церковнославянский язык, его история и развитие

[elenacatania]

Не случайно, на наш взгляд, эта характерная стилистическая система получила столь резкую отповедь в ответном послании Курбского, обвинившего своего идейного противника в нарушениях стилистических норм того времени. А. Курбский писал в своем Кратком отвещании: Твое писание приях... иже от неукротимого гнева с ядовитыми словами отрыгано, еж не токмо цареви... но простому, убогому воину сие было не достойно; а наипаче так от многих священных словес хватано, и те со многою яростию и лютостию, ни строками, а ни стихами, яко обычей искуссным и ученым...; но зело паче меры преизлишне и звягливо, целыми книгами, и паремьями целыми и посланьми... Туто же о постелях, о телогреях, иные бесчисленные, воистину, якобы неистовых баб басни...
Не менее типичен для своего времени и язык другого произведения той же эпохи Домостроя. Автор этой книги, известный московский протопоп Сильвестр, близкий к Ивану Грозному в первые годы его правления, тоже проявил себя как незаурядный стилист, хорошо владевший обеими разновидностями литературно-письменного языка своего времени. В первой части книги (до гл. 20 включительно) явно преобладает книжная, церковнославянская речевая стихия. И это вполне объяснимо, так как начальные главы книги трактуют об идеологических и моральных проблемах. Нередко здесь и пространные цитаты из библейских книг, в частности вся глава двадцатая, согласно Коншинскому списку произведения, представляет собою не что иное, как дословно приводимую Похвалу женам. из библейской книги Притчей Соломона (гл. 31, ст. 1031).
Приведем выдержку из гл. 17 Како дети учити и страхом спасати: Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою и даст красоту души твоей. И не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его не умрет, но здравее будет; ты бо, бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти.Здесь достаточно показательны и лексика и синтаксис, вполне отвечающие нормам церковнославянского употребления.

[elenacatania]

В полную противоположность этому, в гл. 38 (Как избная парядня устроити хорошо и чисто) преобладает русская бытовая лексика, и синтаксис этой главы отличается близостью к разговорной, частично же к народно-поэтической речи: Стол и блюда, и ставцы, и лошки, и всякие суды, и ковши, и братены, воды согрев изутра, перемыти, и вытерьти, и высушить; а после обеда тако же, и вечере. А ведра, и ночвы, и квашни, и корыти, и сита, и решета, и горшки, и кукшины, и корчаги, також всегды вымыти, и выскресть, и вытереть, и высушить, и положить в чистом месте, где будет пригоже быти; всегда бъ всякие суды и всякая порядня вымыто и чисто бы было; а по лавке и по двору и по хоромам суды не волочилися бы, а ставцы, и блюда, и братены, и ковши, и лошки по лавке не валялися бы; где устроено быти, в чистом месте лежало бы опрокинуто ниц; а в какому судЬ штоества или питие,и то бы покрыто было чистоты ради. Здесь, кроме детального перечисления реалий, бросается в глаза многосоюзие в синтаксическом построении фразы, что наблюдаем и в
устном поэтическом творчестве.
Существенное значение для развития литературно-письменного языка имело начало книгопечатания в Москве. Книгопечатание в России было введено в середине XVI в., более чем на столетие позже, чем в западноевропейских странах. До этого первые образцы церковнославянских печатных книг издавались за пределами тогдашнего Московского государства, в Польше. С конца XVначала XVI вв. в Кракове работала типография Швайпольта Феоля, печатавшая богослужебные книги на церковнославянском языке для Западной Руси, а также для балканских Стран, находившихся тогда уже под властью Турции.
В первые годы XVI столетия делаются попытки наладить печатание славянских богослужебных книг в Новгороде. С этой целью новгородский архиепископ Геннадий вел переговоры с немецким типографом из города Любека, Варфоломеем Готаном. Однако переговоры закончились безрезультатно. В переписываемые от руки богослужебные книги писцы постоянно вносили ошибки, искажения, далеко отводившие богослужебные тексты от их оригиналов. На это обратил внимание в своей переводческой и литературной деятельности Максим Грек (Триволис), вызванный около 1518г. в Москву по приказанию великого князя Василия III с целью исправления и сверки с оригиналами переводов богослужебных книг. Позднее, в 1551 г., об этом же говорилось и на Стоглавом церковном соборе в Москве в присутствии царя Ивана Грозного. Собор вынес постановление о необходимости, при переписывании книг держаться добрых переводов, однако специальное решение о введении книгопечатания не было принято.

