Твитнуть
Сказка ложь, да в ней намек
Все нормальные взрослые любят авторские сказки талантливых писателей.
Взрослые христиане любят сказки христианских писателей.
А главные герои этих сказок это молодые люди, практически всегда. И не знаю, кто придумал такую глупость, в которую многие поверили, что сказки это книги для детей. Но не дети же их пишут! И вообще говоря, дети в сказках практически ничего не понимают, ловят только внешний приключенческий сюжет, даже не пытаясь проникнуть чуть глубже в смысл.
Сказку пишут только взрослые писатели. А понимают только взрослые читатели. Для родителей уже взрослых детей некоторые сказочные сюжеты и образы становятся доминирующим воспоминанием.
Не читают сказку люди именно в том возрасте, ради которого она написана, о котором она повествует, в котором она больше всего нужна человеку.
Один из важнейших сказочных сюжетов помрачение молодого сказочного героя: подростка, юноши, девушки. К этому помрачению бывает повод, в котором герой более или менее виноват, но сам повод (или согрешение, к нему приведшее) мал, почти незаметен: попил из козлиного копытца, продал азбуку и пошел в кукольный театр, покушал сладости от незнакомой белой женщины. Пустяки вроде! Сам герой не видит в них ничего особенного. Но через это открывается воздействие могущественных темных сил. Они парализуют волю героя, они искажают его мировоззрение. Его взгляд на мир довольно быстро меняется, и то, что казалось ему в раннем детстве красивым и приятным, вдруг становится гадким или в лучшем случае пустым. Осколок дьявольского зеркала попадает в глаз и в сердце. Юный человек видит мир совсем иначе, чем прежде.
Конечно, вскоре появляются «доброжелатели», которые быстро и успешно поясняют деревянному человечку, что нужно сделать, чтобы быть счастливым. Нужно оставить своих родных, а главное их систему устарелых ценностей (в школу ходить, за садиком ухаживать, о родных заботиться фу!). Сначала нужно вопреки этим старшим самоутвердиться, привязав салазки к саням королевы, а потом можно будет их облагодетельствовать (если в стране дураков вырастить дерево с золотыми червонцами для папы Карло).
Эти «помощники» про себя иногда (волею сказочников) говорят достаточно откровенно. Они могут что-то сделать лишь тогда, когда им попадаются в качестве жертв хвастуны, жадины и дураки. На таких нож, действительно, не нужен, есть совершенно иные, куда более эффективные средства эксплуатации и погубления таких жертв.
Но основная идея, что попавшего в плен человечка «танцуют» его новые хозяева. Сам он или парализован в своих желаниях совсем (только льдинки складывает), или связан уже более вещественными оковами в тюрьме колдуньи, или даже в облике козлика.
Дело может дойти и до прямой продажи сердца Михелю великану в обмен на какие-то побрякушки. Но в любом случае сердце каменеет. Любая там сестренка Герда, хоть плачь, хоть мерзни она не воспринимается замороженным Каем (уж не от Каина ли имя?) вообще никак.
Дальше начинается какой-то там путь героев позитивных, какой-то их подвиг, и по законам сказочного жанра жертву размораживают и реанимируют. Зачастую это требует страданий кого-то доброго, иногда сам замороженный начинает прозревать и как-то дергаться ради своего же освобождения. И тоже страдает, конечно.
Но в любом случае важно то, что перед нами описан практически один и тот же сюжет. Разными авторами, в разные времена. И самими авторами он осознан, как сюжет совершенно реальной жизни. Дерзну предположить, что под замороженным подростком многие (если не все) из них видели свой юношеский этап жизни. Не ходите, дети, в Африку гулять, - это пишет тот, кто там побывал и чудом спасся. Он хочет предупредить остальных, потому что, увы, спасаются из этой Африки далеко не все.
Проблема взрослых, обращающихся к детям, не в том, что они не помнят своего юношеского возраста, а в том, что они не могут его забыть. Юношеский возраст человека это кошмар всей его зрелости. Не в том беда, что помнит плохо, а в том, что забыть не может. И если он при этом талантлив сочиняет сказку.
Никто не может разгадать тайну подросткового сумасшествия. Конечно, гормоны тут причем, физиологическая перестройка и все такое, иногда достаточно бурно протекающая. Но поверить в то, что человек не более чем функция своих гормонов, разум отказывается. Чтобы верить в это, человека нужно просто отменить, нужно выскочить за пределы рассуждений в стиле добра и зла. Функция гормонов грешить не может, а человек именно грешит. Именно в состоянии своего пленения и отупения юнец считает себя функцией своих гормонов и похотей и тем успешно извиняет себя. Если он разморозится и придет в человеческий образ, то это произойдет не иначе, как через муки совести, возвращение сострадания, возвращение нормальных понятий о прекрасном. Оживая в человеческую жизнь, взрослый дальше навсегда остается жить в «бинарной логике». Любая линия имеет для него два конца или два направления: сюда к добру, а обратно к злу. Мир сложен, всякое явление в нем не назовешь однозначно добрым или однозначно злым. Но направления, интенции человека все-таки однозначны. Состояния человека полностью и целиком укладываются в какое-то место на оси добра и зла, пусть мы и не можем его точно оценить.
