Что делать?

[Верка]

Борисоглебский, не доверяя секретарше Лёле, сам перепечатал список основного состава на первую игру и пошел с ним к Чибисову. Ребята тоже гадали, кого из них посадят на длинную скамейку запасных. Вратаря Толю Атманаки точно. А кого вытолкнут Губанов и этот знаменитый левый вингер? Кстати, Марфушина они почти не видели: он появлялся главным образом в столовой и то не всегда.
К первому матчу возвратился в Южный и Летов. Он так и не успел принять последнюю ванну и какой-то там душ.

- Отложу до будущего года. Не помру, - сказал он врачу.

Летов уже знал, что «Скиф» тренирует Борисоглебский, но шел по своей привычке от положительного так же, как Мартынов. «Человек за все эти годы мог сто раз перемениться. Вообще стать другим. Кто, скажите, не спотыкался в молодости?»
Ему хотелось поговорить с Борисоглебским, но он решил, что сейчас, накануне сезона, делать этого не следует. Уж очень унизительной казалась ему роль настырного болельщика, пользующегося тем, что лет двадцать назад он был знаком с самим старшим тренером «Скифа». Он увидел себя со стороны, беседующим с Борисоглебским, и даже поморщился от пренебрежения к этому воображаемому себе.
И все-таки ему любопытно было: кто выступит в основном составе, вводят ли новичков? «Варяги», о которых столько шумели вокруг, волновали его меньше. У него и на этот счет было твердое мнение: «Выигрывать, проигрывать своими ногами. Слава наша, и позор наш». В том, что вратаря, центрального защитника и этого знаменитого Феликса Марфушина (когда и за что он получил свое высокое звание, Летов так и не смог вспомнить) пригласили «из центра», он видел оскорбление для Южного.
Летов не раз говорил об этом в Федерации. С ним соглашались и даже аплодировали. А потом в коридоре кто-нибудь неизменно брал его за пуговицу:

- Хорошо! А вратарь нам нужен? Атманаки ставить, что ли?

- Другого же у нас нет, - отвечал Летов.

Собеседник пожимал плечами.
Летов мог только убеждать. Формально и сейчас все было на месте. Граждане Губанов, Белкин и Марфушин подали заявление и были зачислены на краткосрочные тренерские курсы при Южногородском институте физкультуры. Эти молодые люди, как выяснилось, оказались неплохими футболистами и изъявили желание играть в команде «Скиф». Старший тренер товарищ Борисоглебский нашел, что они достойны такой чести. Все! Попробуй возрази. А если и возражали, то Чибисов едва ли не выплевывал в лицо оппоненту контрдовод:

- Вы что думаете? Нам каждый год такой подарок делать будут место в классе «А»? Извиняюсь! Вы еще не раз скажете спасибо Борисоглебскому за то, что он сумел найти хоть пару настоящих игроков.

Сявого чувство благодарности к новому старшему тренеру «Скифа» уже обуяло. Как на работу, приходил он каждое утро в скверик у областного драмтеатра. Он знал все, и конечно же, из первых уст. Впечатление у непосвященных складывалось такое, что Сявый ежедневно пьет у Борисоглебского чай. Впрочем, глядя на помятое лицо и нос в голубых прожилках, можно было только по-наивности думать, что он знаком с этим благородным напитком.
Время от времени в болельщицкой стае Сявого появлялся неощипанный юнец и, набравшись нахальства, высказывал свои мнения и прогнозы. Его перебивали на полуслове, но Сявый останавливал:

- Подожди! Пусть выкладывается.

Потом многозначительно спрашивал:

- Все у тебя?

После этого он начинал убивать наглого юнца подлинной футбольной эрудицией:

- Рахметов на левом краю? повторял он, полный величественного презрения. Знаешь, где место твоему Рахметову?

- Ну хорошо, а кто тогда? Кто? все еще не сдавался дебютант.

- Кто? Сявый повышал голос на октаву. Марфушин, вот кто! Понял?

Приспешники взволнованно гудели.

- А на правом, - продолжал Сявый, - на правом Гуреев. Еще годик до пенсии потянет.

- У него резаные здорово получаются!

- И хитрый! подобострастно и восторженно вставляли со стороны.

- В центре само собой Славка Сербов и Серега Чередин, - Борисоглебский их накачает, будут работать как миленькие. Сявый повторял это часто, но и в тысячу первый раз упивался вновь. Зато щит, знаешь какой? Губанов! Он трех наших за пояс заткнет. В сборную его брали. Понял?

- Во второй состав, и то он почти что не играл, - поверженный на колени соперник Сявого все еще не сдавался.

- Видали? Сявый показывал на него через плечо пальцем. Во втором составе А Джуркович твой в каком был?

- Я ж не говорю

Но Джурковича Сявый тоже любил.

- Губанов с Мандарином встанут черт с два кто к нашей калитке проканает.

- А в воротах Белкин! Это тебе не Толик Атманаки, не дырка, - поддерживали ассистенты.

- Что это за Белкин? интересовался вновь подошедший дилетант.

- Не знает! выкрикивал хором сразу десяток голосов. Из Москвы!

И снова вступал Сявый:

- Он бы давно уже, знаешь, как гремел? Так в сборной же Лева стоит, как памятник. Разве такого вратаря обскочишь?

Яшина Сявый видел разве только на снимках. На тех, на которых прославленный вратарь сам себя с трудом узнает. Но это не мешало Сявому говорить о лучшем вратаре мира так, будто они если не семь, то шесть пудов соли все-таки вместе съели.

То и дело подходили новые люди. Тоже болельщики. Потом удалялись, посмеиваясь. Связываться с Сявым не хотелось им. Очевидно, по той же причине, по которой в старину кавалергарды не дрались на дуэли с лакеями.
А он входил в раж! Марфушин, Губанов, Белкин, а тренер такой, как Борисоглебский! Это ж сила! Они покажут! Теперь вы увидите, наконец, что такое настоящий футбол! И готовил филиппику для только что подошедшего нахала, который дерзнул объявить, что Марфушина, дескать, выгнали из всех команд за пьянство.

- А ты не пьешь? заводился Сявый. Хорошо, что у тебя геморрой

Тут, слава Богу, подъезжал Кадиллак-на-своей-машине и кричал с дороги:

- Сявый! Ты можешь скорей? Сколько тебя ждать?

Сявый уходил, договаривая на ходу:

- А кто не пьет, ты скажи

Он удалялся делать свой бизнес.
Он не только верховодил на футбольной бирже, но и приторговывал запчастями для автомобилей. Это обеспечивало ему традиционные пол-литра («пол-банки», на его слэнге) в день и возможность уже с утра занимать ключевую позицию в скверике у областного драмтеатра.
Летов как-то, проходя мимо, тоже прислушался к тому, что несет Сявый, и даже выругался в сердцах. Но что поделаешь? Рот же ему заткнуть нельзя.

В первом туре «Скиф» принимал у себя «Торпедо».