[elenacatania]

В связи с потребностью исправления и унификации церковных книг по почину московского митрополита Макария была основана в Москве около 1553 г. при поддержке Ивана Грозного первая типография, как тогда называли, Печатный двор. Присоединение к Московскому государству областей Среднего я Нижнего Поволжья, населенных главным образом лишь недавно обращенными в православие народностями, делало нужду в таких исправленных книгах еще более ощутимой.
Печатный двор находился тогда в Китай-городе на Никольской улице (ныне улица 25 Октября). В первые десятилетия своего существования русское типографское дело развивалось под воздействием итальянского и южнославянского печатного искусства. Об этом свидетельствует, между прочим, до сих пор используемая терминология печатного дела, в которой много заимствований из итальянского языка, например: тередорщик печатник (ит. tiratore), батырщик накладчик краски на литеры (ит. attitore), марзан страница (ит. margina), штанба печатный станок (ит. stampa) и др. Анализ декоративного оформления русских печатных текстовминиатюр, заставок, инициаловтоже говорит об итальянском (или южнославянском) воздействии на изобразительное мастерство наших первопечатников.
Первыми русскими (церковнославянскими) печатными книгами были недатированные издания 1550-х годов. Среди них называют важнейшие богослужебные книги: Триодь Постную, содержащую службы на великий пост, четыре различные Псалтири, по которым правились вседневные службы, одно Евангелие, и Триодь Цветную, включавшую службы на пасхальные дни. Все эти книги не имеют выходных данных. Наконец, в марте 1564 г. справщиками (редакторами и печатниками) Печатного двора Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем выпущена в Москве первая датированная книга славянской печатиАпостол, которая ознаменовала собою подлинное начало русского книгопечатания. В
следующем, 1565 г. Иван Федоров выпустил два издания богослужебной книги Часовник с выходными сведениями. После отъезда Федорова и Мстиславца в Литву их работу продолжили справщики Никифор Тарасиев и Андроник Тимофеев Невежа, выпустившие в 1568 г. Псалтирь. После этого работа на московском Печатном дворе замерла. Печатание книг было перенесено в Александровскую слободу, тогдашнюю резиденцию Опричного двора Ивана Грозного, где в 1577 г. было подготовлено и выпущено еще одно издание Псалтири, после чего работа Печатного двора совсем прекратилась и была возобновлена в Москве лишь с 1587 г.
Работа Ивана Федорова и Петра Мстиславца по упорядочению текста при подготовке к изданию Апостола подробно освещена а статье Г. И. Коляды. Как показал этот исследователь, справщики подробно изучили все имевшиеся в то время в их распоряжении списки древнеславянского Апостола и внимательно выверили все встречающиеся в них разночтения, отдавая предпочтение тому текстовому варианту, который в большей степени удовлетворял их и по языку, и по смыслу.

[elenacatania]

