Твитнуть
В СЕМИЖДЫ СЕМИДЕСЯТЫЙ РАЗ ОБ ЭВОЛЮЦИИ
Когда мы рассказываем простолюдинам о последнем Адаме, мы не можем умолчать об Адаме первом. И это-то создание из земной пыли вызывает у них уйму вопросов, на которые надобно уметь ответить так, чтобы, с одной стороны, не впасть в крайность неумеренных ревнителей отеческих преданий, сжигавших некогда таковых вопрошателей на кострах, а с другой не увлечься чрезмерно научными диспутами.
Наука почему-то полюбила себя противопоставлять верующим, тогда как логичнее для просветителей всех мастей было бы и выйти на свет истинной веры, нежели размениваться по пустяковым обличениям религиозных проявлений.
Итак, оставляя пламенный ответ на первую большую научную теорию о положении Земли относительно Солнца, перейдём ныне к следующей серьёзной теории о происхождении видов.
От нас, христиан, учёные ожидают вовлечения в диспут, где наука представлена учением об эволюции, а мы должны стать креационистами.
Желание вполне глупое.
Зачем спорить с очевидными вещами? Зародыш каждого из нас имел и жабры, и хвост, прежде чем воплотиться в личности, сделавшие эволюцию целью своей жизни, и в личности, верящие в жизнь вечную.
Подражая апостолу Павлу, который для всех сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых, и мы сейчас придём и сядем в капище эволюционистов, и вкусим с ними их идоложертвенное. Не спасём ли хотя бы некоторых?
Конечно же, эволюционисты увлечены плотью. Мы, духовные, снисходим к их немощам, зная, что идол в мире ничто. Знание надмевает, а любовь назидает.
Знание гелиоцентричности не делает человека совершенным. Знание о том, что человек произошёл от обезьяны, тем более не делает человека человеком.
Конечно же, человек произошёл от обезьяны; обрадуем капище таким признанием нашего знания.
Тут надо понимать две фундаментальные вещи.
Первое: живая природа на планете Земля организована настолько совершенно, что теория эволюции как раз и свидетельствует о божестве.
Второе: человек выделился из этой природы.
Таким образом, растения и животные прославляют божество своим существованием и своей эволюцией.
Человек же, отделившись от природы, отделился от такового прославления.
Отсюда возникает проблема: обезьяна прославляет Бога, а человек Бога не прославляет.
Почему? Ведь человек произошёл от обезьяны; что ему мешает славить Бога так же, как и она?
Эволюция и мешает.
Но почему тогда эволюция не мешает обезьяне?
Противоречие, не правда ли?
Отсюда и необходимость верований для человека, чтобы устранить последствия его выхода из живой природы.
Обезьяне вера не нужна, потому что она из природы не выделялась и не надмевалась знанием о своём происхождении от ящерицы. Обезьяна не страдает родовыми муками, не болеет остеохондрозом и кариесом, не сходит с ума, не задаётся смыслом жизни, не знает смерти, не нуждается в храмах или психоаналитиках. Чтобы быть обезьяной, обезьяне достаточно просто существовать в рамках, установленных для неё эволюцией.
А вот человеку (вышедшему за рамки), чтобы быть человеком, необходима вера. Создавать теории эволюции это чересчур мелко для человека. Не для создания теорий эволюционировал человек. И обезьяна взирает на человека с надеждой, что тот ей не теории предлагать станет, а освобождение от рабства тлению.
И тут третья фундаментальная вещь живой природы: плоть и дух противятся друг другу. Нельзя одновременно жить и по плоти, и по духу. Существование по плоти человека недостойно не для того его эволюция так возвысила, чтобы он добровольно опустился.
А жить по духу возможно только по вере. Ведь вера это уверенность в невидимом. Человек, узнав смерть, не знакомую обезьяне, не может, тем не менее, знать, что будет с ним после смерти.
Но он может верить. Ведь если эволюция это и есть Бог, то задача состоит в познании Бога. Хорошо. Но послесмертие это ведь тоже Бог. Как же ты, увлёкшись теориями эволюции, не познаёшь сам источник этой эволюции?
Иными словами: днём ты ходишь в школу и изучаешь теорию всемирного тяготения, а ночью ты видишь сны, в которых ты летаешь, не испытывая никакого тяготения.
Тебе надобно сделать выбор между теорией и своей собственной практикой.
Точно так же ты знаешь теорию эволюции но одновременно ты практически знаешь о смерти всякого человека. Выбор так же неизбежен: что больше: смерть или эволюция?
Конечно, эволюционисты предпочитают выбрать эволюцию. Но в конечном итоге это уход от ответа на вопрос о смысле жизни человека. Эволюционисты хватаются за «Происхождение видов» как за соломинку, чтобы только отвернуться от смерти, не думать о ней, а думать о такой вот науке, сплотившись в одну секту с такими же братьями по несчастью неосознания смысла своей жизни.
В этом смысле Дарвин выглядит ничтожеством рядом с Шекспиром. Монолог Гамлета даёт людям гораздо больше мужественной истины, нежели убаюкивающая абстрактная теория. Гамлет признаёт в человеческом бытии наличие страха перед смертью, - Дарвин же оглупляет своих адептов, вешая им на уши лапшу, будто никакого страха не существует.
Таким образом, Дарвин выступает в роли эдакого пантеистического жреца, если рассматривать суть его выхода на сцену. «Ребята, мы все представляем одно целое с природой, мы такой же вид, как и все прочие виды на Земле». Назад к природе! вот суть его учения. Это своего рода замаскированное покаяние обезьяны за свой опрометчивый выход из природы.
Но такое возвращение невозможно. Обезьяны, смиренно оставшиеся в природе, не боятся смерти. Они не такие, как мы.
Нас не удовлетворит никакая наука, нам нужен наш Бог.
Страх перед смертью побеждается только в евангелии: сын человеческий умер и воскрес.
Комментарий