Ближе к народу. Рассказ

[Тимофей-64]

Если не против, отдохните немножко.
Ничего тяжелого не пишу, тем более не публикую.

Ближе к народу
Основано на реальных мечтаниях
В епархию назначили нового архиерея. В Димкином поселке его еще никто не видел, но владыка оказался довольно деятельным и решил епархию осмотреть сразу. Вот каким-то проездом он и должен был оказаться в этом поселке. Назначил преждеосвященную литургию в пятницу, накануне Лазаревой субботы. Что тут поднялось, легко себе представить. Как пометет новая метла? вопрос самый насущный для каждого в небольшом церковном притче. Пусть и скоротечный визит, всего лишь проездом, на достаточно краткую службу, но ведь надо все подготовить, угостить всех, а архиерей ведь не бывает один. Его свита по старой русской церковной поговорке именуется архиерейской сволочью. Причем без негативного оттенка. Так именовали в древности тех иподьяконов, которые помогают епископу надевать облачения: облачают и соответственно, совлачают обратно. Отсюда и сволочь сиречь группа совлачающих. Так вот, эту самую группу тоже надо кормить.
Состав ее предполагался не малый: два иеромонаха, дьякон, два иподьякона (спасибо, что не шесть!) да еще и хор из монашек. Эти сами должны были приехать с монастыря. Димка их уже знал. Хоть с пением помогут, все возьмут на себя.
Накануне Димке приснился сон. Глубокая ночь. Зал ожидания на Курском вокзале в Москве. Он появляется неожиданно, вместе с батюшкой, отцом Василием прямо посередине зала, где поменьше лавочек. Они вместе ставят престол, жертвенник и аналой. Батюшка начинает готовиться к проскомидии. Димке выпадает роль чтеца и алтарника одновременно. Димка в тревоге переспрашивает:
- Отче, а почему прямо здесь, там ведь, в соседнем зале, часовня была?
- Владыка сказал, надо поближе к народу. Придется так. Давай, начинай пока часы, а я проскомидию составлю.
И вот Димка начинает читать, а вокруг ходит народ, обращая на все это ноль внимания,
- Услыши Господи правду мою, - жмет Димка наизусть третий час, а из динамика доносится:
- Скорый поезд шестидесятый прибывает к четвертой платформе. - Кто кого перекричит, тут вполне понятно, но Димка не сдается и не сбавляет голоса. Он понимает, где происходит действо, отношение мира сего к Божией службе его нисколько не удивляет, непонятно только, зачем литургия затеяна именно здесь, причем тут близость к народу.
А дальше подействовали обычные законы сна. Когда сон крепок, мы в нем прекрасно все помним наизусть даже то, чего никогда не учили. По мере приближения к пробуждению даже знакомые тексты начинают забываться, снящиеся книжки плывут перед глазами, теряются и не находятся всякие мелкие предметы. Димка чувствует, что забывает текст и не на той странице открыт его часослов, тем более Минея с тропарями. Но еще более неприятное искушение приходит к Димке именно перед причастием. Ему снится, как он вспоминает, с каким наслаждением после полуночи он сожрал яичницу с колбасой. А теперь как же причащаться-то? И вот в этом ужасе он просыпается, понимая уже, что дело вполне обычное. Стоит только облегчить себе ужин накануне причащения, как такого рода сон станет вполне вероятным.
Впрочем, делать нечего, - думает Димка, - денек нас ждет ответственный.