При этом производилась последовательная замена слов устарелых и малопонятных более известными и распространенными. Так, слово климаты (греческое заимствование) было заменено на слово пределы или страны, слово макелия, тоже заимствованное из греческого, было заменено на славянское торжище. Вместо употребленного в рукописных Апостолах выражения блюдете псы, блюдете злыа делателя напечатано, как и в последующих изданиях той же книги, блюдетеся от псов, блюдетеся от злых делателей. Подобная замена объясняется тем, что к XVI в. глагол блюсти утрачивает одно из древних, когда-то свойственных ему значений остерегаться, беречься и приобретает буквально противоположный семантический оттенок. Аналогичное смысловое изменение пережили глагольные формы гони, гоните, которые получили новое значение преследуй. Поэтому выражение страннолюбив гоняще было заменено сочетанием страннолюбия держащеся. Подобный же образом существительное утроба в значении милосердие заменяется в тексте печатного Апостола словом милость, а выражение съставлю же вам Фивию, сестру нашу (от греч. Suni/sthmi в значении рекомендовать ) изменено на выражение вручаю же вам Фивию, сестру вашу. . . Очень часто смысловая и текстологическая правка состояла во взаимной замене личных и притяжательных местоимений (нас, вас, наш, ваш) в более точном соответствии со смыслом контекста.
Как показывает сопоставление со словарными пособиями, рассмотренными в книге Л. С. Ковтун, источником языковой правки Апостола при подготовке его печатного издания, могли служить так называемые словари-произвольники, создававшиеся на русской и южнославянской почве для учета разночтений в рукописных текстах церковно-богослужебных книг. Выверка текста и установление доброго перевода печатных книг способствовали созданию единых норм официального письменно-литературного языка, так как на текст исправленных печатных книг в дальнейшем, равнялись и местные переписчики, подражая и в языке, и в технике графического воспроизведения книг московским авторитетным, одобренным самим царем изданиям.
С издательским делом и введением книгопечатания связаны начавшиеся во второй половине XVI в. работы по лексической, грамматической кодификации официальной церковнославянской разновидности письменно-литературного языка. Правда, подобные труды вначале появляются не в Московском государстве, а в той части бывших восточнославянских земель, которые к XVI в. оказались под властью Польско-Литовского государства,
Около 1566 г. Иван Федоров вместе со своим верным помощником Петром Мстиславцем покидает Москву и направляется в пределы Литовского великого княжества. Как показывают исследования, отъезд Ивана Федорова из Москвы не должен расцениваться как вынужденное
бегство. Очевидно, он был направлен за границу тогдашним московским правительством с целью поддержать в Великом княжестве Литовском православную партию, боровшуюся за сближение с Москвою и нуждавшуюся в помощи при налаживании типографского дела. Этим Иван Федоров и начал усердно заниматься немедленно после своего переезда через рубеж сначала в Вильне, потом в Заблудове, затем во Львове и, наконец, в Остроге, где тогда создавался центр славянской образованности.

[elenacatania]

За рубежом Иван Федоров выпустил в свет и первый грамматический труд. Правда, эта книга имеет весьма скромное заглавиеБукварь, однако на самом деле она значительно шире, чем пособие для начального обучения грамоте, и смело может рассматриваться как первый подлинно научный печатный труд по славянской грамматике. К этой книге (Львов, 1574) также приложена своеобразная хрестоматия наиболее распространенных текстов на церковнославянском языке. Книга, изданная Иваном Федоровым, служила самым лучшим учебным пособием для западнорусского юношества, желавшего закрепить свои знания и навыки в родном языке.
В западнорусских землях, принадлежавших тогда Речи Посполитой, появляются и другие грамматические и лексиграфические труды в конце XVIначале XVII вв., что обусловлено обстоятельствами общественной борьбы того времени. Уроженцам Западной Руси приходилось в жестоких идеологических спорах отстаивать право на свою языковую и культурную самобытность против устремлений польских панов и католического духовенства подчинить себе во всех отношениях население тогдашних Белоруссии и Украины.
Одним из средств окончательного подчинения Западной Руси польским панам была Брестская уния, заставившая западнорусское высшее духовенство признать верховную власть папы римского (1596 г.). Однако народные массы не признали насильственной унии и с еще большей силой продолжали бороться против поработителей. Борьба протекала во всех сферах общественной жизни, одной из форм ее было развитие просвещения на славянском языке. Во главе борьбы стояли братства, просветительные массовые организации, создававшиеся во всех крупных городах Западной Руси. Братства открывали школы и академии, издавали полемическую литературу на славянском языке.

