На портале "Православная книга России" завершился конкурс "Семейное предание". Хочется поделиться с Вами рассказами-победителями.
Был тихий зимний вечер. От настольной лампы исходил неяркий свет, и комната находилась в уютном полумраке. У окна стояло большое старое кресло, а в нем сидел, задумавшись, седой старик. Его усталый взор был устремлен в темное небо. Вдруг в комнату вбежал белокурый мальчишка лет семи и еще с порога закричал:
Дедушка, деда! Я пришел!
Старик обернулся, и его лицо просветлело.
Пришел, Сашенька, внучок любимый! Метель не замела тебя?
Нет, деда, нет! Я уже вырос! А погода отличная! Жаль, захворал ты, а то бы мы с тобой на санках покатались!
Дед улыбнулся. Он был счастлив, что у него такой добрый, отзывчивый и ласковый внук. Старик посмотрел на Сашу и сказал:
Ну, ничего, миленький, скоро, авось, и поправится твой дед. Пока давай что-нибудь тебе расскажу, а?
Да, да, деда, давай! обрадовался внук.
Дедушка задумался...
Ну, что, внучек, рассказать бы тебе?
Про краски, дедушка, про краски!
Опять про краски? удивился старик.
Эту историю маленький Сашенька особенно любил. Тем более, что случилась она с самим дедом Толей, еще в войну, а затем эхом отдалась и в мирное время. Анатолий Данилович, который рассказывал эту историю уже много раз, попытался, было, отказаться от грустного повествования, но, увидев, что на глаза внука наворачиваются слезы, сказал:
Ну не плачь, не плачь, расскажу. Садись поудобнее и слушай внимательно, да не перебивай
Когда я был маленький, очень любил рисовать, но у родителей было мало денег, да и нас, детей, было трое, и мне не могли купить краски. А я так о них мечтал! Мечтал стать художником, но у меня не было даже карандашей. Одно время я рисовал углем на бумаге, но родители часто говорили: «Бумага дорого стоит, нечего изводить ее понапрасну», тем самым, как мне казалось, лишая меня самого большого удовольствия в жизни рисования. Я много плакал, обижался и считал большой несправедливостью то, что моя младшая сестренка Леля любила шить, и ей разрешали, брат Юра любил читать, и ему брали книги из библиотеки (сам он не мог ходить, потому что был инвалидом с детства). А я любил рисовать! Понемногу я успокоился и даже, похоже, смирился, но в глубине души все же мечтал о красках.
Внезапно пришел другой, страшный повод для слез и печали началась война. Та самая ужасная война, унесшая жизни многих близких мне людей Мне было всего семь лет, когда папу забрали на фронт. Плакали все. Пятилетняя Леля рыдала в углу, прижав к себе старого мишку, и что-то причитала ему в его плюшевое, мокрое от ее слез, ухо. Мама от ужаса, охватившего ее, плакать больше не могла. Больше всех переживал семнадцатилетний Юра: его не могли взять на фронт, да и помощи матери от него не могло быть.
Когда провожали отца, он прижал меня к себе, поцеловал и тихо шепнул:
Не переживай. Держись, сын, не расстраивай маму, а краски я тебе привезу, настоящие!
И он уехал. Прошло лето, за ним осень. Наступила зима. Зима, принесшая голод и новые страхи. Фашисты еще не дошли до нас, но отголоски приближения линии фронта все чаще пугали своими громовыми раскатами. И вот в одну страшную ночь прогремел взрыв. Затем еще один, и еще... Поднялась суматоха, отовсюду слышались крики, стоны, визг Взрывы раздавались то тут, то там. Не помню, как мы добрались до бомбоубежища, где просидели, испуганные и страшно усталые, до утра. А когда нам разрешили выйти, то всех охватил еще больший ужас. Мы не узнали своего родного любимого города. Все было разрушено: дома, магазины, школа. Чудом уцелела только маленькая почта, стоявшая чуть поодаль от нашего дома. А была холодная зима! Теплой одежды у нас не было, мы не успели ничего взять с собой. Не было и еды. Мы замерзли и проголодались.