По ту сторону добра и зла, вне этих понятий, люди не живут. Там существуют замороженные мумии, - вот эти самые Каи и Эдмунды, козлята-Ванечки. Если же взрослый сознательно существует вне этих бинарных понятий, то его называют отморозком. Очевидно, само слово родилось под влиянием сказочного сюжета.
И тут уже скажем без всякой сказки, это самая реальная жизнь, - размораживаемый отморозок плачет, наркоман, алкаш, уголовник, предатель. Вспоминает детство, вспоминает то, что бросил, вспоминает то, чего вернуть уже нельзя. Но прошлое оживает на уровне идеалов, воспоминаний, интенций. Невозможность вернуть его в нашу реальность иным, более выпуклым образом вызывает слезы. Это обязательно, избегнуть этого не возможно. Пока не плачет значит, отморозок. Слезы вымывают дьявольскую стекляшку из глаза. Еще раньше она оттаяла в сердце.
Сколько сказочников столько свидетелей.
Не может быть, чтобы столь разные по языку и культуре неглупые люди случайно угадали одну и ту же психологическую реальность. Они не могли ее придумать по прихоти своей прыгающей фантазии. И миллионы читателей оценили их сюжет. А за что оценили? Только потому, что в этом зеркале увидели себя.
Сказку читают дети. Она им нравится, они радостно смеются, они ее понимают процентов на десять. Они отличают «хороших» от «плохих» и болеют за хороших. Ну, с детишек и достаточно.
Сказку читают взрослые. Они не смеются. Над хорошей сказкой они плачут, потому что они ее узнают. За «хороших» они болеют, только, пока читают. А под конец прочтения в «плохих» видят отчасти самих себя. И поэтому-то плачут.
А те, для кого и про кого написана сказка именно они ее не читают. Это не взрослые и не дети. Это посередине. Если они читали сказку в детстве, и им ее напомнят, - они посмеются и отвергнут. Замороженно-стеклянным голосом Кая они вам докажут, что таблица умножения для них важней.
Все нормальные взрослые любят авторские сказки талантливых писателей.
Взрослые христиане любят сказки христианских писателей.
А главные герои этих сказок это молодые люди, практически всегда. И не знаю, кто придумал такую глупость, в которую многие поверили, что сказки это книги для детей. Но не дети же их пишут! И вообще говоря, дети в сказках практически ничего не понимают, ловят только внешний приключенческий сюжет, даже не пытаясь проникнуть чуть глубже в смысл.
Сказку пишут только взрослые писатели. А понимают только взрослые читатели. Для родителей уже взрослых детей некоторые сказочные сюжеты и образы становятся доминирующим воспоминанием.
Не читают сказку люди именно в том возрасте, ради которого она написана, о котором она повествует, в котором она больше всего нужна человеку.
Один из важнейших сказочных сюжетов помрачение молодого сказочного героя: подростка, юноши, девушки. К этому помрачению бывает повод, в котором герой более или менее виноват, но сам повод (или согрешение, к нему приведшее) мал, почти незаметен: попил из козлиного копытца, продал азбуку и пошел в кукольный театр, покушал сладости от незнакомой белой женщины. Пустяки вроде! Сам герой не видит в них ничего особенного. Но через это открывается воздействие могущественных темных сил. Они парализуют волю героя, они искажают его мировоззрение. Его взгляд на мир довольно быстро меняется, и то, что казалось ему в раннем детстве красивым и приятным, вдруг становится гадким или в лучшем случае пустым. Осколок дьявольского зеркала попадает в глаз и в сердце. Юный человек видит мир совсем иначе, чем прежде.
Конечно, вскоре появляются «доброжелатели», которые быстро и успешно поясняют деревянному человечку, что нужно сделать, чтобы быть счастливым. Нужно оставить своих родных, а главное их систему устарелых ценностей (в школу ходить, за садиком ухаживать, о родных заботиться фу!). Сначала нужно вопреки этим старшим самоутвердиться, привязав салазки к саням королевы, а потом можно будет их облагодетельствовать (если в стране дураков вырастить дерево с золотыми червонцами для папы Карло).
Эти «помощники» про себя иногда (волею сказочников) говорят достаточно откровенно. Они могут что-то сделать лишь тогда, когда им попадаются в качестве жертв хвастуны, жадины и дураки. На таких нож, действительно, не нужен, есть совершенно иные, куда более эффективные средства эксплуатации и погубления таких жертв.