(продолжение следует)

[Верка]

В первом матче «Скиф» встречался с торпедовцами. Газета «Южная заря» устами А. Новосельцева выразила сдержанную надежду на то, что « наши земляки, дебютирующие ныне в «высшем футбольном обществе», оправдают ожидания многочисленных поклонников любимой народной игры». Поклонники сами не знали, что им сегодня ждать от своего «Скифа». Только безнадежные оптимисты могли верить в победу дебютанта. Даже Сявый колебался, хоть и «держал мазу на полбанки».
В воскресенье в Южном всегда солнечно. Кто знает, кем установлен такой порядок, - небесной канцелярией или классическими антициклонами, - но он устраивает всех. Особенно болельщиков. В то апрельское утро южногородское солнце приветствовала футбольную премьеру. За час до игры Летов нарезал букет сирени. Для торпедовцев. Поклонники обычно вручали цветы своим футболистам, а уж те отдают их гостям. Летову не нравилось это. Он посылал с букетом кого-нибудь из мальчишек, подающих мячи, и строго наказывал:

- Не нашим! Смотри Сербову не сунь!

Он пришел на стадион рано. Очень хотелось, чтобы выиграл «Скиф». Он понимал, что, с точки зрения строгой спортивной логики, это невозможно. Но в том-то и прелесть футбола, что в нем далеко не все логично. Случаются нечаянные победы. Хорошо, если бы сегодня! Первая игра в классе «А». Как это вдохновило бы ребят! Все равно, что спринтеру вырваться на старте на два метра вперед.
Летов поймал себя на том, что каждый раз находит обстоятельства, благодаря которым именно этот матч исключителен и крайне важен. Так же, как все болельщики. Он оглянулся на соседей, празднично возбужденных, по-мальчишески перекликающихся и галдящих, весело спорящих. Трибуны были заполнены до краев. Не только ребятишки, но и вполне солидные люди сидели даже на бетонном барьере, опоясывающем стадион. И только зеленое дно было пусто и торжественно чисто.
«Был бы хороший футбол», - пришел Летов к своей постоянной формуле. Но этого-то он и не увидел.

Борисоглебский собрал ребят на установку за два часа до игры. Ни минутой раньше. В этом тоже был великий смысл, так же, как в том, что он лично повернул ключ в двери и обшарил глазами комнату: нет ли посторонних. Он говорил коротко и веско, словно отдавал приказ. Выиграть трудно. Главное уберечь свои ворота. На самый худой конец, проиграем «ноль один». Это лучше, чем «два шесть». Но почти тысяча шансов на ничью. Нулевую. Отсюда тактика. Оба полузащитника в своей шрафной. За линией защиты на подчистке Джуркович. Пройдут Губанова, умри, но останови. Не надейся, что позади такой классный вратарь, как Белкин. И всем тоже: мешать торпедовцам. Мешать всеми силами. Работать, хоть падать с ног, но не давать им завязывать комбинации и проявить техническое превосходство над «Скифом». Если они начинают от своей штрафной (а «Торпедо» это любит) наше нападение выполняет функции защиты. Обороняйтесь так, будто за вами не сто пятьдесят футов поля, а свои ворота! Нет возможности отдать своему посылай за боковую, куда угодно, но только разрядить обстановку и сорвать планы соперника.
Борисоглебский прошел через всю комнату к двери и еще раз подергал ее. Только после этого он сообщил некоторые сведения совершенно секретного свойства.

- Их вингер вертит здорово, - сказал он. Так вы, это касается особенно защитников, Джурковича и Губанова, берите его справа: он после Франции еще не в порядке и здорово бережется.

- Только не доломайте совсем, - мрачно посоветовал Валя Назаров.

Один он позволил себе реплику. Может, потому, что сидел в запасе. Так же, как Воронов, вытесненный заслуженным мастером Марфушиным.

- Всем все ясно? заключил Борисоглебский.

- Работать надо и точка, - откликнулся Губанов. А Володя Воронов поднял руку. Взметнулась рассеченная бровь, а в насмешливых глазах мелькнул вызов.

- Я не понял: по воротам бить можно? спросил он.

- Вам пока нет! отпарировал Борисоглебский. А шутить будете после матча. Устроим вечер отдыха и еще кое-что, - это он говорил уже не Воронову, а Белкину. В общем, никто обижаться не будет. Только отработайте как надо.

Кроме игроков и Семен Семеныча, один Чибисов присутствовал на установке. Он встал, провел ладонью по лицу и разжал рот. Он говорил о том, что почти все они студенты, а футбол у них основной предмет. И еще о патриотизме:

- Надо доказать москвичам, что нас следует уважать, А то они, скажу по секрету, вчера уже хвастались: «Меньше, чем по одному на брата, мы им не набросаем».


Они сделали все, что от них требовали и Борисоглебский, и Чибисов. Им еще и повезло. Торпедовцы нервничали: их выводила из себя тактика «Скифа». С первой минуты южане «тянули время». Иначе говоря срывали и срывали игру. К тому же, москвичи были не в форме. По сути, первый раз за полгода они играли в сухую погоду. И все-таки они били и били по воротам. А южногородцы два-три раза. Как-то Сербов издали, да еще Марфушин блеснул своим былым финтом, вышел на удар, но его догнал торпедовский защитник, и знаменитый вингер послал вялый мяч мимо ворот.

- «Неудобно было», - объясняли в толпе вокруг Летова. Гудел утешительный мотив:: «Для наших нулевая ничья все равно, что победа».
Но Летовым владело чувство опустошенности, которое неизбежно возникает, когда сталкиваешься с чем-то неправильным, ненастоящим, хотя ты еще не разобрался в нем до конца.
«Лучше уж проиграли бы, что ли? Но только дали бы на что посмотреть», - Летов оглянулся: не слышит ли кто его кощунственных мыслей. И тут же повторил эту фразу вслух. Он ждал бури. Но вокруг молчали.

А дальше «Скиф» выиграл у «Молдовы». Скромненько так. Один ноль. Но еще два очка легло в копилку.
«Старею окончательно», - сказал себе Летов. Ему не понравился и этот матч.
Марфушин забил гол на первой минуте. Единственный раз за весь матч защитники роковым образом зевнули. А потом были бесконечные раздражающие и футболистов, и зрителей выбрасывания из-за боковой, удары от ворот и погони на последнем дыхании за нападающими «Молдовы». Когда Губанов в третий раз схватил нападающего за футболку, пытаясь удержать его, трибуны уже не хохотали, а возмущенно свистели. Губанов вообще блеснул своим умением «тянуть время». Едва ли не с центра отыгрывал мяч к своим воротам Белкину. Тот возился минуту и только после этого выбивал мяч тому же Губанову. А он опять возвращал его вратарю.

- С поля Губанова! крикнул звонкий голос.

Сявый обернулся к невежде.

- Ты что воешь? Хотишь, чтобы нам банку закатали? Не беспокойся: Губан дело знает. Два очка в заначке и порядок.

- Смотреть не на что!

- Смотреть иди в балет, - хмыкнул презрительно Сявый. Там голые ноги и еще что-то показывают. А тут за красоту призов не выдают. Кто больше накнокал тот и в королях. Понял?

У «Скифа» вырабатывался свой почерк.