Спустя какое-то время нас с мамой и Лелей посадили в грузовик и повезли в какой-то старый полуразрушенный пансионат. А Юру увезли в другой город, где было не так опасно. Прожив в пансионате в страхе и впроголодь две недели, мы получили известие с фронта. Приезда почтальона все ждали и боялись. Выйдя в длинный коридор, все прислушивались к фамилиям, которые он выкрикивал охрипшим голосом. Мама, услышав нашу фамилию, замерла. Почтальон медленно протягивал ей письмо, сложенное треугольником и перевязанное черной ленточкой. Мама поняла все без слов: черная лента означала плохую весть. Наконец она дрожащей рукой развернула листок, и вот что там было написано:
«Уважаемая Екатерина Ивановна Малинина! Ваш муж, Даниил Сергеевич Малинин, сражаясь за свободу нашей Родины с фашистским захватчиком, погиб в ожесточенном бою. Посмертно награжден орденом за отвагу, поистине может считаться героем. Выражаем Вам искреннее соболезнование. Его личные вещи Вам будут переданы»
Мама не дочитала письмо. Ее глаза были полны слез. Нашему горю не было конца. Я не мог ничего понять: как так папы больше нет. Нет отца, которого я так сильно любил
В этот же вечер нам сказали собираться в эвакуацию. Немцы подошли слишком близко, и нас увозили в другой город, на поезде. Но, как говорят, горе не приходит одно. Пришло и другое.
Ночью наш поезд стали бомбить. Началась паника, люди, переступая через вещи, стали выбрасываться из вагонов. Наш вагон был шестнадцатым. Где-то совсем рядом прогремел взрыв, вагон качнуло. Послышались крики:
Остановите поезд! 14-й вагон горит!
Отцепите вагоны! Все погибнут!
14-й горит!
15-й загорелся!
Отцепите вагон! Быстрее, быстрее!
Я смутно помню, что было потом. Помню, что мы почему-то легли на пол. Помню, что вагон медленно поехал назад, и в голове у меня перемешалось все. Больше я не помнил ничего. Я потерял сознание. Когда ж очнулся, то уже был не в поезде, а лежал на кровати, под теплым одеялом. Рядом сидела мама и как-то очень грустно смотрела на меня. Раньше я ее такой никогда не видел. Она была как будто бы вся из воска и безрадостно улыбалась мне одними губами.
Мамочка, вагон потушили? Где мы? Мама молчала, смотря куда-то через меня. Мама, да ответь же мне! Мамуля! Вагон потушили?
Сынок, уже прошла неделя с тех пор, как вагон потушили, а теперь мы в госпитале.
Мама, а где же Леля?
Тут ее лицо исказилось, потемнело и стало похоже на лицо маленькой несчастной старушки. Она тихо прошептала: «У Боженьки!»
Шел 1943-й год, и мне уже исполнилось девять лет. Я стал большим. Я понял, что долго был без сознания, что тогда, в поезде, погибла Леля Моя любимая сестричка Леля! Мы были неразлучны с ней, но теперь ее не было рядом, и я тосковал. Часто думал, почему же лишний раз не радовал сестренку, почему не всегда играл с ней, когда она меня звала, но теперь было уже все поздно. Война разлучила нас, разлучила навсегда, и ничего уже не вернешь.
Когда я поправился, мы поехали дальше, туда, где война не так бушевала.
Прошло еще два долгих года. И однажды весной, когда мы стояли с мамой на улице, по единственному в округе радио на всю мощь прогремела долгожданная новость о победе, о нашей победе над немецким захватчиком! В воздухе зазвенело, сливаясь в гул, громкое «Ура!» И его эхо как будто огласило всю Россию! Повсюду гремели выстрелы, но не те зловещие и страшные, что отняли у меня дорогого отца, любимую сестру и старшего брата (Юра не дожил до победы и умер от тяжелой болезни, постигшей его во время эвакуации). Эти выстрелы были радостные, и уходили они куда-то далеко-далеко в небо! Туда, где вечная память воинам, защищавшим нас и нашу Родину от врагов! Это был большой праздник со слезами на глазах! Люди радовались победе и плакали по погибшим. Мы с мамой праздновали победу вдвоем, и тоже тихо плакали.