Но основная идея, что попавшего в плен человечка «танцуют» его новые хозяева. Сам он или парализован в своих желаниях совсем (только льдинки складывает), или связан уже более вещественными оковами в тюрьме колдуньи, или даже в облике козлика.
Дело может дойти и до прямой продажи сердца Михелю великану в обмен на какие-то побрякушки. Но в любом случае сердце каменеет. Любая там сестренка Герда, хоть плачь, хоть мерзни она не воспринимается замороженным Каем (уж не от Каина ли имя?) вообще никак.
Дальше начинается какой-то там путь героев позитивных, какой-то их подвиг, и по законам сказочного жанра жертву размораживают и реанимируют. Зачастую это требует страданий кого-то доброго, иногда сам замороженный начинает прозревать и как-то дергаться ради своего же освобождения. И тоже страдает, конечно.
Но в любом случае важно то, что перед нами описан практически один и тот же сюжет. Разными авторами, в разные времена. И самими авторами он осознан, как сюжет совершенно реальной жизни. Дерзну предположить, что под замороженным подростком многие (если не все) из них видели свой юношеский этап жизни. Не ходите, дети, в Африку гулять, - это пишет тот, кто там побывал и чудом спасся. Он хочет предупредить остальных, потому что, увы, спасаются из этой Африки далеко не все.
Проблема взрослых, обращающихся к детям, не в том, что они не помнят своего юношеского возраста, а в том, что они не могут его забыть. Юношеский возраст человека это кошмар всей его зрелости. Не в том беда, что помнит плохо, а в том, что забыть не может. И если он при этом талантлив сочиняет сказку.
Никто не может разгадать тайну подросткового сумасшествия. Конечно, гормоны тут причем, физиологическая перестройка и все такое, иногда достаточно бурно протекающая. Но поверить в то, что человек не более чем функция своих гормонов, разум отказывается. Чтобы верить в это, человека нужно просто отменить, нужно выскочить за пределы рассуждений в стиле добра и зла. Функция гормонов грешить не может, а человек именно грешит. Именно в состоянии своего пленения и отупения юнец считает себя функцией своих гормонов и похотей и тем успешно извиняет себя. Если он разморозится и придет в человеческий образ, то это произойдет не иначе, как через муки совести, возвращение сострадания, возвращение нормальных понятий о прекрасном. Оживая в человеческую жизнь, взрослый дальше навсегда остается жить в «бинарной логике». Любая линия имеет для него два конца или два направления: сюда к добру, а обратно к злу. Мир сложен, всякое явление в нем не назовешь однозначно добрым или однозначно злым. Но направления, интенции человека все-таки однозначны. Состояния человека полностью и целиком укладываются в какое-то место на оси добра и зла, пусть мы и не можем его точно оценить.
По ту сторону добра и зла, вне этих понятий, люди не живут. Там существуют замороженные мумии, - вот эти самые Каи и Эдмунды, козлята-Ванечки. Если же взрослый сознательно существует вне этих бинарных понятий, то его называют отморозком. Очевидно, само слово родилось под влиянием сказочного сюжета.
И тут уже скажем без всякой сказки, это самая реальная жизнь, - размораживаемый отморозок плачет, наркоман, алкаш, уголовник, предатель. Вспоминает детство, вспоминает то, что бросил, вспоминает то, чего вернуть уже нельзя. Но прошлое оживает на уровне идеалов, воспоминаний, интенций. Невозможность вернуть его в нашу реальность иным, более выпуклым образом вызывает слезы. Это обязательно, избегнуть этого не возможно. Пока не плачет значит, отморозок. Слезы вымывают дьявольскую стекляшку из глаза. Еще раньше она оттаяла в сердце.
Сколько сказочников столько свидетелей.
Не может быть, чтобы столь разные по языку и культуре неглупые люди случайно угадали одну и ту же психологическую реальность. Они не могли ее придумать по прихоти своей прыгающей фантазии. И миллионы читателей оценили их сюжет. А за что оценили? Только потому, что в этом зеркале увидели себя.
Сказку читают дети. Она им нравится, они радостно смеются, они ее понимают процентов на десять. Они отличают «хороших» от «плохих» и болеют за хороших. Ну, с детишек и достаточно.
Сказку читают взрослые. Они не смеются. Над хорошей сказкой они плачут, потому что они ее узнают. За «хороших» они болеют, только, пока читают. А под конец прочтения в «плохих» видят отчасти самих себя. И поэтому-то плачут.
А те, для кого и про кого написана сказка именно они ее не читают. Это не взрослые и не дети. Это посередине. Если они читали сказку в детстве, и им ее напомнят, - они посмеются и отвергнут. Замороженно-стеклянным голосом Кая они вам докажут, что таблица умножения для них важней.
Комментарий