Общеизвестно, что мистическая традиция православного или восточно-христианского богословия (впрочем, и на западно-христианское он повлиял в большой мере) покоится на фундаменте сочинений некоего Дионисия Ареопагита, которого частенько пытаются связать с библейским персонажем, упомянутым книгой Деяний Апостолов (Деян 17:34). Другими же специалистами «Ареопагитики» сии отнесены к гораздо более позднему времени, а их автор назван псевдо-Дионисием Ареопагитом. Вот, например, какое мнение о сборнике произведений, подписанных именем Дионисия Ареопагита, можно найти во вполне православной литературе (Г. В. Флоровский. Восточные отцы VVIII веков IV.1):
Не приходится сомневаться в его псевдоэпиграфическом характере, и никак нельзя видеть в его авторе того Дионисия Ареопагита, который был обращен проповедью Апостола Павла и был по древнему преданию первым епископом Афинским (см. у Евсевия IV.23.4.). Против этого свидетельствует не только полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о творениях Дионисия вплоть до начала VI века, но и самый характер памятника, слишком далекого и по языку, и по строю мысли от безыскусственной простоты первохристианской эпохи. Это было самоочевидно и до тех пор, как с непререкаемой определенностью была установлена не только идеологическая, но и прямая литературная зависимость Ареопагитик от последнего неоплатонического учителя Прокла (411485). Вместе с тем неизвестный автор, по-видимому, хотел произвести впечатление человека апостольской эпохиученика Апостола Павла, очевидца затмения в день смерти Спасителя, очевидца Успения Пресвятой Девы, друга и сотрудника святых апостолов. Притязание на авторитет древности совершенно очевидно, и возникает вопрос о преднамеренном подлоге. Вплоть до эпохи Возрождения сомнений в древности и подлинности Ареопагитик, однако, не возникало ни на Востоке, ни на Западе, кроме, быть может, патриарха Фотия Творения великого Дионисия пользовались бесспорным авторитетом и оказали исключительно сильное влияние на развитие богословской мысли и в позднюю отеческую эпоху, и в эпоху византийскую, и на Западе во все протяжение Средних веков. Вряд ли можно допустить, что при этом оставались незамеченными явные анахронизмы памятника. Мало правдоподобно, чтобы в VI веке не колебались отнести весь развитой богослужебный чин, включая сюда и пострижение в монашество, к апостольскому веку Впрочем даже в самые последние годы встречаются запоздалые защитники подлинности и апостольской древности Ареопагитик. Во всяком случае, происхождение памятника остается загадочным и неясным до сих пор; о его действительном авторе, о месте его составления, о целях этого подлога ничего бесспорного до сих пор сказать не удалось.
Прибавим умолчанное в только что приведенном отрывке наряду с церковными обрядами и уложениями, которые были введены лишь в IV или V веках, Ареопагитики приводят и вполне завершенную троичную терминологию, включая такие качества, как нераздельность и неслиянность, что, не допуская двух мнений, указывает на не ранее, чем вторую половину IV века. Точный анализ всех факторов позволяет отнести эти произведения к периоду между 476 и 530 годами. Но даже и с более предвзятым мнением невозможно датировать их ранее, нежели III веком. Иными словами, мы имеем дело с фальшивкой.
Тем не менее, книги, о которых мы говорим, несут имя Дионисия Ареопагита. И это ничуть не странно, ибо в то время был достаточно распространен такого рода «плагиат наоборот», когда, в отличие от обычного плагиата, не чужие мысли подписываются своим именем, но где собственные умствования автор венчал именем Моисея или Петра, Павла или какого-либо другого древнего авторитета. И вовсе не скромность руководила таким сочинителями, а понимание, что будучи подписаны настоящими именами, их произведения ни на кого не произведут впечатления. Это нужно помнить в отношении любых апокрифических или, как они названы в недавно приведенном фрагменте, псевдоэпиграфических произведений.
Вернемся, однако, к псевдо-Дионисию. В отношении его произведения высказывается и то мнение, что, дескать, о древности этих писаний заключали от высокого достоинства его сочинений. Каковы же эти высокие достоинства, и настолько ли они высоки?