С того дня прошло тридцать лет. Мне уже был 41 год, я женился, и мы с твоей бабушкой Людой жили в этом самом доме. Как-то мы сидели за столом и пили чай. Вдруг в дверь позвонили, бабушка пошла открывать.
Толя, тебе бандероль!
Я удивился, потому что посылок ни от кого не ждал.
На пороге стоял почтальон и, улыбаясь, протягивал мне маленькую коробочку, перевязанную потрепанной ленточкой, которая, похоже, когда-то очень давно была красной. Он спросил:
Вы ведь Толя Малинин? Еле вас нашли.
Анатолий Данилович, вообще то. А в чем, собственно, дело?
Значит, все правильно! Это вам!
Я взял коробочку, развязал ленту, открыл крышку и... ахнул! Это были краски! Самые настоящие краски! Мечта моего далекого детства! Я бережно открыл их и прочитал записку, лежавшую внутри.
«Дорогой мой сынок, Толенька! С восьмилетием тебя! Видишь, я обещал тебе подарить настоящие краски, и подарил! Будь настоящим мужчиной! Целую своего любимого мальчика!» А внизу стояла подпись: «Папа»
Я заплакал. Такого я никак не ждал! Прошло 33 года с моего восьмилетия, подарок пришел ко мне так поздно! Эти краски с фронта, которые я буду беречь всю свою жизнь, подарок моего погибшего отца...
Ну вот и все, Сашенька, я рассказал тебе про краски.
Деда, а дай мне на них посмотреть! попросил мальчик.
Старик достал внуку краски. Тот долго их рассматривал, а потом прижал к себе и привалился к дедушкиному плечу. Через несколько минут Саша заснул.
Ну спи, спи, дитятко, спи, родной, прошептал старик. Поцеловав внука, он бережно взял его на руки и положил на кровать. Пусть у тебя все будет хорошо! И не будет в твоей жизни войны
Ивлева Таисия
КРАСКИ С ФРОНТА
Был тихий зимний вечер. От настольной лампы исходил неяркий свет, и комната находилась в уютном полумраке. У окна стояло большое старое кресло, а в нем сидел, задумавшись, седой старик. Его усталый взор был устремлен в темное небо. Вдруг в комнату вбежал белокурый мальчишка лет семи и еще с порога закричал:
Дедушка, деда! Я пришел!
Старик обернулся, и его лицо просветлело.
Пришел, Сашенька, внучок любимый! Метель не замела тебя?
Нет, деда, нет! Я уже вырос! А погода отличная! Жаль, захворал ты, а то бы мы с тобой на санках покатались!
Дед улыбнулся. Он был счастлив, что у него такой добрый, отзывчивый и ласковый внук. Старик посмотрел на Сашу и сказал:
Ну, ничего, миленький, скоро, авось, и поправится твой дед. Пока давай что-нибудь тебе расскажу, а?
Да, да, деда, давай! обрадовался внук.
Дедушка задумался...
Ну, что, внучек, рассказать бы тебе?
Про краски, дедушка, про краски!
Опять про краски? удивился старик.
Эту историю маленький Сашенька особенно любил. Тем более, что случилась она с самим дедом Толей, еще в войну, а затем эхом отдалась и в мирное время. Анатолий Данилович, который рассказывал эту историю уже много раз, попытался, было, отказаться от грустного повествования, но, увидев, что на глаза внука наворачиваются слезы, сказал:
Ну не плачь, не плачь, расскажу. Садись поудобнее и слушай внимательно, да не перебивай
Когда я был маленький, очень любил рисовать, но у родителей было мало денег, да и нас, детей, было трое, и мне не могли купить краски. А я так о них мечтал! Мечтал стать художником, но у меня не было даже карандашей. Одно время я рисовал углем на бумаге, но родители часто говорили: «Бумага дорого стоит, нечего изводить ее понапрасну», тем самым, как мне казалось, лишая меня самого большого удовольствия в жизни рисования. Я много плакал, обижался и считал большой несправедливостью то, что моя младшая сестренка Леля любила шить, и ей разрешали, брат Юра любил читать, и ему брали книги из библиотеки (сам он не мог ходить, потому что был инвалидом с детства). А я любил рисовать! Понемногу я успокоился и даже, похоже, смирился, но в глубине души все же мечтал о красках.
