает! Но не нужно возводить в культ очки. Не требовать, чтобы они зарабатывали их. Пусть играют свободно, независимо ни от чего. Тогда начнется творчество, раскроется все, что в них есть. Пусть они не бразильцы, а южногородцы.

- Кто остался? гнул свое Чибисов. Сербов вот-вот

- По-моему, единственный выход не расшаркиваться перед ним, - сказал как бы между прочим Мартынов.

У Чибисова гневно сверкнули очи:

- Чтобы я перед этим молокососом!

- И я тоже не буду, - согласился Мартынов.

Баранов сам умело прервал этот разговор. Но через несколько дней на заседании Федерации заявил спокойно и вполне официально:

- Прошлогодние ошибки нам стоили немало. Команда сейчас в тяжелом состоянии. Давайте сделаем как полагается: пусть руководит старший тренер. Мы доверяем ему. Других мнений, по-моему, тут нет и быть не может. Тогда пусть сам командует и сам за все отвечает. Спрашивать с него, если найдем нужным, будем на Федерации. А от всех этих записок, звонков и накачек давайт откажемся. Раз и на всегда.

- А выкатимся, я спасать «Скиф» не буду, как Гетьман вытаскивал свой «Алай», - излил душу в кулуарах Чибисов.

Барановская дипломатия не помогла.

- Пусть жизнь ткнет их носом - решил директор. Со всеми их умными теориями. «Чем хуже тем лучше».

В муках родилось это правило, пропитанное болью и любовью Чибисова к «Скифу». Он умыл руки.

А Славка Сербов хандрил.

(продолжение слдует)

[Верка]

Славка Сербов хандрил.
Бывало и раньше, что он пропускал тренировки, опаздывал на сборы, а то прилетал в Баку или Харьков за час до матча. Однажды Борисоглебский не выдержал и отругал его при всех.

- Играйте сами, - коротко сказал Сербов и снял майку.

Он знал: придут и попросят.
В тот раз Борисоглебский обратил все в шутку:

- Я б с удовольствием, - он даже засмеялся, - так мне ж мяча не видать.

И повел ладонью округ своего живота.
Бывало и сложней: вызывали к директору, важные товарищи читали нотации. Сербов выработал нехитрую тактику: слушал и молчал. Он покаялся только однажды, но тогда нельзя было иначе. Это когда они с Марфушиным начудили в Москве. Сербов еще робел, а Марфушин мало что вышвырнул из такси пожилого шофера, еще и прилепил ему на лысину червонец: «Не хнычь, дядя! Все вы шестерки » А дядя оказался депутатом Моссовета. Вот так
Славке тогда и вправду было стыдно, и просил он прощения от души. Боялся и ему достанется, как Марфушину, - нет: сделали скидку на молодость. «Перспективный игрок. Жалко в самом начале »
И пошло.
В Ленинграде поехали с одной компанией смотреть ночной Питер. А назавтра Славка на поле спал. Думал, разбегается, но ничего не получилось. Гуреев не выдержал и крикнул ему в перерыве:

- Что я ишак, на тебя работать?

- Трудись, - хмыкнул Славка, - если сам за весь сезон ни одной банки не закатал.

Гуреев побледнел, полез на Сербова чуть не с кулаками. И остальные начали его поддерживать, но Борисоглебский скомандовал:

- Прекратите!