(продолжение следует)

[Верка]

У «Скифа» вырабатывался свой почерк. Скверный? Федор Андреевич этого не находил. Чибисов тоже. Тем более, что у «Нефтяника» тоже взяли два очка. Опять-таки единственный гол забил на последней минуте Сербов. Благодаря Марфушину. Вообще-то контакты у них никак не налаживались: заслуженный мастер терял мячи и Сербов тоже. Но тут, перед самым концом матча, Марфушин классически упал вблизи штрафной «Нефтяника». Он перекатился через ноги защитника и скорчился, вертясь в таком положении. Потом вытянулся и бессильно раскинул руки. Картина агонии была воссоздана блестяще.
Судья назначил штрафной. Марфушин поднялся, все еще страдая, но подошел к мячу. Гуреев легонько отстранил его и подозвал Сербова. Славка Сербов долго смотрел на мяч. Трибуны стонали. Наконец Сербов издалека разбежался и ударил прямо в «стенку». Мяч отскочил обратно и Сербов пробил снова. На этот раз в ворота.
Сявый вскочил, обнимая и целуя соседей.

- Я ж мазал, что сделают их! орал он.

В гуле и суете Летов не сразу заметил, что один из защитников «Нефтяника» лежит, скрючившись и не шевелясь. Он был в обмороке. Результат болевого шока, как определил врач. Вот что значит Сербов!
Хлынула волна легенд о страшном ударе молодого нападающего из безвестного доселе «Скифа». Футболисты относятся к таким рассказам весьма скептически. Они знают им подлинную цену. Сами в детстве спорили до хрипоты о том, на какой ноге носил красную ленточку Бутусов: на правой или на левой. В том, что оберегая жизнь вратарей, ему запрещали бить самой «страшной» ногой, никто из мальчишек не сомневался. Потом многие познакомились с Бутусовым и вместе, наверное, смеялись над наивной футбольной сказкой.
Но все же после матча с «Нефтяником тренеры начали приставлять к Сербову двух опекунов. Тогда неожиданно для противников голы стал забивать длинный, костистый, медлительный, но играющий точно Сергей Чередин. Немного один за игру. А потом «Скиф» брал измором «законные», как говорил Сявый, два очка.
Зрители, особенно в других городах, говорили: «Не спортивно!».
Комментаторы придумали термин: «Скифский щит». Они тревожились, что футбол из-за такой, с позволения сказать, тактики, утрачивает интерес. Что это уже не эмоциональное зрелище, а тягостное для всех мероприятие.
Эстрадники пели под маленькую гармошечку обидные куплеты о «Скифе».
Борисоглебский выслушивал все это со вниманием или улыбкой, а в следующем матче «Скиф» был таким же. И задача та же: проиграть так минимально, устоим нулевая ничья, а повезет выиграем. Не всегда это проходило. «Зениту» проиграли на его поле. «Спартаку» - на своем. Не помогло даже блестящее безо всяких преувеличений мастерство Белкина.
Так или иначе, «Скиф» закончил первый круг сверх ожиданий успешно, и в итоговой таблице в «Спорте» его имя было набрано почетным жирным шрифтом.
Южный ликовал.
Газеты напечатали фотографии и шаржи на Белкина, Губанова, Сербова, Марфушина и Чередина. Вышел киножурнал: «Знакомьтесь, «Скиф». Поэт городского масштаба Н.Ляпис-Трубецкой сочинил песню, положенную на музыку композитором Вл.Меркиным:
Так мчись и мчись победно, «Скиф», вперед,
На штурм чужих ворот
Поэтическая рекомендация несколько расходилась с тренерскими установками Федора Андреевича Борисоглебского, но, как известно, поэзия призвана возвышать нас над прозой жизни.
Песня была записана на пленку и исполнена после первого матча, которым открылся второй круг. Она прозвучала, как чарльстон на похоронах. «Скиф», вопреки страстным призывам Ляписа-Трубецкого и Меркина, мчался не вперед, а назад и отнюдь не на штурм.

- Нема дурных, - не очень изыскано, но точно сказал корреспонденту «Физкультурника» тренер украинской команды, с которой встречался «Скиф». Один раз у них номер прошел. Хватит.
Украинцы целеустремленно растягивали и изматывали защиту «Скифа». Они расшатали ее, как стену, упорно повторяя и повторяя толчки. И стена рухнула. За десять минут до конца они забили «Скифу» пять голов. Два пропустил Белкин и ушел, ругаясь и прихрамывая. Остальные Толя Атманаки.

- Все закономерно, - сказал себе Летов.

[Верка]

- Все закономерно, - сказал себе Летов. Долго это продолжаться не могло.

Федор остался таким же, как был. Каким он знал его и до, и после.
Менялась оболочка, масштабы. Суть оставалась та же. Он подумал об этом еще в пору успехов «Скифа», когда впервые встретил Борисоглебского.
Они столкнулись тогда нос к носу в автобусе. Федору деваться было некуда: Летов долго смотрел на него в упор и со значением, словно испытывая. Федор ерзал, выглядывал в окно, но не выдержал и, наконец, встретился глазами с Летовым, в ту же минуту возопив:

- Пал Палыч! Конечно Вы! Я ж давно все присматриваюсь

- Узнал все-таки, - удовлетворенно сказал Летов. Вот так, брат, жизнь нас и сводит. А я тебя сразу. Как только ты появился в Южном.

- Что ж не подходили? упрекнул Федор и посмотрел в окно. Где это мы? Я до сих пор ни черта не знаю.

- Торопишься? спросил Летов.

- Нет, время еще есть, - ответил Федор и опять оглянулся назад. - А Вы - на пенсии?

- Угадал, - сказал Летов. Второй год капусту ращу. Ну, рассказывай, кого встречал из наших.

- Да так, вроде бы никого, - наморщил лоб Федор. Гетьман, помните? У Вас с ним давняя любовь, - он засмеялся деланно и громко. Он теперь наш сосед. В Алайске. Предфедерации. А так никого.

Он замолчал. Летов понимал его. Федор находился в том тягостном состоянии, которое неизбежно возникает, когда судьба свяжет тебя на четверть часа в трамвае или автобусе со старым забытым знакомым. Хорошо, если ты имя его помнишь, а то стоишь и мямлишь: «Ну, как дела?», «Как семья?» И молишь: хоть бы скорее остановка!
Но сейчас было сложнее: Федор несколько раз видел Летова на заседаниях Федерации. Здоровался с ним также, как со всеми, знакомыми и незнакомыми. И все. Теперь они впервые сидели лицом к лицу, и Борисоглебскому было трудно под взглядом Летова, все видящим и все понимающим.

- Как Мартынов, не знаешь? спросил Летов. Он же тоже, наверное, по футбольной линии.

Борисоглебский потер виски:

- Чтоб не соврать, лет пятнадцать его не видел. Приезжал он как-то в Заволжск. Я сам был человек маленький Чем я мог ему помочь?

- Так, - сказал Летов. А он же, наверное, надеялся. У него же никого, кроме

Борисоглебский положил ему на руку ладонь, сжал пальцы и пошел к выходу:

- Увидимся! пообещал он.

Автобус долго стоял перед светофором, и Летов, высунувшись из окна, опять увидел Борисоглебского и Чибисова. Они переходили улицу.

- Может, такси схватим? спросил Борисоглебский.

- Зачем? развел руками директор. - Сейчас Гуреев мою машину подаст.

- Слава богу, - сказал Федор. - А то жить не дают фанатики. И все как назло со мной сто лет знакомы!

