«Никто, конечно, не будет отрицать, что идея существования всемогущего, справедливого и всеблагого личностного Бога способна дать человеку утешение, оказать ему помощь и направить его. Кроме того, в силу своей простоты она доступна даже для незрелого ума. Но, с другой стороны, в самой этой идее имеются решающие слабые стороны, которые болезненно ощущались на протяжении истории, начиная с её ранних этапов. Ведь если это существо всемогуще, тогда любое событие, включая все действия людей, все их чувства и устремления - это также Его работа. Как же тогда можно говорить об ответственности человека за свои деяния и мысли перед таким всемогущим Существом? Назначая наказания и награды, Он в известной степени судит самого себя, как же тогда это сочетается с благостью и справедливостью, которые ему приписываются?» («Наука и Религия» Альберт Эйнштейн).
Эйнштейн не был человеком, верующим в Бога, но тем ни менее, будучи умным человеком, человеком способным думать, он сознавал очевиднейший факт, проистекающий из веры во Всемогущество Бога.
Даже не обращаясь ни к Ветхому Завету, ни к Евангелиям или к Посланиям Павла, но только веря во Всемогущество Бога, становится ясно, что существует Предопределение.
Откуда происходит зло? Здесь все в один голос кричат, повторяя однажды сказанную безсмыслецу: от свободной воли человека и свободной воли дьявола! Говорят, что если бы картина была такова, что Бог не давал человеку грешить, или наоборот - предопределял грешить, то это означало бы, что Он сделал из человека робота, марионетку, без свободной воли. Вводится следующее утверждение: если Бог предопределяет поступки человека, то это лишает человека свободной воли. Но это утверждение абсолютно недальновидно, потому что не берет во внимание Всемогущество Бога. Если Бог может все, то Он действительно может все, даже то, что человеческий разум не может понять. Следовательно, Бог может дать человеку полную свободу, но при этом предопределить полностью поступки этого человека.
Если доказано, что Бог может предопределять поступки людей, не влияя на свободную волю людей, то этим правом Он мог воспользоваться следующим образом: предопределить всех людей к благодати. Но Он этого не сделал, а значит, и не хотел делать, ведь Его Всемогуществу может противостать только Его желание Почему же Бог не предопределил всех людей к праведности? Есть только один ответ: потому что Бог захотел, чтобы некоторые люди были в грехах.
Такие утверждение это не софизмы, это неизбежные выводы из Всемогущества Бога, и именно об этом, как кажется, и пишет Эйнштейн.
Но здесь возникает вопрос, который поднимает Эйнштейн: «Как же тогда можно говорить об ответственности человека за свои деяния и мысли перед таким всемогущим Существом? Назначая наказания и награды, Он в известной степени судит самого себя, как же тогда это сочетается с благостью и справедливостью, которые ему приписываются?», почти в этих же словах, задолго до Эйнштейна, данный вопрос задавал Эразм Роттердамский.
Ему отвечал Мартин Лютер, который просто блистательно разрушает плотский разум и воздвигает веру: «Что может быть бесполезнее, говоришь ты, чем объявлять всему свету такую бессмыслицу, будто все, что нами делается, мы делаем не по своей собственной воле, а по чистой необходимости? И приводишь это место из Августина о том, что Бог творит в нас добро и зло, что Он вознаграждает в нас свои добрые дела и карает в нас свои злые дела
Мой Эразм, я снова тебе говорю: если ты сам полагаешь, что эта бессмыслица выдумана людьми, то о чем ты споришь? Чего кипятишься? Против кого выступаешь? Есть ли сейчас на свете кто-нибудь, кто ополчался бы против человеческих учений более пылко, чем Лютер? Значит, твое предостережение нас не касается. Если же ты думаешь, что эти самые парадоксы это слова Божьи, то где твой ум? Где стыд? Я уж не говорю, где твоя прославленная Эразмова умеренность, но где робость и подобающий страх Божий? Когда ты говоришь, что нет ничего более бесполезного, то можно ли так говорить о слове Божьем? Конечно, твой Творец узнает от тебя, своего творения, что полезно Ему говорить, а что бесполезно; глупый, неразумный Бог, конечно же, до сих пор не знал, чему Он должен учить, пока ты, его наставник, не предписал Ему меры его разумения и повелений, будто пока ты Его не умудрил, Он сам не знал, что это приведет к тому парадоксу, который ты открыл.