Поначалу кажется, что Дионисий прав. Он различает возможность двух богословских путей. При этом он замечает: «При славословии Сверхъестественного отрицательные суждения предпочтительнее положительных, поскольку, утверждая что-либо о Нем, мы тем самым от самых высших свойств Его постепенно нисходим к познанию самых низших, тогда как отрицая мы восходим от самых низших к познанию самых изначальных» (Дионисий. Тим 2). И действительно, это физику или химию следует изучать, идя от простого к сложному. Но что общего у Бога с химией и физикой?
Далее он совершенно справедливо говорит: «Пусть не думают они [безумцы], что отрицательные и положительные суждения о Нем самой высшей Причине исключают друг друга, поскольку Он превосходит любое отрицание и любое утверждение» (Дионисий. Тим 1.2). Дабы соединиться с Богом, Дионисий призывает отрешиться от всего видимого (Тим 2): Истинное познание, созерцание и сверхъестественное славословие Сверхъестественного это именно неведение и невидение, достигаемое (постепенным) отстранением от всего сущего.
Все это весьма напоминает принцип внутреннего мира, безмолвия, смирения. Так что, кажется, Дионисий прав и тут.
Читаем дальше: «Мрак исчезает при свете, а тем более при ярком свете; незнание изгоняется познаниями, а тем более большими познаниями» (Дионисий. Гаю). Сие есть вновь совершенно справедливое подобие. Но вот тут-то и оказывается, что если кто, прочитав это, подумал, что надо стремиться к свету, то по псевдо-Дионисию совсем наоборот. Закончим прерванную цитату (Там же):
Понимая эти слова в прямом, а не в переносном смысле, убежденно утверждай, что стремящимся к познанию света и сущего недоступно ведение Бога; что этот запредельный Мрак Его скрывается при любом свете И если кто-либо, увидев Бога, понял то, что он видел, не Его он видел, а что-либо сущее и познаваемое; Бог же в Своем сверхъестественном бытии превосходит ум и сущее, и потому вообще не есть ни что-либо познаваемое, ни что-либо существующее Полное неведение и есть познание Того, Кто превосходит все познаваемое.
Окончание послания Гаю, которое, казалось, было начато такими хорошими словами, серьезно настораживает. И та мысль, которая там высказана, не случайная оговорка или косноязычие. Сие перепевается лже-Дионисием на разные лады (Дионисий. Тим 1.3):
[Бог] запределен всему сущему и существует вне слов и мышления; ясно же и истинно открывается Он только тем, кто, отвратившись от всего как чистого, так и нечистого и пройдя все ступени божественных совершенств, оставляет все божественные звуки, озарения, небесные глаголы и вступает во Мрак, где, как сказано в Писании, воистину пребывает Тот, кто запределен всему сущему.
Таким образом оказывается, что Бог по псевдо-Дионисию вообще непостижим непознаваем по своей природе, и это качество звучит в устах Дионисия как Божие имя: «Непознаваемый», «Непостижимый» и «Неведомый» (Дионисий. Божественные имена 1.2,5).
Что же скажем? Это не в первую очередь приходит на ум, но лучше сказать об этом сразу. Дело в том, что автор «Ареопагитик» и его последователи на самом деле не очень-то готовы применять провозглашаемый ими же самими принцип отвержения всего, что они познали о Боге. Мы имеем в виду не то, что они прочитали в Писании и как-то истолковали, но то, что они сами придумали о Боге. Вот, к примеру, познали они (о, если бы и в самом деле познали, чтобы и нам с ними познать), что Отец, Сын и Дух Святый суть «нераздельно и неслиянно», им бы сразу тут же и отвергнуть эту формулу, ибо, по их же мнению, на самом деле Отец, Сын и Дух Святый вне слов и мышления, вне рамок нераздельности и неслиянности.
Или другой пример: Если кто видел Иисус Христа, а потом кто-то другой почел Его Богом, то не Бога он видел, но Того, Кто низлежит Богу, над Кем Бог глава. Захотелось тебе сказать, что Сын единосущен Отцу, ты сразу и отринь и забудь это слово, ибо Бог вне рамок таких (или каких других) определений
Впрочем, мы понимаем, что говорим о невозможных вещах. Потому перейдем к возможным к тем, которые приходят на ум по прочтении указанного фрагмента. А тут поистине находится столько поводов для обличений, что трудно выбрать, с чего же начать.