Летов поспешно отвернулся.

Было больно, что «Скиф» проигрывал всем подряд. Но иначе и быть не могло. Вместо ненадежных случайностей действовали могучие закономерности. И не в пользу «Скифа».
Они проявлялись во всем.
Летов рассуждал с приятелем. Тот день назад возвратился из Москвы.
Летова сближали со старым приятелем не только болельщицкие симпатии, но футбол был обязательной темой в их беседах. Тем более сейчас. Приятель видел в Москве два выступления «Скифа».

- Жалко и позорно, - сказал он с горечью. Даже вспоминать не хочется. Просто издевались над нашими.

- Устали они. Вымотались они и физически, и морально, - покачал головой Летов. И знаменитостям этим, Губанову и Белкину они, конечно, отличные игроки тоже надоела до чертиков такая, с позволения сказать, тактика. А Марфушин вообще пшик. Может, когда-то он и блистал, а сейчас пустой звук. И Воронов из-за него не выступает. Я сколько раз настаивал. Но Чибисова не переспоришь, - вздохнул он. - Пока жизнь его сама носом не ткнет.

- С Марфушиным конец, - сказал приятель. Вы здесь еще не слышали, что-ли?

- Постой-постой! прервал его Летов. В Федерации же все тревожатся: получили телеграмму «Марфушин и Сербов отстранены от игр». Надурили они там? Я так и знал. Мало, что сам негодяй, еще мальчишку за собой тянет. Он стукнул себя по груди. Я ж говорил: все эти «варяги» - одна зараза. Не слушали

- Сербова, может, еще и помилуют, - сказал приятель. А этого гнать надо в три шеи и все звания с него снять. Позорит их только. Ты б видел, как куролесил. Я случайно проходил по Пушкинской площади, смотрю Марфушин! Шофера из такси выбросил, сам за руль. Славку в кабину, и покатили к Манежу, прямо на светофоры. Шум, свистки Стыдно мне было, что я южногородский. Кругом же возмущаются: «Это из «Скифа», молодчики »

- Какой этот Марфушин, к черту, южногородский, - выругался Летов. - «Благодарить будете Борисоглебского», - передразнил он Чибисова. И зло поклонился: - Спасибо, Федор Андреевич! Сделал что мог.

Они помолчали.

- Все сразу, - с досадой хлопнул ладонью по столу Летов.

- А иначе не бывает. Приятель положил себе в чай лимон и помял ложечкой. Вот представь: огромная плотина. Могучее тело. Тысячи фунтов бетона. Стоит, как скала. Кажется на века. Но где-то трещинка, ты понимаешь? Незаметная глазу. Все проглядели, а она есть. И будет увеличивать вглубь и вширь. И однажды плотина рухнет. Полетят глыбы. Хлынет со страшной силой вода, все сметая на пути. И все удивятся: «Как это вдруг?» А катастрофа началась с той самой трещины. В то день, когда играл оркестр и произносились речи

(продолжение следует)

[Брянский волк]

Что делать?

Все события в повести вымышлены.

Прошлой весной в город Южный приехал новый тренер футбольной команды "Скиф" Георгий Мартынов. Его пригласили вместо Федора Борисоглебского, и никто не увидел в этом ничего значительного: в Борисоглебском к тому времени успели разочароваться, Мартынова не знали, а к частой смене тренеров привыкли и футболисты, и болельщики.
И только сам Мартынов никак не мог избавиться от неотступной мысли: "Надо же - снова Федька ..."
Она возникла еще в Москве, и все звучала на одной и той же назойливой ноте: в реве двигателей за иллюминатором лайнера, в шелесте ожидаемого Мартыновым весеннего дождя, в поскрипывании "дворников", стирающих мутные капли с лобового стекла таксомотора.
В Южном стояла самая что ни на есть весенняя пора. Бежали справа и слева частые черные стволы деревьев, кора на них была даже на взгляд скользка, желтая земля под ними - неуютна, мокра и кое-где растоптана. Было сыро, душно и серо. Мелькали одинаковые простенькие особнячки под черепичными крышами. Потом встали впереди большие здания, открылась за поворотом площадь с памятниками и фонтаном. Возникла высокая легкая гостиница.
"Все-таки большой город", - успокоил себя Мартынов.
Представление о Южном сложилось у него еще в юности, после какой-то случайно прочитанной книги, и было таким же традиционным, как у всех, кто здесь не бывал: духота и овощи.
Сейчас солнца не было. Над городом висело низкое небо, белесое и влажное, напоминающее мокрую вату.
Мартынов поднялся в номер. Он постоял у окна, разглядывая сверху площадь. Асфальт отсюда казался лакированным. Множество людей озабоченно и торопливо сновали по нему, словно все спешили в сухость и уют. Только автобусы оживляли пейзаж, блестя красными и синими боками. Мартынов вспомнил Северодвинск, где он прожил дюжину лет, и вздохнул, будто был виноват и пожинал плоды возмездия.

- Надо же! - в который раз подумал он, услышав властный стук в дверь, и тут же понял, что это действительно Федька. Федор Андреевич Борисоглебский шагнул к нему навстречу, высокий и усатый, и обхватил Мартынова широкими мягкими ладонями. Потом отодвинул его, секунду разглядывая его молча, даже к свету повернул, и наконец воскликнул:

- Гошка! Ей-богу Гошка! Все такой же. - Он выпустил сочную очередь смеха, мгновенно успокоился и сел. Словно выполнил обряд. Он обрюзг, но все равно был красив и солиден. Влажные глаза блестели, и дышал он уверенностью и силой. - Сколько же мы с тобой не виделись? - Борисоглебский запрокинул голову и зашевелил губами. - Дюжину лет, точно Да-а ... - Он похлопал сидящего напротив Мартынова по колену.
Снизу доносился задушенный ресторанными стенами мотив:

Издалека долго течет река ...

- Может, спустимся? - кивнул Федор. - Или ты до сих пор: ни-ни?

- Честное слово, я только пообедал, - извиняющимся тоном ответил Мартынов. "Сколько лет не виделись, - подумал он, перехватив взгляд Федора, и вот тебе на: встретились как чужие. Да и у тех хоть какой-то интерес друг к другу, а тут ... - Он посмотрел на скучающее и сразу постаревшее лицо Борисоглебского, слушал его вялые слова. - А чего было ждать? - продолжал он про себя. - Как это в геометрии? "Если две линии расходятся под углом из одной точки, то чем значительней удаление, тем больше расстояние между ними". Может, и нет такой аксиомы. Может он изобрел ее сейчас, слушая сочное гудение баса ("а раньше был басок ..."), глядя на литые щеки ("а полнеть Федор еще когда начал ..."). Все было, только разрослось"

- Я тебе сейчас все по-быстрому выкладываю, - говорил Федор, - чтобы завтра в Совете голову друг другу не морочить. Передам дела - и баста.

Он рассказывал сейчас о спортбазе "Скифа".

- В хорошем колхозе - и то лучше. Своими глазами увидишь.

- Может, вместе пойдем? - спросил Мартынов.