Итак, если Бог пожелал, чтобы все это было открыто сказано во всеуслышание и чтобы не думали, к чему это поведет, то кто ты такой, чтобы запрещать это? Апостол Павел в Послании к римлянам не в углу каком-нибудь, а всенародно, всему миру, открыто, свободнейшим образом сказал это же самое даже более жестоко: "Кого хочет ожесточает" . И еще: "...Бог, желая показать гнев Свой..." и т. д. Что может быть жестче того слова Христова (но только лишь для плоти): "...много званых, мало избранных"? И опять: "Я знаю, которых избрал"..
Здесь следовало бы молчаливо приложить палец к устам и чтить то, что от нас скрыто, почитать тайные решения божественного величия и восклицать вместе с Павлом: "О человек, кто ты, что споришь с Богом?"
Ты говоришь, кто станет стремиться исправить свою жизнь? Я отвечаю: ни один человек. Ибо никто и не сможет. Потому что Богу нет никакого дела до этих самых твоих "исправителей", лишенных духа, ибо они лицедеи. Избранные же и благочестивые исправятся через Дух Святой, а прочие погибнут неисправленные
Ты говоришь, кто уверует, что Бог его любит? Я отвечаю: ни один человек не уверует и не может в это уверовать. Однако избранные уверуют. Прочие же не уверуют и погибнут, возмущаясь и богохульствуя, вроде того, как ты это здесь делаешь. Но будут и такие, которые уверуют
Мы не смеем доискиваться до смысла божественного желания. Надо просто молиться, воздавать Ему славу, ибо один только Он праведен, мудр и справедлив ко всякому. Он не может делать что-либо глупо или случайно, даже если мы об этом думаем по-иному.
Благочестивым людям такого ответа достаточно. Для полноты, однако, можно еще прибавить: проповедовать это следует по двум причинам. Первая смирение нашей гордыни и признание благодати Божьей; вторая причина сама наша христианская вера.
Во-первых, Бог доподлинно обещал свою благодать смиренным, т. е. тем, кто поверил в свою погибель и отчаялся в себе. Однако человек не может полностью смириться до той поры, пока он не знает, что его спасение нисколько не зависит от его собственных усилий, стремлений, воли или деяния, а целиком зависит от воли, усилия, желания и деяния другого, а именно от одного лишь Бога. Ибо, коль скоро человек убежден, что он хоть что-нибудь может сделать для своего спасения, он пребывает в самоуверенности и не отчаивается в себе полностью, не смиряется перед Богом, но воображает, что существует какое-то место, время, доброе дело, и надеется или, по крайней мере, желает с их помощью обрести спасение. Тот же, который действительно нисколько не сомневается в своей полной зависимости от воли Божьей, кто полностью отчаялся в себе, тот ничего не выбирает, но ждет, как поступит Господь. Он ближе всего к благодати, к тому, чтобы спастись. Значит, это надлежит говорить только для избранных, дабы, смирившись, став ничем, они обрели спасение. Прочие восстают против такого смирения, более того, они осуждают проповедь отчаяния, они хотят, чтобы им осталось хоть что-нибудь, что они в состоянии сделать сами. Втайне это гордецы и враги благодати Божьей. Вот это, говорю я, одна причина, чтобы благочестивые, смирившись, вняли обетованию благодати, воззвали к ней и обрели ее.
Вторая причина заключается в том, что вера касается вещей невидимых. Поэтому для веры надо, чтобы все, во что верят, было невидимым. И невозможно скрыть что-нибудь глубже, чем представить это под видом противоположного предмета, чувства, дела
Это высшая степень веры полагать, что Он милостив, когда Он спасает столь немногих и столь многих осуждает, полагать, что Он справедлив, когда Он по своей собственной воле делает нас неизбежно достойными осуждения, дабы казалось, как замечает Эразм, что Его радуют муки несчастных и что Он более достоин ненависти, чем любви.