Он знает, что первую часть службы, собственно, часы с поклонами, он должен будет прочесть в одиночку. Матушка с певчими в церковном доме готовят угощения, если подойдут на службу, то после самого владыки. Литургию тоже будет кому спеть, а вот первая часть лично Димке.
Пришел он вовремя, разложил книжки. Прекрасная, замечательная эта пятница. Душеполезную совершивше четыредесятницу, готовимся к Страстной неделе. А сегодня завершается чтение трех библейских книг. Последние строки пророчества Исаии, а на самой литургии книги Бытия и Притч. Окончание постного поприща, можно сказать. Дальше уже совсем другая тематика пойдет. А еще идет затянувшееся предпразднество Лазаревой субботы, когда по дням с понедельника вспоминается смерть и болезнь Лазаря, его погребение, плач сестер и пророчество Господа. И все это пролетает просто так. Служба только по праздникам. Но у Димки давно уже есть своя постная Триодь, все ее содержимое он прочитывает и так.
Храм большой, зимой в нем бывает холодно, но сегодня все-таки уже давно не зима. Стены постепенно отогрелись, а еще в нем необычно много народу. Понятно, пришли не к Господу, а на архиерея посмотреть, - понимает Димка, и, набросив стихарь, пробирается к аналою. Он не спешит в чтении, и читает то же самое, что давеча во сне, только побольше, вставляя последние положенные кафизмы. Ему спешить некуда и он особо ничем не рискует.
А у батюшки душа не на месте. Сосуды, облачения все надо приготовить. Да, архиерейская служба. Батюшка мучительно вспоминает, умывает ли архиерей руки на преждеосвященной литургии, и когда, в какой момент. Он перебегает от жертвенника в ризницу, лихорадочно роется в старом календаре с богослужебными указаниями. Архиерейскими службами он особо не избалован, а на преждеосвященной с архиереем не помнит, когда и был.
Мальчишки-прислужники без конца мечутся из алтаря к церковному ящику. Бабки спорят, какую дорожку постелить перед солеей, да как украсить аналой с иконой праздника. Народ прибывает, люди обходят чтимые иконы, выбирая себе места поудобнее. Димка со своим чтением не нужен никому, но, признаться, никто сейчас не нужен и ему. Он дома и голова у него вполне открыта для предлежащего чтения. И то неплохо, что хоть никто не дергает, не заставляет ничего сокращать.
- Именем Господним благослови, отче! возвышает он голос, надеясь, что батюшка расслышит.
Взъерошенный отец Василий выбегает на солею на поклоны:
- Господи, Владыко живота моего, - взывает он таким голосом, что так и хочется договорить: отведи от нас напасть архиерейскую. Но Димка не смеется. Батюшке и впрямь жутко тяжело сейчас. Еще и на исповедь вызвали. Батюшка убегает с крестом и евангелием на другую половину храма. А Димка спокойно продолжает речетативное сопровождение общей суеты.
Зато с какой радостью возвещает он пророчество Исаии о призвании всех народов на поклонение в храм Единого Бога:
-
Он даже разворачивается в полоборота в храм, благовествуя это утешение язычникам и ничего. Кончен и шестой час, и девятый без кафизмы. В это время на клиросе появляются три монахини и, скромно обменявшись с Димкой кивками, встают поодаль. Димка заканчивает изобразительны поскору и без пения и обращает внимание, как в алтарь проходят два незнакомых иеромонаха. Отец Василий кладет последние поклоны и дает отпуст. На колокольне уже дежурят. Вот-вот раздастся звон, который передавался бы в прошлом веке одним словом: скачут!