- Время душит - вот так, - Федор провел большим пальцем по горлу и сделал умоляющие глаза. - Сезон же на носу, сам понимаешь.. Бомбят телеграммами из Алайска: "Команда и болельщики ждут ..." Он сокрушался, но губы расползались в довольной улыбке. Хату хотели дать на окраине, я сказал нет! Только в центре. Нашли. Ему не терпелось, наверное, выложить еще один козырь. С каким-то они там заслуженным тренером договаривались до меня. Оставили. В общем, ладно. Все это не важно. Он снова обрел товарищеский тон. Главное будем рядом. Отсюда до Алайска минут сорок лета. Так что будем встречаться. Он захохотал. На высшем уровне. Ты же знаешь: «Скиф" и "Алайск" - все равно, что «Спартак» и «Динамо». Как встретятся рубка страшная. Дерби одно слово. Эти, - он кивнул за окно, - ни разу не выигрывали там, а «Алайск» - здесь. Счеты старые, а мы будем расплачиваться. Он протянул пальцы. Держи!

Мартынов вяло хлопнул. Федор поднялся и встал к нему вполоборота, поднес ладонь к лицу, прикрывая деланный зевок, и спросил:

- Ну, как твои?

- Скоро здесь будут, ответил Мартынов. Заезжай. Соня тебя сегодня вспоминала, как раз перед отъездом о тебе говорили.

- Ладно, - поспешно откликнулся Федор. Спасибо. Передавай ей привет.

- А ты? спросил Мартынов.

Борисоглебский рассмеялся, но уже не так удачно:

- Я как всегда в кандидатах. Ты же слышал: по переписи тридцать миллионов лишних. Кому-то надо заботиться? Он присел на ручку кресла, и оно накренилось под его тяжестью. Да! вспомнил он, но прежде долго прикуривал от зажигалки в виде монетки. Ты, конечно, будешь обижаться, Георгий Петрович, - решительно произнес он, выпустив длинную струю дыма, но со мной все-таки уезжают несколько игроков. Можешь поверить: никого я не подбивал, не агитировал. Привыкли ко мне они, что ли? Он пожал покатыми плечами. Ну Белкин, Губанов понятно. Я же их и привел в эту «столицу». Он показал глазами на площадь внизу. Так нет! Чередин тоже просится. Просто проходу не дает. Вот, - он начал шарить в карманах, - вчера написал.

- Я верю, - остановил Федора Мартынов.

- Я тебе по-честному, - сказал Борисоглебский. Клянусь. Ты же знаешь.

- Спасибо, - сказал Мартынов.

- Ну и чудак ты! Такой, как был, - на этот раз искренне расхохотался Борисоглебский. Он наклонился к Мартынову. Скажу по секрету: думал, как услышишь, так съездишь мне.

- За что? без энтузиазма спросил Мартынов. Не ты, так другой. Хорошо хоть сразу.

- Легко тебе жить, - развел руками Борисоглебский. Теоретик, философ! Ну, бывай!

- Федор! окликнул Мартынов. А с этим, с центральным нападающим, с Сербовым ты не говорил?

Борисоглебский потоптался.

- Он сам чего-то все набивается, - ответил он, нащупывая портсигар.

- Ты бы уж со всеми, - сказал Мартынов.

- Издеваешься? спросил Борисоглебский.

- Зачем? Я серьезно. И не обижусь, и никому не скажу. Пусть сразу.

Борисоглебский задумался, глядя на него широко открытыми глазами. Сигарета прилипла к его губе.

- Хитер ты! неуверенно погрозил он пальцем, украшенным двумя перстнями. Ну, до завтра!

Мартынов выглянул в окно. Федор стоял у входа в гостиницу под бетонным навесом. Он что-то соображал, рассеянно похлопывая себя по карманам, достал свою блестящую зажигалку, подержал ее, сжал в ладони, и наконец прикурил. Но тут же бросил сигарету, растер подошвой и шагнул в людской поток. Мужчины и женщины, как и всюду в дождь, почти бежали, сутулясь. Покатая спина долго еще была видна. Мартынов следил за ней, пока она не исчезла.

- Опять Федька, - сказал он вслух. Судьба, не иначе.

(продолжение следует)

На вопрос: " что делать?" в России всегда отвечали: "сушить сухари".

[Верка]

На вопрос: " что делать?" в России всегда отвечали: "сушить сухари".

Ну да, ну да.
А на обращение "товарищ" в России всегда отвечали ...

[Верка]

«Скиф» катился с вершины турнирной лестницы к ее подножью. Катился шумно.
В большом, в общем-то заурядном, но кичащемся своей красотой городе среди гор случилась еще одна беда. Выбыл из строя Белкин.
Обоих премьеров, вратаря и центрального защитника, Лева Задов поселял в отдельном «люксе». А Марфушина с доктором Папахристосом. Сейчас Марфушина не было. Его лишили почетного звания и окончательно дисквалифицировали. Он шел к этому концу и закономерно достиг его. Жаль только, что это случилось в «Скифе» и заодно пострадал Сербов. Славку Сербова, правда, всего лишь отчитали и отстранили на три игры.
Доктор жил теперь вместе с Левой.
Вечером к ним в стенку постучал Белкин.
Доктор густо намазал бриолином волосы и замаскировал нежную лысину.
В номере у премьеров расположилась веселая компания: несколько юнцов, все как на подбор ржавые и низколобые, с реденькими жесткими усиками, и несколько искусственных блондинок. Обнявшись за плечи, они пели что-то непонятное.

-Налить штрафную нашему дорогому другу! вскочил на стул юнец, демонстрируя тонкие цыплячьи ножки, обтянутые «джинсами».

- Подожди! посадил его Белкин. В глазах у него вспыхнули дикие огоньки. Док! сказал он. Мы тут соревнуемся. Не удивляйтесь. За каждый стакан вина звездочку на погоны. Они говорят, - он повел вокруг пальцем, - у нас даже до майора никто не дослужится. Белкин взял стакан и налил до краев. Док, держите и докажите!

Папахристос был вдвое старше Белкина, но он не мог жить без футбольного зрелища и благоговел перед звездами. Поэтому и попросился в команду.
Он лихо выпил.

- Браво, - сказал Белкин, - держите, лейтенант, - и протянул второй стакан.

Ржаво-белесая компания повизгивала.
Доктор выпил еще три стакана.

- А теперь встать, майор! велел Белкин. Пусть посмотрят, чего стоят южногородские парни.

- Я не пьяный, - произнес Папахристос.

Он поднялся, повернулся к двери, постоял несколько секунд, застыв по стойке «смирно», и рухнул в коридор, открыв лысиной дверь.
Стенания и крики вылетели вслед за ним.
Из общего номера выскочили ребята. Назаров перевернул, словно бревно, доктора и, глядя на его открытый застывший рот, испуганно спросил:

- Убился, что ли?

- Унесите майора, - сквозь слезы распорядился Белкин.

Теперь Назаров понял. Он оставил доктора и шагнул через порог в «люкс».

- Ты что же это делаешь, подонок? спросил он тихо, но его услышали потому, что сразу наступила тишина. Кто-то за столом всхлипнул и осекся.

- Но-но, синьор, - повел ладонью Белкин перед лицом Назарова. Он был совершенно трезв или казался таким.