Гуреев сразу, конечно, сел. Всего боится. А Славка взял и на второй тайм совсем не вышел. Завалился в автобусе спать.
Наши тогда четыре сухих пропустили. И дулись на него все, будто кроме него виноватых нет. В газете написали: «Снова подвел коллектив » Но в Южном все равно собралось на стадионе две дюжины тысяч, не меньше, и все галдели, гадая: «Сербов будет?» И когда он выбежал на поле, обрадованно загудели.
А у него не пошла игра, и он тут же надел свою старую маску: пренебрежительного, равнодушного и непонятого премьера, которому незачем делать черную работу для этого существуют остальные.
Ему, если говорить по-честному, было во сто крат труднее, чем всем им.
Если Воронов терял мяч, никто не удивлялся. Если Рахметов с трех метров не попадал в ворота, вздыхали: «Мазила!» Если Сергей Чередин блестяще выходил на ударную позицию, но посылал слабенький мяч, - только сожалели: «Такая возможность!» А от него ждали необыкновенного. И в Южном, и в Москве, и всюду.
Он влетел в футбол как на ракете и сразу стал знаменит. Его создала футбольная молва. Она выдала ему солидные векселя, а Сербов зачастую был банкротом.
У каждого футболиста есть своя «коронка»: то, что лучше всего удается. Сербов любил бить. Дотошные специалисты даже измерили каким-то образом силу его удара и нашли, что она не уступает Бутусову или Федотову. Но те умели еще и другое, а Сербов был (сам себе он и то в этом не признавался) почти беспомощен, пока не наступало его мгновение. Он был под стать тореадору, терпеливо ожидающему пока серенькая бандерилья подготовит для него быка. Тогда, в единственное мгновенье, он наносил удар, завершающий и затмевающий все, и поверженный бык падает к его ногам.
Все должно было совпасть: сам Сербов открыт, мяч у него в ногах, защитники замешкались. Тогда взлетал над трибунами отчаянный вопль надежды, и Славка, еще не слыша его, обретал крылья. Он устремлялся вперед, огромный и тяжелый, готовый смести все на своем пути, чуть отпускал мяч и тут же, догнав его, бил. И еще до удара всем существом чувствовал: «Тама!»
Еще он забивал со штрафных, даже с дальней дистанции, в узенький просвет между «стенкой» и штангой. Обыкновенный низовой мяч. Вся суть была в силе и скорости. «Как гвоздь вколотил!» - восхищались на трибунах.
Он пользовался этими ключами до тех пор, пока все команды не закрыли свои ворота на новые замки. Сначала к нему приставили двух опекунов. Сербов перестал забивать, но зато освободился Сергей Чередин. Так они тоже выиграли три или четыре встречи.

- Вот он, наш новый козырь! шепотом говорил Борисоглебский.

Но противники скоро поняли и самое главное: надо стеречь не Сербова, а мяч. Сам Славка его не добудет. Сербов открывался, семафорил над головой руками и всячески показывал партнерам и трибунам, что он готов и жаждет. Но получить мяч ему не удавалось, хотя он гулял, как хотел. Тогда он выходил из себя, орал на товарищей по нападению:

- Куда ты даешь, мешок с г глазами?

- А ты выходи вовремя и сам зарабатывай. Мячик тебя искать не будет, - сказал ему однажды Сашка Мурадян, мальчишка из дубля. Он впервые тогда играл в основе.

- Сопляк! заорал Славка. Из тебя футболист как из пальца пистолет!

Он обиделся и до конца матча сохранял уже ставшую такой привычной позу: «Я мог бы, но вот что-то неохота »
Неделю он не показывался и Борисоглебский явился, конечно, к нему домой.

- Славик! сказал проникновенно Федор Андреевич. Ты же нас тоже уважай. Мы все, что тебе надо, давали и даем. Вот квартира у тебя какая! Премии сам знаешь. Все, что надо в первую очередь

- Что Вы меня попрекаете? откликнулся Сербов. В других командах хуже, что ли?

- Не хуже, - согласился Борисоглебский. Ты только скажи, чего ты хочешь, и мы В общем ты понимаешь. Но только работай же ты, работай! А то мы и так горим синим пламенем, а тут еще ты всякий раз

Славка молчал.

- Чего тебе надо? еще раз спросил Борисоглебский.

Славка не ответил. Не мог же он сознаться, что ему нужно умение. Такое, как у Федотова. А на худой конец как у Володьки Воронова. Тот запросто обводит двух защитников. Вот только потом дуреет. А Славка знал бы, что делать с мячом.

- Приду, не беспокойтесь, - сказал он наконец.

Он не закончил на этот раз своей угрозой. «Мне, между прочим, из Алма-Аты звонили». С каждым разом все трудней было произносить такую фразу-намек. Он знал, как трудно ему будет в любой команде, кроме «Скифа», где его принимали таким, каким он был.