- - - Добавлено - - -

продолжаю.

Монахиня-регентша, не знакомая Димке, деловито раскладывает ноты, и вдруг подзывает его:
- Вы нам стихи возгласите, как канонарх? Господи, воззвах, и потом отсюда на шесть.
- А все стихи-то не надо? осторожно уточняет Димка, - вроде на преждеосвященной-то положено
- Все по благословению. В церкви делается, - процеживает монахиня таким голосом, что Димка переводит про себя: ты ж червяк передо мною, и я сейчас склюю тебя, как черная курица червяка.
Он тотчас ёжится, соглашается, но все же уточняет:
- А как же кафизма и паремии?
- Там на солее батюшки прочтут, - удостаивает его ответа монахиня. Нам здесь нужен мужской канонарший голос. Да, и запомните: как дьякон на солею выйдет, сразу Слава, и ныне, - и последнюю стихиру. Больше ничего от вас не требуется.
Димка кивает и читает про себя в Триоди те стихиры о воскрешении Лазаря, которые с большой вероятностью пойдут под ножик сокращения. Жалко, но он давным-давно к этому привык. Сам хозяином службы он только что уже побывал свой неполный часик.
Священники с крестом на подносе уже стоят в настежь открытых дверях храма. Наконец раздается звон, входит архиерей. Димка только и успевает отметить про себя, что владыка не старый и не толстый. Больше пока не о чем думать, кроме службы.
Прочтя входное, владыка входит в алтарь, и через пять минут выходит уже облаченным. Церемониальное облачение посреди храма, о котором, кстати, так переживал отец Василий, он, видимо отменил. Это уже радует. Димка вспоминает, как один из новомучеников, тоже епископ, называл эту византийскую церемонию: гардероб с кордебалетом. И точно! Для нее ведь требуется минимум четыре иподьякона, а с владыкой приехал только один. Димка перемигнулся через боковую дверь в алтарь с отцом Василием, нужен ли он там, но получил только отмашку руки, мол, сгинь отсюда.
Присутствие архиерея перед амвоном обеспечивает в храме сразу мертвую тишину. Куда делась эта мышиная беготня и гудеж, под которой Димка только что вычитывал часы? Но, слава Богу, - думает Димка, - хоть начнем службу по-человечески.
Рядом с владыкой один из священников начинает читать вечерню. Громко, ясно, - и в полной тишине! Красота! Монашки поют ектенью. Тоже все отлично. Димка выдыхает и переключается на молитву. Интересное дело: на всех ектениях священники читают положенную молитву из служебника вслух, и лишь потом дают нужный возглас. Такого Димка еще нигде не видел.
Читают кафизму уже другой иеромонах. Отец Василий в алтаре священнодействует с дарами и дает чуть слышный робкий звоночек в колоколчик. Архиерей первым кладет положенный земной поклон. Вот это да! удивляется про себя Димка, а весь храм, кажется, тоже чувствует важность момента.
Кафизма кончается, Димка напрягается, ловит на себе напряженный взгляд регентши и возглашает:
- Глас осмый, Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!
Поют стихиры: одну про окончание поста, другую, теперь про Лазаря, тоже все четыре. Регентша нервничает, что они так долго не идут. Димка возглашает стихи и радуется про себя, понимая, что владыка посреди храма, все хорошо слышит, службу знает и лишних сокращений не позволит. Это тоже хорошо.
Наконец отец Василий с дьяконом идут на вход. Входит и архиерей царскими вратами. Один из иеромонахов читает паремии. В храме словно прозвучала команда вольно, но шума все-таки нет. Слушаем про похороны Иакова, а потом и Иосифа, последняя страница Бытия, затем и история про хорошую жену, которая венчает книгу Притч. Димка, следя по своей Триоди на клиросе, отмечает, что эти страницы у Приточника самый пустые на всю книгу, и как-то совершенно не вяжутся с началом такого великого праздника, как воскрешение Лазаря.
Димка потихоньку входит во вкус молитвы. Соло перед амвоном монашки поют без него и поют красиво, все гораздо лучше, чем если бы это пришлось делать Димке. Дальше он совсем не нужен. Даже плат для причастников держать, наверное, обойдутся без него. Оглянувшись в храм, Димка замечает своих певчих. Видимо, управившись с хлопотами в церковном доме, они подтянулись на службу.
Так все спокойно завершается, доходит до причастия. Димка подходит к чаше, встает на свое место. И вот, наконец, владыка выходит на амвон и творит отпуст. Интересно, скажет ли какую-то проповедь?
Скажет, Димка, скажет, да так еще скажет! Вот увидишь! То есть, услышишь.

- - - Добавлено - - -

То есть, услышишь.

пробую закончить.

[Тимофей-64]