Назаров перехватил его руку и отвел вниз. Он говорил прямо в лицо вратарю:

- Ты понимаешь, что они завтра разнесут по свету? Тебе наплевать. Тебе вообще на все наплевать: и на «Скиф», и на Южный!

- На некоторых, безусловно, - Белкин долго смотрел Назарову в глаза.
За столом опять взвизгнули в предвкушении захватывающих событий.
Белкин медленно поднял руку и небрежно пощекотал усы Назарова. И вдруг побледнел и начал опускаться на колени. Назаров только держал его за руку, а вратарь все приседал и приседал, стиснув зубы. Он лег к Валиным ногам и прохрипел:

- Кончай Пусти

Он встал, мотая правой рукой.

- Проводи своих Этих, - кивнул на стол Назаров. Слышишь?

Белкин раскачивал правую руку, будто баюкал ее

- Мое дело, - сказал он сквозь зубы.

- Ладно! решил Назаров. - Тогда сам уходи!

Он повернул вратаря, подхватил его под локоть, вывел в коридор и закрыл дверь с такой силой, что она сама собой защелкнулась на замок.

(продолжение следует)

[Гретхен]

Верка,это какие годы того века описанны?

[Брянский волк]

Ну да, ну да.
А на обращение "товарищ" в России всегда отвечали ...

Ви хайст ду...

[Верка]

Верка,это какие годы того века описанны?

60-е годы прошлого века.

[Гретхен]

Ви хайст ду...

балбес!

[Верка]

Валя Назаров побывал на футбольном поле во всех амплуа, кроме вратаря. Он начал, как многие, нападающим, еще в детской спортшколе вместе со Славкой Сербовым. Рослый и сильный, он легко обходил маленьких соперников. На соревнованиях неизбежно проверяли Валину метрику и убеждались все законно.

- Ну и вымахал! восхищались тренеры.

Его взяли в юношескую команду «Скифа». Дальнейший путь был предопределен: он поступил на первый курс физкультурного института и начал играть в команде мастеров. «Для себя» он занимался фехтованием и борьбой. И то, и другое получалось хорошо, а могло быть еще лучше. Но Валя любил футбол.

- Переплавить бы его с Джурковичем, а потом разделить пополам, - вздыхал бывало Семен Семеныч. От Назарова порядочность и режимность, а от того талант!

В детстве Валя пережил землетрясение. Он учился тогда во втором классе. Их с младшим братом завалило, но не придушило. Дом рухнул наподобие карточного: стены сошлись у ребят над головой. А мама спала во дворе. Она откопала их обоих только к утру, когда они уже задыхались. Валя все вспоминал гору кирпича и земли, которую перевернула почти голыми руками их мама тоненькая, как девушка, учительница. Она только и знала, что листать тетрадки. Даже корзинки они всегда у нее забирали, встречая с рынка.
То и дело возвращался Валя Назаров к этому страшному дню. Не только потому, что он пережил тогда радость второго рождения. Он все чаще задумывался над тем, что может совершить человек. И становился беспощаднее к себе.
Даже Чибисов отмечал:

- Все бы хоть наполовину так тренировались.

Но Валины финты, добытые кровавым потом, легко разгадывали защитники. За год он сбросил на стометровке две десятых секунды. Но этого было мало. Семен Семеныч перевел его в полузащиту. Валя и тут старался. Он мотался по штрафной, но его не оказывалось именно там, где он был нужнее всего.

- Шебутной, - только и сказал о нем Борисоглебский.

За первый сезон в классе «А» Валя Назаров сыграл дважды, когда Губанов задержался на недельку в столице. «По делам», - объяснил им Борисоглебский. Он неожиданно поставил Назарова вперед, десятым номером.

- Имеешь шанс убить медведя, - сказал ему Федор Андреевич. Валя горел желанием дирижировать нападением. А получилось, что он без толку метался по полю. Даже чужие болельщики кричали:

- Длинный! Шестеришь.

Наконец он понял, что дирижировать некем. Все выкладывались в своей штрафной. Только могучий, сутулый Сербов маячил впереди.
Белкин творил чудеса, но пропустил уже два гола. Джуркович несколько раз выбивал мяч из пустых ворот.

- Куда ты вылез, усатый? крикнул он Назарову.

Назаров на последнем дыхании вернулся назад и перехватил прострельную передачу.

- Давай домой! заорал отчаянно из ворот Белкин.

Но Назаров не зря был подкован теоретически. Он решил завязать комбинацию и, на удивление всем, прошел далеко вперед. Отдал мяч Сербову, получил ответный пас, и тут все оборвалось. На него ринулись сразу трое, забрали мяч, и через несколько секунд стадион еще раз взревел, ликуя.

- Ну что я могу сделать? чуть не плача говорил в раздевалке Белкин. Кто бы пер вперед, так всякие недоноски тоже.

- Поосторожней, - сказал Назаров. Он понимал, что виноват.

- Я ж тебе кричал: давай назад, мне, - вскочил Белкин. Так нет.

- А кого я поставлю? спросил Борисоглебский. - Кесарева здесь нет и Крижевского тоже. Скажи спасибо, что не все такие, как этот. Он кивнул на Валю.

- Ну и хрен с ним, совсем, - выругался Белкин.

Джентльменство вмиг оставляло его, едва он надевал свой вытертый, «счастливый», свитер.

Прежде в «Скифе» ничего подобного не было. А здесь явно обозначилось деление на избранных и рядовых. Границу провел Борисоглебский. А пограничный ров углублялся обеими сторонами.

- Эй, кордебалет! бывало кричал Воронов, входя в общую комнату. Там Лева Задов - он мгновенно усвоил «табель о рангах» - помещал человек пятнадцать: дублеры, запасные и «серенькие». Держите билеты на концерт популярного тенора. Всем на галерку! Чтоб не позорили своим гнусным видом

Володя перетасовал билеты:

- Рем? Одну минутку. Ты, кажется, забил в Куйбышеве гол? Тогда тебе ближе к середине. Гурееву, как капитану, рядом с тобой. Мне за ростовскую «тройку» - на самую верхотуру. И Валету тоже. Я Вас понимаю, сэр, но каждому свое.

Воронов паясничал, но отражал горькую правду: деление наблюдалось и соблюдалось во всем.
На поле командовал Губанов, хотя его капитаном никто не избирал. Он стоял в центре штрафной, стянув сильной рукой невидимые вожжи. Одних легонько взбадривал. Других одергивал так, что трензеля впивались до крови в губы. Кто ему дал такое право?
Однажды он со злости даже ударил Рема Рахметова самого тихого игрока: и на поле, и в жизни. Он очень ловко стукнул Рема в бок так, что никто ни футболисты, ни зрители не понял, почему Рем согнулся и присел.
Рахметов переживал три дня. Потом все-таки пожаловался Борисоглебскому. Федор Андреевич возмутился. Он вызвал Губанова пред грозные очи и строго предложил ему объяснить, что за безобразие он допускает.

- Перекрестись! посоветовал Рему Губанов. Что ты мне клеишь? Ты еще мячи подавал, когда я начинал, и чтоб я когда, кого Ну, может случайно задел. Не помню. Так что ж тут сразу, как девочке, обижаться? Это же футбол, ты понимаешь?