Потому как жизнь преподнесла ему жестокий урок.
В начале сезона, после первых успехов, газеты склоняли его имя со всевозможными эпитетами: «юный центр, могучий и стремительный, грозный и напористый». Его пригласили в молодежную сборную. Ночью позвонили из Москвы, а днем Сербов уже был в Англии.
Ревнивые «наглы» тоже восхищались его ударом. Во время тренировки почти все места на трибуне были заняты. Собрались, конечно, не из-за Сербова: в сборной были игроки поименитей, но сразу же выделили и его.
Матч был товарищеский, но злой. Всю первую половину матча и большую часть второй Сербов провел на скамейке запасных, внимательно следя за происходящим на поле. Игра была жесткой. Если не сказать грубей: жестокой. Наглы бились на каждом участке поля, стелясь в подкатах. Причем старались вынести мяч за боковую вместе с ногами соперника. Поэтому, когда за пятнадцать минут до конца игры, Сербов вышел на замену при счете «0-0». он чувствовал себя свернутой пружиной, подрагивающей от избытка сконцентрированной в нем энергии. И первое, что он сделал, получив мяч, это высоко подпрыгнул и с удовольствием приземлился на ноги противника, который подкатился под него.***

*** Через тридцать лет француз Эрик Кантона, творчески переосмыслив свою игру в АПЛ, возьмет себе на вооруженье сей прием Вячеслава Сербова. И только качество ангельских щитков будет спасать ноги соперников от переломов.

Наши, меж тем, пробили штрафной точно в ноги Сербову. Наглы не успели еще перестроиться, защитники только менялись еще местами, а он, никем не опекаемый, уже устремился к воротам. Вратарь вышел ему на встречу, бросившись в ноги. Сербов не успел даже подумать, попадет ли он во вратаря. А до него оставалось каких-то два фута. Славка был уже не властен над своею силой, и вся она, непогашенная расстоянием, вошла в мяч, ударивший в незащищенное лицо вратаря. Она разрядилась, как взрыв.
Славка и впоследствии содрогался, вспоминая бурю, вызванную им. Будто вырвался из бутылки свирепый, орущий и воющий джин. Все смешалось и на поле: крики футболистов, истошный свист судьи, вопли запасных. Заревела сирена «скорой помощи», примчавшейся прямо на штрафную площадку. У Сербова пропал голос. Не слыша себя, он повторял: «Я ж не по нему. Я по мячу. Честное слово».
Только минут через пять, когда вратарь, - он пролежал несколько секунд в обмороке, - занял свое место в воротах, тяжело опираясь на штангу, все, наконец, стихло.

- Спасибо, - зло бросил Сербову капитан, - удружил ты нам.

Сербов вдруг почувствовал себя на поле чужим и ненужным. И это оказалось куда более страшным, чем вопль трибун, способный, кажется, парализовать, как свист соловья-разбойника.
Его не замечали. Свои же игроки старательно обходили его, аки стойку на тренировочном поле. Он сам просил, воздев к небу руки: «Мне!» Но наш крайний на пределе напряжения отдал мяч назад кому-то другому, закрытому, и прохрипел:

- Харэ! Перебьешься!

Сборной досталось после игры за все. И за обструкцию, которую устроили Сербову, - тоже. Игроки и сами чувствовали себя перед ним неловко. Всем уже было известно, что он не виноват.
Ангельские газеты напечатали снимок, на котором хорошо было видно, что Сербов бил по мячу, а вратарь не успел закрыться.
В самолете капитан усадил его рядом с собой и даже натужно пошутил насчет всего происшедшего на стадионе. Но чувство, угнетавшее Славку еще на поле, не проходило. Кто он такой для них? Выскочка из безвестного доселе «Скифа», и по его вине (так просто было, вопреки логике, обращаться к этому объяснению) позорно проиграна встреча.
Сколько раз он действительно губил игру. Но то в «Скифе», где все иначе. И Сербову вдруг до боли захотелось, чтобы слева и справа от него сидели не холодные звезды, а хотя бы Воронов и Гуреев. Тот самый Гуреев, который столько и безропотно поработал на его славу. Или Валька Назаров, с которым вместе лазали через дыру в заборе, чтобы увидеть, как Сенчик рванет по краю.
Прошло время, и он стал в сборной таким же своим, как все. И ребята беззлобно подковыривали его, вспоминая поверженного вратаря. И приклеивали ему всякие шутливые прозвища. И ценили за могучий удар. Но то, что он испытывал тогда на поле и в самолете, все еще жило в душе. Оно ждало своего часа и заговорило снова, когда Федор Андреевич пригласил его в «Алай».

- Я подумаю, - сказал Славка.

- Как хочешь, - пожал плечами Федор Андреевич. Я же ради тебя. Считал тебе самому лучше будет. У нас же и Николай Губанов, и Белкин

Но Славка не мог забыть одну, казалось бы, мелочь.

(продолжение следует)