[elenacatania]

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

[elenacatania]

продолжение

В Речи Посполитой, как и во всех западноевропейских странах в средние века, господствующим языком культуры и образования был латинский, подвергнутый схоластической обработке в отношении своего грамматического строя и лексики. Это определялось тем, что латинский язык изучался не по памятникам древней письменности, а в полном отрыве от них, в качестве некоей идеальной абстрактной нормы. Изучение производилось вопросно-ответным (катехизическим) методом: что есть грамматика? что есть имя существительное? сколько есть падежей? сколько есть склонений? и т. д.
Чтобы бороться с врагами их же оружием, необходимо было и церковнославянский язык довести до того же уровня грамматической обработанности, каким обладал тогда латинский язык. Поэтому западнорусские грамматические труды того времени уподобляют церковнославянскую грамматику греческой и латинской средневековой грамматике.
Необходимо назвать следующие грамматические труды, вышедшие в свет в Западной Руси во второй половине XVI в.
Это, во-первых, Кграмматика словеньская, изданная в городе Вильно в 1586 г. В этой книге излагается традиционное Учение о осми частех слова, которое восходит еще к античной эллинистической традиции и представлено в рукописях начиная с XII в.
В 1596 г., в самый год заключения Брестской унии, во Львове выходит в свет грамматика Аделфотис, изданная Львовским братством, в честь которого эта книга получила свое заглавие (аделфотиспо-гречески значит братство ). Аделфотис была первым пособием для сопоставительного изучения славянской и греческой грамматик. Эта работа значительно расширила лингвистический кругозор тогдашних западнорусских читателей. Несколько
ранее, в 1591 г., были изданы две книги, подготовленные украинским монахом Лаврентием Зизанием: Лексис (словарь) и Грамматика, расширившая круг изучаемых вопросов по сравнению с Кграмматикой 1586 г.
Наконец, уже в начале XVII в. появляется наиболее полный и основательный труд по церковнославянской грамматике. Таким справедливо может быть назван фундаментальный свод грамматических правил, изданный уроженцем Подолии Мелетием Смотрицким под заглавием: Грамматики славенскiя правилное синтагма (первое издание вышло в пригороде Вильно, селении Евье в 1619 г.). Книга вскоре завоевала самую широкую популярность, распространившись в нескольких изданиях и в рукописных списках по всем славянским православным странам. Издание М. Смотрицкого определило собою весь ход научного изучения церковнославянской грамматики на период более полутора веков.
дает также сопоставление церковнославянских слов с греческими, латинскими и древнееврейскими их эквивалентами.
По сравнению с Лексисом Зизания Лексикон Памвы Берынды значительно шире по составу словника. К словарю. присоединен указатель собственных личных имен, содержащихся в церковных Святцах с раскрытием греческих, еврейских и латинских значений этих имен.

[elenacatania]

Начиная со второй четверти XVII столетия главным центром западнорусской образованности и культуры становится Киев. Здесь действуют православные школы: Братская (Киево-Богоявленского братства) и школа Киево-Печерской лавры. При Киево-Печерской лавре основывается славянская типография, выпускающая как богослужебные книги, так и полемические произведения, написанные защитниками православия против католиков и против сторонников унии (униатов). В 1627 г. здесь же издан известный Лексикон словеноросский и имен тлъкование Памвы Берынды. В этой книге церковнославянская лексика объясняется простою речью, т. е. разговорным украинским языком. В необходимых случаях словарь дает также сопоставление церковнославянских слов с греческими, латинскими и древнееврейскими их эквивалентами.
По сравнению с Лексисом Зизания Лексикон Памвы Берынды значительно шире по составу словника. К словарю. присоединен указатель собственных личных имен, содержащихся в церковных Святцах с раскрытием греческих, еврейских и латинских значений этих имен.
В 1632 г. Братская и Киево-Печерская школы объединяются и по почину тогдашнего митрополита киевского Петра Могилы преобразуются в коллегию (с 1701 г. академия) первое восточнославянское высшее учебное заведение, стоявшее на уровне западноевропейских университетов и академий того времени. Академия эта, получившая затем название Могилянской (по имени ее основателя), включает в свой план научное изучение церковнославянского языка, наряду с греческим, латинским и польским.
В Киево-Могилянской академии получили высшее образование многие украинские и русские деятели просвещения и литературы XVII в., например, Симеон Полоцкий, Епифаний Славинецкий, Димитрий Ростовский, Стефан Яворский. Отсюда берут начало те эллинославенские стили русского литературного (ученого церковнославянского) языка, которые с особенной силой дали себя знать в середине и во второй половине XVII в.