- Я тоже вижу: когда случайно, когда нет, - Рем даже всхлипнул, и лицо его стало, как у школьника, которого не пустили на долгожданный кинофильм. Вся горечь от всех обид всколыхнулась в нем.

- Ты ошибаешься, - строго сказал ему Борисоглебский, - Губанов, конечно, не хотел тебя ударить. И он прав: если мы будем все время капризничать, нам работать некогда будет. А работать надо лучше. Особенно тебе.

- А что я неправильно сделал? Рем поднял глаза, но тут же отвел их. Вытащил чуть не из-за линейки. У самого язык набок. Ворота открыты, а Марфушин кричит: «Сюда!». Ну, а я пока думал, они перехватили.

- Думал, - передразнил Губанов. Все вы, как в Академии наук.

- Да, - сказал Рем, - попробовал бы я только не отдать.

- Ну и что? вскочил Губанов. Ты при Федоре Андреевиче скажи, что тебе было бы!

- Ничего, - ответил Рем. Сам хорошо знаешь.

Больше из него не выжали ни слова. Да и не очень пытались. Губанова задержал старший тренер, а Рем ушел виноватым. Но играть он стал намного хуже.
Рахметов в Южном не без оснований считался перспективным. Никто не мог понять, что с ним случилось, И он сам тоже.

- Я стараюсь, - честно сказал он Чибисову.

Тогда директор спросил у Борисоглебского:

- Что с ним?

- Скис! коротко поставил диагноз Федор Андреевич. И перевел Рема в дубль.

- Заслужишь вернешься, - сказал он Рахметову.

- Ты что такой стал? как-то подсел к нему Гуреев.

Рем поморщился:

- Как подумаю, что дядя Федор смотрит: хочу лучше, а получается как назло

- У меня тоже, - сказал Назаров. Еще начнет один рычать из ворот, а Губан сбоку, ноги сразу, как ватные, становятся.

- А ты забудь, - посоветовал Рахметову Гуреев.

- Не в этом суть, - ответил за Рема Назаров. И не в одном Рахметове. Ты же видишь, что творится.

Только они поговорили, как в раздевалке произошел новый случай.

(продолжение следует)

[Брянский волк]

балбес!

От балбеса слышу!!!! (или: очень приятно, меня зовут Волк).

[Верка]

Только они поговорили, как в раздевалке произошел новый случай.

«- Опять пустяк, а вы шум до небес», - сказал потом Федор Андреевич.

Новичок, один из многих дублеров, которым больше раза так и не пришлось выступать, возбужденный предстоящим дебютом, примерял бутсы. Он туго зашнуровал их и прошелся упругой походкой по кафельному полу, гремя металлическими шипами.

- Не жмут? спросил Гуреев.

- Годятся, - ответил довольный дебютант.

И тут подошел Задов.

- Покажи, - наклонился он и велел:

- Можешь их снять!

- Не трогай его! посмотрел на админа с упреком Назаров.

- Да! скорчил презрительную рожу Задов. Я еле-еле достал десять пар на пластмассе, а он их разбивать будет.

Паренек покраснел и, присев, начал вытаскивать шнурки, не поднимая глаз. Но Назарову казалось, что вот-вот дублер уткнется носом в кафель.

- Не снимай, - велел Назаров.

- Ты кто тут такой? вскинулся Задов.

Тогда подошел Гуреев.

- Мне ты дашь? - спросил он.

- Надо бери, - угрюмо ответил Лева Задов, - только для себя, а не всяким

Но паренек уже снял бутсы и поставил их в угол.

- Жмот! крикнул из своего угла Воронов. Ты еще на трусы сзади поставь печати. А то я, не дай Бог, самого Белкина трусы натяну. На свой холопский зад.

- Ты еще пожалеешь, Воронок, - пообещал Задов. И вышел.

Бутсы он все-таки оставил, но в начале месяца Воронов получил не повышенную, как у всех, стипендию, а обычную, как у дублеров. Это было откровенно несправедливо. После изгнания Марфушина Володя все время выступал в основном составе. Правда, не на краю, а в полузащите. Так захотелось Борисоглебскому, и Воронов не смог его переубедить.

- Ты мне своего зажми, - требовал Федор Андреевич. Больше от тебя ничего не надо.

Воронов «зажимал». Он все умел и на поле был дисциплинирован, как ефрейтор. Но ему это мало нравилось. То, что в других городах кричали с трибун: «Ты, мастерок! Чего липнешь как банный лист !» - его не так трогало. Он сам без тоски не мог думать о навязанной ему роли. Не давай играть подопечному и все. Вот что было худо. Но он выполнял все, что требовал Федор Андреевич. И потому обиделся.

- Эй, ты, - сказал он Задову, развернув веером «синенькие». Это что за дискриминация? Он улыбался и это окончательно разозлило админа.

- Я тебе не бухгалтер, - ответил Лева, не поднимая глаз от ведомости. Не доволен иди выясняй, где надо.

- Что ты, - поклонился, прижав руки к груди, Воронов. Ты-то при чем? Ручку тебе целовать не надо? А то еще совсем со стипендии снимешь.

- Ладно, - посоветовал ему Гуреев. Молчи.

- Черта с два, - зло ответил Воронов.

Он тоже пошел к Борисоглебскому, и старший тренер принял его еще внимательней, чем Рема. Воронов нужный футболист. Ехидный, как определял для себя Федор Андреевич, Володин характер. Но это в быту. Зато никаких заскоков, подобных Славкиным. Но Борисоглебский сейчас не мог отступать: финансы и прочие блага святая святых. Дай одному поблажку начнется такое!
Он посмотрел еще раз ведомость и в сердцах выругал про себя Задова: «Додумался, как сводить свои личные счеты». Потом он посмотрел прямо в глаза Володе. Он знал, что отец Воронова известный конструктор, лауреат. Уж где-где, а у них в семье не нуждаются. Хотя Володя там, кажется, не один. Не зря ж он шутит: «Было у моей мамы три сына. Двое умных, а третий- футболист» И потом у таких-то сыночков никогда не хватает

- Вот что, - как можно мягче сказал Федор Андреевич, - ты же знаешь, Володя. Ты получаешь, как все студенты, стипендию. А от чего она зависит? Правильно: от успеваемости и дисциплины. А у тебя сейчас посмотрим. Он достал пухлую книжечку. Воронов, Воронов Так. По спецпредмету: «хорошо», а потом - -«удовлетворительно», опять «три». Выговор за грубость по отношению к админу. Замечание за оскорбление товарища. Это кого же? А-а, Белкина

- В тот раз Губанова, - сказал Володя.

- Вот видишь, - вроде бы обрадовался Борисоглебский. Чего же обижаться?

- А у Марфушина, конечно, все «отлично» было? сказал Володя.

- Одну минутку, - Федор Андреевич опять раскрыл свой блокнот. Почему же: один раз только «удовлетворительно». А так все в ажуре. Но когда он заслужил, ты же знаешь: мы ни перед чем не остановились, - закончил он твердо.

- Знаю, - согласился Воронов. Он хорошо помнил, как старший тренер каждую ночь орал по телефону (на всю гостиницу слышно было): «Алло! Федерация! Вы же нас режете. Самый опытный игрок Передавал мастерство »

- Ну и хорошо, - заключил Борисоглебский и по-отечески обнял Володю за плечи. Выиграем в Донбассе, я тебе премией всю эту мелочь наверстаю. Понял?