- Дорогие братья и сестры, поздравляю вас с окончанием великой четыредесятницы и наступающими праздниками. И что же уготовляет нам на этот день святая церковь в качестве поучения? Показывает нам работящую, расторопную до суетливости жену, которую Премудрый ставит всем в пример, желает всем мужчинам иметь именно такую. Ни красоту, ни ласку, ни добрый нрав он за нею почему-то не заметил. Не подумал, что это, может быть, важнее. В наше время так бы какой-нибудь топ-менеджер ценил бы свою секретаршу: и тут она успела, и там, всем работу задала, сама день и ночь крутится, как белка в колесе. М-да. Сомнительный, на наш-то взгляд идеал для жены. Но в те времена, видать это было важно.
Толпа немножко ошарашена таким необычным началом, но владыка не мучит слушателей и быстро перебрасывает логический мостик:
- К чему я это говорю? К тому, что завтра у нас в центре церковного воспоминания воскрешение Лазаря, и в этом событии принимают участие его сестры, одна из которых очень похожа на идеальную для Соломона жену. Как ее звали, не помните? Мы ведь ее встречали на страницах Евангелия.
- Марфа, - подсказывает Димка за всех, набравшись наглости.
- Выскочка, - шипит тихонько монахиня-регентша.
- Правильно, Марфой ее звали. Видели мы ее, когда она заботилась об угощении для Иисуса, посетившего их дом в Вифании, пока Лазарь был еще жив и здоров. Марфа трудилась, а Мария слушала слова Спасителя. И всякий богородичный праздник мы вспоминаем на литургии эту историю, то поощрение, которое Христос дал Марии, и тот легкий укор, который послал в адрес Марфы. Но теперь мы видим, что обе сестры равны и в вере, и в горе. Одними и теми же словами исповедания веры встречают они пришедшего к ним Спасителя, опоздавшего к одру Лазаря. И мы помним, как Господь оправдает их веру. Но об этом вам батюшка подробнее расскажет завтра, не буду красть его проповедь. А я скажу вам об этих сестрах. На кого нам нужно быть похожими, как вы думаете: на Марфу или на Марию?
В воздухе зависает озадаченное молчание, но всего лишь на пять секунд.
- Скажу вам: на обеих, - продолжает владыка, - только всему свое место и свое время. Обратите внимание, Марфа не эгоистка, она не для себя заботится. Она верует в Иисуса, как Христа, и хочет служить Ему и Его ученикам. И служение ее нужное и важное. Просто оно нужно в свое время на своем месте. У Марии тоже свое служение, и тоже нужное. Мы же возьмем пример с обеих. Вот, входя в храм, снимите с себя свою Марфу, и там на крючочке повесьте при входе. Никто ее не возьмет, не бойтесь. Выходя из храма не забудьте надеть. И будьте Марфами, служа Христу везде, где окажетесь, когда будете помогать ближним и дальним, кто нуждается в помощи и служении. Свои дети и внуки, чужие дети и внуки, свои родители, и чужие мало ли вокруг тех, кому нужно служение Марфы. Ведь это же служение именно Христу. По крайней мере, он сам именно так его и воспринимает. Будете, как Марфа, молвящая о мнозе службе. И это замечательно. Посмотрите, сколько сейчас людей, миллионы людей, большинство из которых далеки от церкви, занимаются сейчас всяким волонтерством, то есть, добровольной и бесплатной помощью тем, кто попал в беду. Это хорошо. И тем более, это урок нам.
Владыка явно разогревался, как оратор, начав лениво и почти резонерски, продолжал уже убежденно и призывно:
- Но наступает момент, когда мы приходим в храм. И вот, в этот час, прямо на входе, снимите с себя свою Марфу на пару часов и облачитесь в Марию. Скорее к ногам Иисуса, слушать слово Его и больше ничего не делать. Вообще ничего. Забудьте свои эти свечки записки, деньги все эти, - все это подождет.
Проповедь определенно начинала нравиться Димке, но сказанное дальше превзошло все, что можно.