Внезапно пришел другой, страшный повод для слез и печали началась война. Та самая ужасная война, унесшая жизни многих близких мне людей Мне было всего семь лет, когда папу забрали на фронт. Плакали все. Пятилетняя Леля рыдала в углу, прижав к себе старого мишку, и что-то причитала ему в его плюшевое, мокрое от ее слез, ухо. Мама от ужаса, охватившего ее, плакать больше не могла. Больше всех переживал семнадцатилетний Юра: его не могли взять на фронт, да и помощи матери от него не могло быть.
Когда провожали отца, он прижал меня к себе, поцеловал и тихо шепнул:
Не переживай. Держись, сын, не расстраивай маму, а краски я тебе привезу, настоящие!
И он уехал. Прошло лето, за ним осень. Наступила зима. Зима, принесшая голод и новые страхи. Фашисты еще не дошли до нас, но отголоски приближения линии фронта все чаще пугали своими громовыми раскатами. И вот в одну страшную ночь прогремел взрыв. Затем еще один, и еще... Поднялась суматоха, отовсюду слышались крики, стоны, визг Взрывы раздавались то тут, то там. Не помню, как мы добрались до бомбоубежища, где просидели, испуганные и страшно усталые, до утра. А когда нам разрешили выйти, то всех охватил еще больший ужас. Мы не узнали своего родного любимого города. Все было разрушено: дома, магазины, школа. Чудом уцелела только маленькая почта, стоявшая чуть поодаль от нашего дома. А была холодная зима! Теплой одежды у нас не было, мы не успели ничего взять с собой. Не было и еды. Мы замерзли и проголодались.
Спустя какое-то время нас с мамой и Лелей посадили в грузовик и повезли в какой-то старый полуразрушенный пансионат. А Юру увезли в другой город, где было не так опасно. Прожив в пансионате в страхе и впроголодь две недели, мы получили известие с фронта. Приезда почтальона все ждали и боялись. Выйдя в длинный коридор, все прислушивались к фамилиям, которые он выкрикивал охрипшим голосом. Мама, услышав нашу фамилию, замерла. Почтальон медленно протягивал ей письмо, сложенное треугольником и перевязанное черной ленточкой. Мама поняла все без слов: черная лента означала плохую весть. Наконец она дрожащей рукой развернула листок, и вот что там было написано:
«Уважаемая Екатерина Ивановна Малинина! Ваш муж, Даниил Сергеевич Малинин, сражаясь за свободу нашей Родины с фашистским захватчиком, погиб в ожесточенном бою. Посмертно награжден орденом за отвагу, поистине может считаться героем. Выражаем Вам искреннее соболезнование. Его личные вещи Вам будут переданы»
Мама не дочитала письмо. Ее глаза были полны слез. Нашему горю не было конца. Я не мог ничего понять: как так папы больше нет. Нет отца, которого я так сильно любил
В этот же вечер нам сказали собираться в эвакуацию. Немцы подошли слишком близко, и нас увозили в другой город, на поезде. Но, как говорят, горе не приходит одно. Пришло и другое.
Ночью наш поезд стали бомбить. Началась паника, люди, переступая через вещи, стали выбрасываться из вагонов. Наш вагон был шестнадцатым. Где-то совсем рядом прогремел взрыв, вагон качнуло. Послышались крики:
Остановите поезд! 14-й вагон горит!
Отцепите вагоны! Все погибнут!
14-й горит!
15-й загорелся!
Отцепите вагон! Быстрее, быстрее!