Даже в тяжкий период поражений команде нет-нет да выдавали премии. Распределяли их снова Борисоглебский и Задов. Админ составлял ведомость и передавал ее Федору Андреевичу с неизменным философским предупреждением:

- Все равно все никогда не будут довольны.
А Федор Андреевич наставительно изрекал, косясь на дверь:

- Костяк надо держать. Костяк!

Раньше Воронов никогда премий не получал.
Он высвободился из объятий Борисоглебского и встал.

- Из кожи вылезу. Увидите.

Борисоглебский кивнул. Он что-то быстро записывал в свою книжицу. Володя дошел до двери.

- А много? спросил он. А то, может, не стоит и стараться

Теперь Борисоглебский понял. Он встал. Грузный и грозный.

- Вот что, Воронов, - сказал он. Я тебе не мальчишка. Понимаешь? И взревел: - Не хочешь по-человечески, будем по-другому разговаривать. Я тебя в основе держу. Я! он постучал кулаком по груди. Меня со всех сторон шпыняют: «В дубль его». А я «Нет!» А вместо благодарности ты мне еще здесь нервы треплешь.

Он выдал главный козырь. Он знал, чем Воронова взять.

- Иди, - велел он. И хватит крохоборничать. Стыдно!

- Хорошо, - ответил тихо Вова, держась за косяк двери. Я больше не буду

Он отыграл в Донецке блестяще. «Спорт» похвалил его, одного из всех «Только Воронов действовал инициативно и напористо, пытался, хотя его плохо поддерживали партнеры, завязывать атаки и, наконец, с его подачи «Скиф» забил единственный «утешительный» гол»
Но когда пришла газета, старший тренер уже выставил Воронову «неуд» и перевел его на две игры в дубль. Может, он и погорячился, но и его должны были понять. Вместо того, чтобы держать своего подопечного, Воронов даже пристрастных зрителей приводил в восхищение своими финтами и проходами. А команда поплатилась тремя голами.

Но в тот злосчастный вечер футболисты «Скифа» говорили не о пропущенных мячах.

(продолжение следует)

[Верка]

Но в этот злосчастный вечер они говорили не о пропущенных мячах.

- Хватит! сказал Валя Назаров. И с базарщиной этой, и со всем остальным пора кончать. Вернемся, я к Баранову пойду.

- Тебе нельзя, - сказал Воронов. Ты обиженный. И я тоже.

- Я с самого начала обиженный, - ответил Назаров. Потому и молчу.

- Непорядок, мальчики, - согласился и Джуркович.

- Тебе что, Мандарин, - сказал Воронов. Ты всегда доволен и жизнью, и питанием.

- «Не грусти и не плачь » - пропел Джуркович. Но в общем имей в виду: если будет голосование, то я за вас.

- Может, сначала с Федором Андреевичем поговорим, - предложил Гуреев. А то все обсуждаем сами.

Он оглянулся.

- Здесь все свои, - успокоил его Назаров.

- В дубль меня. В голосе Воронова звучали горькие нотки, и было это так непривычно, что все, кто был в большой комнате, сразу умолкли. В дубль, - повторил Володя и почти закричал: - А я не за него играю! Я за наш город играю и за себя. Я пять лет отдал. За что? Еще на первом курсе: кто на танцы, кто на свидание, а Воронов ноги в руки и на тренировку. Летом все в Сочи, в волейбол на пляже играть с девочками в купальниках. А Воронов с самолета на поезд, с поезда в автобус. Трясись в духоте, в пыли. В каждой столовой борщ и гуляш. Домашнего супа полгода не видишь. Черт с ним, с супом. Не в нем суть. Зачем это? Что я: за «спасибо» это делаю или за лишний рупь? Я жить не могу без футбола! Я за Южный болею, а Южный за меня. А он в дубль. Не Вам меня гнать, Федор Андреевич. Он умолк. И все молчали тоже. Ладно, - сказал потом Воронов своим обычным тоном. Репетиция монолога из ненаписанной пьесы «Жизнь футболиста» окончена.

А в комнате по-прежнему было тихо. И Игорь Джуркович уже «в полной боевой», в начищенных туфлях и ярких, под цвет галстука, носках все стоял у двери и не уходил.

- Ты думаешь, один такой?

Воронов не откликнулся.

- Для меня тоже дело не в том, чтоб лишь бы по мячику стукать, - продолжил Джуркович. Хотя без этого, как голод

- Или похмелье, - вставили из угла. Но никто не засмеялся, а сам Джуркович тоже не обратил внимания на выпад. Он говорил вдумчиво и серьезно.

- Меня, когда последний раз уезжали, один болельщик перехватил. Не из фанатиков. Законный такой дядька. Дирижер он, кажется. Седой такой. Волосы длинные. «Постарайтесь, - говорит. Мы же все здесь переживаем. Я после каждого проигрыша ночь не сплю. А мне нельзя: сердце».

- А ты, конечно, с ходу - и набрался, - опять сказали из угла.

- Не больше тебя*

* Вот это мне совершенно не понятно, форумчане! Будь у Джурковича, как у Криштиану Рональдо, контракт на сотенку лимонов евро, посмотрела бы я как игроки режим нарушали. Штрафец приличный прилетел сразу вся выпивка из головы вылетела. А тут уговоры, то, да се. прим. В.П.Б.


- Не больше тебя, удостоил, наконец, вниманием своего оппонента Джуркович. И не об этом звон. Неохота в последнее время. Еще до игры, как вспомнишь: опять на отбой, в аут, к чертовой матери только свою калитку спасти. Тошно становится. Честное слово, как этот боксер у нас, ну, маленький такой гномик, Высоцкий. Я на него, как приду на бокс, смотреть не могу. За весь бой ни одного удара. Только носяру свою закрывает, и все! Это он умеет! И смотришь, нет-нет: «По очкам одержал победу». Гип-гип ура! Джуркович даже плюнул. Вот так и мы теперь.

- А дирижер уже два месяца не спит, - сказал Воронов.

- А этим все равно, - сказал Рем и показал глазами на дверь. Из номера, который занимал Белкин, доносилось нелепое подражание джазу.

- Высшая варяжская каста, - сказал Воронов, - и с ними приближенные аборигены. Им что Южный, что Царевококшайск одинаково. Он встал и взял шахматы. Пошли лучше, Валет, я тебя в «шестьдесят четыре» без ладьи сделаю.

Но Назаров будто не слышал его.

- Я ж на разборе спросил тогда, помните: «Сколько можно: все в зоне, и никого не пропускать?» А он мне: «Вы, Назаров, вообще можете не волноваться. Пока наблюдайте и учитесь».

- Хватит! загремел коробкой Воронов над самым Валиным ухом. А то совсем расстроишься.

- Ничего, - пообещал Валя, - скоро все кончится.

Он только не предполагал, что случится все не так, как он думал. Потому, что едва они расставили фигуры и уселись друг против друга на кровати, поджав босые ноги, в коридоре раздался грохот и визг. Они выскочили и увидели на полу бездыханное тело доктора Папахристоса.

(продолжение следует)