[elenacatania]

Возникновение ученой киевской разновидности церковнославянского языка первоначально затронуло развитие литературного языка в Московском государстве лишь косвенно, поскольку туда проникали лишь отдельные отклики словарной и грамматической нормализации церковнославянского языка, главным образом в виде рукописных копий с издававшихся в Западной Руси печатных трудов. В памятниках официальной московской литературы первых десятилетий XVII в. продолжает господствовать риторический украшенный слог как разновидность стиля плетения словес XVXVI вв. Во время социальных волнений и иноземных нашествий, переживавшихся Московскою Русью в первой четверти века, было, можно смело сказать, не до литературы и не до просвещения. Лишь к 16301640-м годам, когда Московское государство оправилось от перенесенных потрясений и в Москве начали заботиться об издании книг, снова возник вопрос об исправлении богослужебных текстов, неоднократно поднимавшийся и церковными и гражданскими властями в XIV и XVI вв. (деятельность митрополита Киприана, Максима
Грека, Стоглавый собор). В середине XVII в. в Москву для работы в качестве справщика Печатного двора приглашается киевский ученый Епифаний Славинецкий, за которым последовали и другие его соотечественники.
В 1648 г. на Печатном дворе в Москве было отпечатано третье, переработанное издание Грамматики Мелетия Смотрицкого, легшее в основу грамматической нормализации официального варианта церковнославянской формы литературно-письменного языка. Издание это было выпущено без имени автора, но зато с обширным теоретическим предисловием, приписанным перу известного деятеля московского просвещения начала XVI в. Максима Грека. Переработка затронула многие правила Грамматики Смотрицкого, (преимущественно парадигмы склонения, приблизив их к разговорной великорусской речи, а также системы ударений, которая в более ранних изданиях грамматики отражала нормы западнорусского произношения.

[elenacatania]

Таким образом, ученый тип церковнославянского языка возобладал и в официальной практике московских книжников. В соответствии с этой системой производилась правка текстов церковных книг при патриархе Никоне, а в 16531667 гг., положившая начало отделению старообрядцев, которые продолжали придерживаться старых московских норм церковнославянского языка, от господствующей православной церкви. Текстологические расхождения между никоновскими и дониконовскими редакциями церковных книг легко обнаруживают, что эти редакции опирались на различные традиции церковно славянского языка:
Дониконовская редакция
Никоновская редакция
во веки веком
смертию на смерть наступив
славнейшую воистинну серафим
во веки веков
смертию смерть поправ
славнейшую без сравнения серафим.