Если бы я мог хоть каким-нибудь образом уразуметь, как это Бог милосердный и справедливый являет нам столько гнева и несправедливости, то не было бы нужды в вере. Ныне, когда понять этого нельзя, как раз есть место для обучения вере, и это следует проповедовать и возвещать. А именно то что когда Бог убивает, то смертью Он учит вере в жизнь»
Эйнштейн не был человеком, верующим в Бога, но тем ни менее, будучи умным человеком, человеком способным думать, он сознавал очевиднейший факт, проистекающий из веры во Всемогущество Бога.
Даже не обращаясь ни к Ветхому Завету, ни к Евангелиям или к Посланиям Павла, но только веря во Всемогущество Бога, становится ясно, что существует Предопределение.
Откуда происходит зло? Здесь все в один голос кричат, повторяя однажды сказанную безсмыслецу: от свободной воли человека и свободной воли дьявола! Говорят, что если бы картина была такова, что Бог не давал человеку грешить, или наоборот - предопределял грешить, то это означало бы, что Он сделал из человека робота, марионетку, без свободной воли. Вводится следующее утверждение: если Бог предопределяет поступки человека, то это лишает человека свободной воли. Но это утверждение абсолютно недальновидно, потому что не берет во внимание Всемогущество Бога. Если Бог может все, то Он действительно может все, даже то, что человеческий разум не может понять. Следовательно, Бог может дать человеку полную свободу, но при этом предопределить полностью поступки этого человека.
Если доказано, что Бог может предопределять поступки людей, не влияя на свободную волю людей, то этим правом Он мог воспользоваться следующим образом: предопределить всех людей к благодати. Но Он этого не сделал, а значит, и не хотел делать, ведь Его Всемогуществу может противостать только Его желание Почему же Бог не предопределил всех людей к праведности? Есть только один ответ: потому что Бог захотел, чтобы некоторые люди были в грехах.
Такие утверждение это не софизмы, это неизбежные выводы из Всемогущества Бога, и именно об этом, как кажется, и пишет Эйнштейн.
Но здесь возникает вопрос, который поднимает Эйнштейн: «Как же тогда можно говорить об ответственности человека за свои деяния и мысли перед таким всемогущим Существом? Назначая наказания и награды, Он в известной степени судит самого себя, как же тогда это сочетается с благостью и справедливостью, которые ему приписываются?», почти в этих же словах, задолго до Эйнштейна, данный вопрос задавал Эразм Роттердамский.
Ему отвечал Мартин Лютер, который просто блистательно разрушает плотский разум и воздвигает веру: «Что может быть бесполезнее, говоришь ты, чем объявлять всему свету такую бессмыслицу, будто все, что нами делается, мы делаем не по своей собственной воле, а по чистой необходимости? И приводишь это место из Августина о том, что Бог творит в нас добро и зло, что Он вознаграждает в нас свои добрые дела и карает в нас свои злые дела
Мой Эразм, я снова тебе говорю: если ты сам полагаешь, что эта бессмыслица выдумана людьми, то о чем ты споришь? Чего кипятишься? Против кого выступаешь? Есть ли сейчас на свете кто-нибудь, кто ополчался бы против человеческих учений более пылко, чем Лютер? Значит, твое предостережение нас не касается. Если же ты думаешь, что эти самые парадоксы это слова Божьи, то где твой ум? Где стыд? Я уж не говорю, где твоя прославленная Эразмова умеренность, но где робость и подобающий страх Божий? Когда ты говоришь, что нет ничего более бесполезного, то можно ли так говорить о слове Божьем? Конечно, твой Творец узнает от тебя, своего творения, что полезно Ему говорить, а что бесполезно; глупый, неразумный Бог, конечно же, до сих пор не знал, чему Он должен учить, пока ты, его наставник, не предписал Ему меры его разумения и повелений, будто пока ты Его не умудрил, Он сам не знал, что это приведет к тому парадоксу, который ты открыл.