- На архиерейской службе у нас вроде бы тишина, - продолжал владыка, - но я вот, еще будучи просто священником, имел возможность ходить по храмам в одежде мирянина. И грустное, надо сказать, впечатление получал. Наше православное богослужение, столь глубоко, содержательно и поучительно, особенно в посту и в период пятидесятницы. И ужас, что оно совершенно не интересно подавляющему большинству молящихся. Воспринимается, как музыкальное сопровождение, как это теперь скажут, «саунд-трек» для фильма. Кино смотрите в первый раз музыку ведь специально не слушаете. Потом она, может быть, вами расслышится. А здесь ничего этого нет, никакого интереса. То свечки суют, то просто обнимаются, встретившись, а служба существует только на клиросе. Иной раз, право же, чувствуешь себя словно на вокзале. Там свой «саунд-трек» - объявления о поездах. (Димка аж прыснул в кулаки, согнувшись над клиросным аналоем). Когда-то же нам нужно понять, что это все-таки безобразие, что по отношению к отцам-песнописцам это очень некрасиво. Не говорю уж о самом Господе. Что только ни придумаем, лишь бы себя занять на время всенощной, - да и то, если еще на нее придем. Не поверите, но факт: есть лютеране и баптисты, которые знают наше православное богослужение лучше, чем мы сами. Позор ведь, правда? Знают и ценят. Они знают, баптисты. А мы не знаем, не ценим, и знать не хотим.
Толпа подалась к амвону и озадаченно притихла. Владыка продолжил:
- Вот смотрите, наступает страстная неделя. Конечно, вы все придете сюда и в четверг, и в субботу, даст Бог. А первые три дня читается Евангелие в храме во время часов. Все подряд. Вот самое время вспомнить, кто такая Мария, и какая у нее благая часть, что не отнимется от нее. Отец Василий, - обратился он к батюшке, - послужите в эти дни почитаете Евангелие?
- Как благословите, владыко, - не моргнув глазом отвечает настоятель, а Димка-то знает, что этих служб в его расписании нет.
- Благословлю, - кротко говорит епископ, и тут же поправляется - нет, просто попрошу ради Христа. Ну, пусть не все Евангелие, от Луки только прочтите за первые два дня, а в среду от Иоанна до серединки, как там положено. А вы все собирайтесь у ног своего Господа, слушать слово Его. Я, конечно, понимаю, что Евангелие вы почитываете понемногу, по главе в день, не всякий день. Но помните ли книгу, которую в детстве вы читали бы запоем, как говорится, забывая про время и усталость? Ну и скажите, какая же книга больше достойна Вашего внимания, чем эта? О душе своей сорок дней молились, теперь только неделька нам на живое созерцание всего, что перенес для нас Господь, что оставил нам, как жил для нас, как умирал за нас.
Димка краем глаза замечает, что стоящая невдалеке матушка отца Василия, часто дававшая ему нагоняй за «затягивание службы», аж полезла в рукав за носовым платком.
«Пробрал Марфушку», - думает про себя Димка, - с какой-то непонятной радостью. Он не верит своим глазам, что и из такой церковно-непробиваемой женщины можно было выдавить слезу умиления. А владыка между тем завершал:
- Братья и сестры, не сочтите все сказанное за укор. Если и был у меня в словах укор, то дай Бог, чтобы он не касался вас лично. Главная моя цель не укор, а призыв. Хочу, чтобы каждый из вас был служителем своего Господа и Царства Его, а не постоянным придирчивым пациентом при психотерапевтической лечебнице, как мы склонны воспринимать нашу церковь.
Димка, подходя к кресту последним, сумел все-таки парой слов поблагодарить владыку за такую проповедь, и поймал его понимающий, добрый, сочувственный взгляд. Домой он шел окрыленным, и весь остаток дня прошел у него на подъеме. Вечер он сам вычитал канон Андрея Критского на воскрешение Лазаря, положенный на повечерии. А наутро отец Василий, благословляя ему стихарь перед началом утрени, вообще ошарашил его:
- Ты представляешь, что за владыка попался? Он даже мне на храм пожертвовал! Хоть частично, говорит, компенсировать ваши расходы на прием. Вот это да!!!
Немая сцена в алтаре продолжалась целых две минуты.