Мы собрались обличать Ареопагита, но если проанализировать приведенные фрагменты с минимальным умственным усилием, то Дионисий-самозванец сам себя обличает.
Не приходится сомневаться в его псевдоэпиграфическом характере, и никак нельзя видеть в его авторе того Дионисия Ареопагита, который был обращен проповедью Апостола Павла и был по древнему преданию первым епископом Афинским (см. у Евсевия IV.23.4.). Против этого свидетельствует не только полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о творениях Дионисия вплоть до начала VI века, но и самый характер памятника, слишком далекого и по языку, и по строю мысли от безыскусственной простоты первохристианской эпохи. Это было самоочевидно и до тех пор, как с непререкаемой определенностью была установлена не только идеологическая, но и прямая литературная зависимость Ареопагитик от последнего неоплатонического учителя Прокла (411485). Вместе с тем неизвестный автор, по-видимому, хотел произвести впечатление человека апостольской эпохиученика Апостола Павла, очевидца затмения в день смерти Спасителя, очевидца Успения Пресвятой Девы, друга и сотрудника святых апостолов. Притязание на авторитет древности совершенно очевидно, и возникает вопрос о преднамеренном подлоге. Вплоть до эпохи Возрождения сомнений в древности и подлинности Ареопагитик, однако, не возникало ни на Востоке, ни на Западе, кроме, быть может, патриарха Фотия Творения великого Дионисия пользовались бесспорным авторитетом и оказали исключительно сильное влияние на развитие богословской мысли и в позднюю отеческую эпоху, и в эпоху византийскую, и на Западе во все протяжение Средних веков. Вряд ли можно допустить, что при этом оставались незамеченными явные анахронизмы памятника. Мало правдоподобно, чтобы в VI веке не колебались отнести весь развитой богослужебный чин, включая сюда и пострижение в монашество, к апостольскому веку Впрочем даже в самые последние годы встречаются запоздалые защитники подлинности и апостольской древности Ареопагитик. Во всяком случае, происхождение памятника остается загадочным и неясным до сих пор; о его действительном авторе, о месте его составления, о целях этого подлога ничего бесспорного до сих пор сказать не удалось.
Прибавим умолчанное в только что приведенном отрывке наряду с церковными обрядами и уложениями, которые были введены лишь в IV или V веках, Ареопагитики приводят и вполне завершенную троичную терминологию, включая такие качества, как нераздельность и неслиянность, что, не допуская двух мнений, указывает на не ранее, чем вторую половину IV века. Точный анализ всех факторов позволяет отнести эти произведения к периоду между 476 и 530 годами. Но даже и с более предвзятым мнением невозможно датировать их ранее, нежели III веком. Иными словами, мы имеем дело с фальшивкой.
Тем не менее, книги, о которых мы говорим, несут имя Дионисия Ареопагита. И это ничуть не странно, ибо в то время был достаточно распространен такого рода «плагиат наоборот», когда, в отличие от обычного плагиата, не чужие мысли подписываются своим именем, но где собственные умствования автор венчал именем Моисея или Петра, Павла или какого-либо другого древнего авторитета. И вовсе не скромность руководила таким сочинителями, а понимание, что будучи подписаны настоящими именами, их произведения ни на кого не произведут впечатления. Это нужно помнить в отношении любых апокрифических или, как они названы в недавно приведенном фрагменте, псевдоэпиграфических произведений.
Вернемся, однако, к псевдо-Дионисию. В отношении его произведения высказывается и то мнение, что, дескать, о древности этих писаний заключали от высокого достоинства его сочинений. Каковы же эти высокие достоинства, и настолько ли они высоки?
Поначалу кажется, что Дионисий прав. Он различает возможность двух богословских путей. При этом он замечает: «При славословии Сверхъестественного отрицательные суждения предпочтительнее положительных, поскольку, утверждая что-либо о Нем, мы тем самым от самых высших свойств Его постепенно нисходим к познанию самых низших, тогда как отрицая мы восходим от самых низших к познанию самых изначальных» (Дионисий. Тим 2). И действительно, это физику или химию следует изучать, идя от простого к сложному. Но что общего у Бога с химией и физикой?