Итак, если Бог пожелал, чтобы все это было открыто сказано во всеуслышание и чтобы не думали, к чему это поведет, то кто ты такой, чтобы запрещать это? Апостол Павел в Послании к римлянам не в углу каком-нибудь, а всенародно, всему миру, открыто, свободнейшим образом сказал это же самое даже более жестоко: "Кого хочет ожесточает" . И еще: "...Бог, желая показать гнев Свой..." и т. д. Что может быть жестче того слова Христова (но только лишь для плоти): "...много званых, мало избранных"? И опять: "Я знаю, которых избрал"..
Здесь следовало бы молчаливо приложить палец к устам и чтить то, что от нас скрыто, почитать тайные решения божественного величия и восклицать вместе с Павлом: "О человек, кто ты, что споришь с Богом?"
Ты говоришь, кто станет стремиться исправить свою жизнь? Я отвечаю: ни один человек. Ибо никто и не сможет. Потому что Богу нет никакого дела до этих самых твоих "исправителей", лишенных духа, ибо они лицедеи. Избранные же и благочестивые исправятся через Дух Святой, а прочие погибнут неисправленные
Ты говоришь, кто уверует, что Бог его любит? Я отвечаю: ни один человек не уверует и не может в это уверовать. Однако избранные уверуют. Прочие же не уверуют и погибнут, возмущаясь и богохульствуя, вроде того, как ты это здесь делаешь. Но будут и такие, которые уверуют
Мы не смеем доискиваться до смысла божественного желания. Надо просто молиться, воздавать Ему славу, ибо один только Он праведен, мудр и справедлив ко всякому. Он не может делать что-либо глупо или случайно, даже если мы об этом думаем по-иному.
Благочестивым людям такого ответа достаточно. Для полноты, однако, можно еще прибавить: проповедовать это следует по двум причинам. Первая смирение нашей гордыни и признание благодати Божьей; вторая причина сама наша христианская вера.
Во-первых, Бог доподлинно обещал свою благодать смиренным, т. е. тем, кто поверил в свою погибель и отчаялся в себе. Однако человек не может полностью смириться до той поры, пока он не знает, что его спасение нисколько не зависит от его собственных усилий, стремлений, воли или деяния, а целиком зависит от воли, усилия, желания и деяния другого, а именно от одного лишь Бога. Ибо, коль скоро человек убежден, что он хоть что-нибудь может сделать для своего спасения, он пребывает в самоуверенности и не отчаивается в себе полностью, не смиряется перед Богом, но воображает, что существует какое-то место, время, доброе дело, и надеется или, по крайней мере, желает с их помощью обрести спасение. Тот же, который действительно нисколько не сомневается в своей полной зависимости от воли Божьей, кто полностью отчаялся в себе, тот ничего не выбирает, но ждет, как поступит Господь. Он ближе всего к благодати, к тому, чтобы спастись. Значит, это надлежит говорить только для избранных, дабы, смирившись, став ничем, они обрели спасение. Прочие восстают против такого смирения, более того, они осуждают проповедь отчаяния, они хотят, чтобы им осталось хоть что-нибудь, что они в состоянии сделать сами. Втайне это гордецы и враги благодати Божьей. Вот это, говорю я, одна причина, чтобы благочестивые, смирившись, вняли обетованию благодати, воззвали к ней и обрели ее.
Вторая причина заключается в том, что вера касается вещей невидимых. Поэтому для веры надо, чтобы все, во что верят, было невидимым. И невозможно скрыть что-нибудь глубже, чем представить это под видом противоположного предмета, чувства, дела
Это высшая степень веры полагать, что Он милостив, когда Он спасает столь немногих и столь многих осуждает, полагать, что Он справедлив, когда Он по своей собственной воле делает нас неизбежно достойными осуждения, дабы казалось, как замечает Эразм, что Его радуют муки несчастных и что Он более достоин ненависти, чем любви.
Если бы я мог хоть каким-нибудь образом уразуметь, как это Бог милосердный и справедливый являет нам столько гнева и несправедливости, то не было бы нужды в вере. Ныне, когда понять этого нельзя, как раз есть место для обучения вере, и это следует проповедовать и возвещать. А именно то что когда Бог убивает, то смертью Он учит вере в жизнь»
Комментарий