Я смутно помню, что было потом. Помню, что мы почему-то легли на пол. Помню, что вагон медленно поехал назад, и в голове у меня перемешалось все. Больше я не помнил ничего. Я потерял сознание. Когда ж очнулся, то уже был не в поезде, а лежал на кровати, под теплым одеялом. Рядом сидела мама и как-то очень грустно смотрела на меня. Раньше я ее такой никогда не видел. Она была как будто бы вся из воска и безрадостно улыбалась мне одними губами.
Мамочка, вагон потушили? Где мы? Мама молчала, смотря куда-то через меня. Мама, да ответь же мне! Мамуля! Вагон потушили?
Сынок, уже прошла неделя с тех пор, как вагон потушили, а теперь мы в госпитале.
Мама, а где же Леля?
Тут ее лицо исказилось, потемнело и стало похоже на лицо маленькой несчастной старушки. Она тихо прошептала: «У Боженьки!»
Шел 1943-й год, и мне уже исполнилось девять лет. Я стал большим. Я понял, что долго был без сознания, что тогда, в поезде, погибла Леля Моя любимая сестричка Леля! Мы были неразлучны с ней, но теперь ее не было рядом, и я тосковал. Часто думал, почему же лишний раз не радовал сестренку, почему не всегда играл с ней, когда она меня звала, но теперь было уже все поздно. Война разлучила нас, разлучила навсегда, и ничего уже не вернешь.
Когда я поправился, мы поехали дальше, туда, где война не так бушевала.
Прошло еще два долгих года. И однажды весной, когда мы стояли с мамой на улице, по единственному в округе радио на всю мощь прогремела долгожданная новость о победе, о нашей победе над немецким захватчиком! В воздухе зазвенело, сливаясь в гул, громкое «Ура!» И его эхо как будто огласило всю Россию! Повсюду гремели выстрелы, но не те зловещие и страшные, что отняли у меня дорогого отца, любимую сестру и старшего брата (Юра не дожил до победы и умер от тяжелой болезни, постигшей его во время эвакуации). Эти выстрелы были радостные, и уходили они куда-то далеко-далеко в небо! Туда, где вечная память воинам, защищавшим нас и нашу Родину от врагов! Это был большой праздник со слезами на глазах! Люди радовались победе и плакали по погибшим. Мы с мамой праздновали победу вдвоем, и тоже тихо плакали.
С того дня прошло тридцать лет. Мне уже был 41 год, я женился, и мы с твоей бабушкой Людой жили в этом самом доме. Как-то мы сидели за столом и пили чай. Вдруг в дверь позвонили, бабушка пошла открывать.
Толя, тебе бандероль!
Я удивился, потому что посылок ни от кого не ждал.
На пороге стоял почтальон и, улыбаясь, протягивал мне маленькую коробочку, перевязанную потрепанной ленточкой, которая, похоже, когда-то очень давно была красной. Он спросил:
Вы ведь Толя Малинин? Еле вас нашли.
Анатолий Данилович, вообще то. А в чем, собственно, дело?
Значит, все правильно! Это вам!
Я взял коробочку, развязал ленту, открыл крышку и... ахнул! Это были краски! Самые настоящие краски! Мечта моего далекого детства! Я бережно открыл их и прочитал записку, лежавшую внутри.
«Дорогой мой сынок, Толенька! С восьмилетием тебя! Видишь, я обещал тебе подарить настоящие краски, и подарил! Будь настоящим мужчиной! Целую своего любимого мальчика!» А внизу стояла подпись: «Папа»
Я заплакал. Такого я никак не ждал! Прошло 33 года с моего восьмилетия, подарок пришел ко мне так поздно! Эти краски с фронта, которые я буду беречь всю свою жизнь, подарок моего погибшего отца...
Ну вот и все, Сашенька, я рассказал тебе про краски.
Деда, а дай мне на них посмотреть! попросил мальчик.
Старик достал внуку краски. Тот долго их рассматривал, а потом прижал к себе и привалился к дедушкиному плечу. Через несколько минут Саша заснул.
Ну спи, спи, дитятко, спи, родной, прошептал старик. Поцеловав внука, он бережно взял его на руки и положил на кровать. Пусть у тебя все будет хорошо! И не будет в твоей жизни войны
Комментарий