Далее он совершенно справедливо говорит: «Пусть не думают они [безумцы], что отрицательные и положительные суждения о Нем самой высшей Причине исключают друг друга, поскольку Он превосходит любое отрицание и любое утверждение» (Дионисий. Тим 1.2). Дабы соединиться с Богом, Дионисий призывает отрешиться от всего видимого (Тим 2): Истинное познание, созерцание и сверхъестественное славословие Сверхъестественного это именно неведение и невидение, достигаемое (постепенным) отстранением от всего сущего.
Все это весьма напоминает принцип внутреннего мира, безмолвия, смирения. Так что, кажется, Дионисий прав и тут.
Читаем дальше: «Мрак исчезает при свете, а тем более при ярком свете; незнание изгоняется познаниями, а тем более большими познаниями» (Дионисий. Гаю). Сие есть вновь совершенно справедливое подобие. Но вот тут-то и оказывается, что если кто, прочитав это, подумал, что надо стремиться к свету, то по псевдо-Дионисию совсем наоборот. Закончим прерванную цитату (Там же):
Понимая эти слова в прямом, а не в переносном смысле, убежденно утверждай, что стремящимся к познанию света и сущего недоступно ведение Бога; что этот запредельный Мрак Его скрывается при любом свете И если кто-либо, увидев Бога, понял то, что он видел, не Его он видел, а что-либо сущее и познаваемое; Бог же в Своем сверхъестественном бытии превосходит ум и сущее, и потому вообще не есть ни что-либо познаваемое, ни что-либо существующее Полное неведение и есть познание Того, Кто превосходит все познаваемое.
Окончание послания Гаю, которое, казалось, было начато такими хорошими словами, серьезно настораживает. И та мысль, которая там высказана, не случайная оговорка или косноязычие. Сие перепевается лже-Дионисием на разные лады (Дионисий. Тим 1.3):
[Бог] запределен всему сущему и существует вне слов и мышления; ясно же и истинно открывается Он только тем, кто, отвратившись от всего как чистого, так и нечистого и пройдя все ступени божественных совершенств, оставляет все божественные звуки, озарения, небесные глаголы и вступает во Мрак, где, как сказано в Писании, воистину пребывает Тот, кто запределен всему сущему.
Таким образом оказывается, что Бог по псевдо-Дионисию вообще непостижим непознаваем по своей природе, и это качество звучит в устах Дионисия как Божие имя: «Непознаваемый», «Непостижимый» и «Неведомый» (Дионисий. Божественные имена 1.2,5).
Что же скажем? Это не в первую очередь приходит на ум, но лучше сказать об этом сразу. Дело в том, что автор «Ареопагитик» и его последователи на самом деле не очень-то готовы применять провозглашаемый ими же самими принцип отвержения всего, что они познали о Боге. Мы имеем в виду не то, что они прочитали в Писании и как-то истолковали, но то, что они сами придумали о Боге. Вот, к примеру, познали они (о, если бы и в самом деле познали, чтобы и нам с ними познать), что Отец, Сын и Дух Святый суть «нераздельно и неслиянно», им бы сразу тут же и отвергнуть эту формулу, ибо, по их же мнению, на самом деле Отец, Сын и Дух Святый вне слов и мышления, вне рамок нераздельности и неслиянности.
Или другой пример: Если кто видел Иисус Христа, а потом кто-то другой почел Его Богом, то не Бога он видел, но Того, Кто низлежит Богу, над Кем Бог глава. Захотелось тебе сказать, что Сын единосущен Отцу, ты сразу и отринь и забудь это слово, ибо Бог вне рамок таких (или каких других) определений
Впрочем, мы понимаем, что говорим о невозможных вещах. Потому перейдем к возможным к тем, которые приходят на ум по прочтении указанного фрагмента. А тут поистине находится столько поводов для обличений, что трудно выбрать, с чего же начать.
Мы собрались обличать Ареопагита, но если проанализировать приведенные фрагменты с минимальным умственным усилием, то Дионисий-самозванец сам себя обличает.
Комментарий