[Ольга Владим.]

Я думала, что не выползу из саргассового моря правил и канонов...

бедные православные... замолвите о Боге словечко - дайте Ему свободно дышать в ваших храмах...

[Тимофей-64]

Я думала, что не выползу из саргассового моря правил и канонов...

бедные православные... замолвите о Боге словечко - дайте Ему свободно дышать в ваших храмах...

Ну прекрасно. дышим и дышать не мешаем.
А рассказ-то причем?
Кто и кого там давит канонами и правилами?

[Briliant]

Ну прекрасно. дышим и дышать не мешаем.
А рассказ-то причем?
Кто и кого там давит канонами и правилами?

Ну вы не забывайте, что вы во всех этих православных правилах и уставах, как рыба в воде, а Оля во всём этом тонет, и не понимает, для чего всё енто нужно...

[Ольга Владим.]

Ну прекрасно. дышим и дышать не мешаем.
А рассказ-то причем?
Кто и кого там давит канонами и правилами?

Да, вы привычны..
Ну а демократичность новенького - надолго ли?...

[И р и н а]

Рассказ написан очень хорошо, настоящее литературное произведение. Читать легкои приятно. Но предмет рассказа грустен. Архиерей учит народ оставлять свои марфинские тенденции за порогом церкви, в то время, как служители церкви суетятся и крутятся, как марфы в ожидании архиерея. Такое ощущение, что появись в этот момент перед ними Иисус, они бы его даже не заметили, а то и погнали бы, чтобы не мешал безупречно встретить начальство. Истинно сказал о них Иисус: «всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают.» Грустно видеть, что церковь представляет из себя организацию марф-карьеристок и только один Димка светлым, но одиноким пятном выделяется на этом темном фоне боязливого человеко-ублажения и суетливого подобострастия.

[Тимофей-64]

Рассказ написан очень хорошо, настоящее литературное произведение. Читать легкои приятно. Но предмет рассказа грустен. Архиерей учит народ оставлять свои марфинские тенденции за порогом церкви, в то время, как служители церкви суетятся и крутятся, как марфы в ожидании архиерея. Такое ощущение, что появись в этот момент перед ними Иисус, они бы его даже не заметили, а то и погнали бы, чтобы не мешал безупречно встретить начальство. Истинно сказал о них Иисус: «всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают.» Грустно видеть, что церковь представляет из себя организацию марф-карьеристок и только один Димка светлым, но одиноким пятном выделяется на этом темном фоне боязливого человеко-ублажения и суетливого подобострастия.

Спасибо, Ирина, за добрый отзыв.
Да, - теперь пишу всем, - конечно, рассказ написан для воцерковленных православных.
Но за эту специфичность культурного контекста никто не станет же корить ни Лескова, ни Шмелева.
А я все думаю про себя: это я Лесковщину продолжаю или Шмелевщину?

Для героев все абсолютно привычно, они все в этой ситуации - рыбы в воде.
Но, думаю, что для любого читателя, и неправославного тоже, основная мечта, основной посыл автора может быть вполне узнаваем и ясен.

(Ну, и конечно, Ирина, это Вам отвечаю, Вы полностью правильно поняли: окажись в этот момент меж людей Иисус, они его, разумеется, не узнают, не заметят. Да, это верно, да это грустно, да, об этом и замысел был. Чтобы не только Вы заметили... Еще раз благодарю.)

- - - Добавлено - - -

Да, вы привычны..
Ну а демократичность новенького - надолго ли?...

Ольга, вместо ответа, обращаю Ваше внимание на подзаголовок.

ОСНОВАНО НА РЕАЛЬНЫХ МЕЧТАНИЯХ

Вокзал в храме увидеть - это, увы, повседневная реальность.
А такую проповедь архиерея или иерея я ни разу не слышал.
А хотел бы.
Здесь я выступаю мечтателем.

[И р и н а]

Да, - теперь пишу всем, - конечно, рассказ написан для воцерковленных православных.
Но за эту специфичность культурного контекста никто не станет же корить ни Лескова, ни Шмелева.А я все думаю про себя: это я Лесковщину продолжаю или Шмелевщину?

К моему стыду, я не читала ни одного, ни другого. Возможно, стоит почитать. У вас мне понравилась манера изложения, мягкая и спокойная, добрая, несмотря на беспокоящее содержание.

Обычно, я нового для себя автора или сразу принимаю или сразу не принимаю. После первого прочитанного абзаца я уже знаю, буду я читать его произведения или нет. Ваши я бы читать стала.

[Тимофей-64]

К моему стыду, я не читала ни одного, ни другого. Возможно, стоит почитать. У вас мне понравилась манера изложения, мягкая и спокойная, добрая, несмотря на беспокоящее содержание.

Обычно, я нового для себя автора или сразу принимаю или сразу не принимаю. После первого прочитанного абзаца я уже знаю, буду я читать его произведения или нет. Ваши я бы читать стала.

Спасибо, я и еще один рассказик вывесил из той же серии.