Сопоставления показывают стремление никоновских справщиков отойти от великорусских черт языка и сблизить тексты с их греческими оригиналами.
Ученый церковнославянский язык во второй половине XVII в. занимает господствующее положение в системе стилей складывающегося национального языка. Нормы официального церковнославянского языка, как выше сказано, сложились к началу XVII в. в пределах Речи Посполитой, закрепились в середине того же века в практике Киевской академии и, будучи Приспособленными к некоторым чертам великорусского произношения и грамматического строя, окончательно отобразились в московском издании Грамматики Смотрицкого 1648 г. В соответствии с данными нормами производилось исправление богослужебных книг по инициативе патриарха Никона. Ученый церковнославянский язык в практике московских книжников эллино-славенского направления стремился распространить сферу своего применения на все жизненные положения, на все жанры литературного изложения.
Наиболее разнообразно представлен ученый церковнославянский язык в произведениях Симеона Полоцкого, уроженца Белоруссии, питомца Киевской академии, с 1660-х годов
отдавшего свой талант на служение Московскому государству, его культуре и образованности. Им была создана в Москве целая школа ученых, поэтов и писателей, продолжавших дело своего учителя в последние десятилетия XVII в. и в начале XVIII в.
К школе Симеона Полоцкого принадлежал Сильвестр Медведев (16411691), придерживавшийся латинофильских традиций, и Карион Истомин (кон. 40-х годов XVII в.1717 г.), колебавшийся в своих симпатиях между западничеством и греко-фильством. Оба последователя школы Симеона Полоцкого, подобно своему учителю, соединяли деятельность справщиков Печатного двора и преподавание с литературным творчеством, в частности оба они получили известность как стихотворцы, сочинители виршей.

[elenacatania]

В произведениях Симеона Полоцкого, написанных им еще до переезда в Москву, дает себя знать западная, польская, языковая выучка. Вот отрывок из его приветственных вирш, написанных в 1659 г., в бытность учителем полоцкой Богоявленской школы:
Дай абы врази были побеждены, Перед маестатом его покоренны! Сокрушив ложных людей выя, роги, Гордыя враги наклони под ноги... Покрой покровом град сей православный, Где обретает тебе скраб твой давный.
В этом произведении редкий стих не содержит полонизма, украинизма или латинизма (маестат величество ). С переездом в Москву Симеон сознательно стремится освободить свой церковнославянский слог от наносных элементов. Он сам пишет об этом в предисловии к своему Рифмологиону (1679г.):
Писах в начале по языку тому, Иже свойственный бе моему дому, Таже увидев многу пользу быти Славенскому ся чистому учити. Взях грамматику, прилежах читати, Бог же удобно даде ю ми знати... Тако славенским речем приложихся; Елико дал бог, знати научихся; Сочинения возмогох познати И образная в славенском держати
(научился сочинять образные речения по-церковнославянски). Действительно, в Рифмологионе, в Месяцеслове или в Псалтири рифмотворной отступления от принятой в Москве церковнославянской нормы весьма редки, за исключением ударений, которые стихотворец нередко произвольно переставляет в угоду рифме, например: Во-первых, всякий купец усердно желает, Малоценно да купит, драго да продает...
или: Аз от тебе требую, да ся ты славиши, егда обиду мою судом та отмстиши.
Однако, по свидетельству Г. Лудольфа, с Симеоном Полоцким было связано представление о нем как о преобразователе церковно-книжной речи, стремившемся к ее упрощению. В Грамматике Лудольфа мы читаем: Он по возможности воздерживался от употребления слов и выражений, которые непонятны массам (vulgo).

[elenacatania]

Церковнославянский язык Симеона Полоцкого не удовлетворял его московских учеников. Сильвестр Медведев, подготовляя издание стихов своего учителя, произвел в них существенные языковые замены, устранив полонизмы и украинизмы и заменив их русскими словами и выражениями. Так, формы едно, една исправляются на одно, одна; союз як заменяется союзом как; выражение тминными тмами збогатити выражением вящше много украсити и т. д. Исключаются такие синтаксические построения, которые, по-видимому, в большей степени были присущи юго-западной разновидности церковнославянского языка, чем московской. Например, второй творительный при глаголах называния заменяется вторым винительным: вместо царем и богом избрал ecu царя и бога избрал ecu; формы наречий и деепричастий Медведев предпочел формам согласованных прилагательных или причастий: юже (молитву) твориши слезне вместо первоначально бывшего у Симеона Полоцкого выражения юже твориши слезен; аз что принесу, ничтоже убо таково имуще, нищ инок суще вместо ранее бывших форм причастий имущий, сущий и др.
Традиция писать книги самого различного содержания на ученом церковнославянском языке держалась еще и в первые десятилетия XVIII в. Этой традиции придерживались и Леонтий Магницкий, издавший в 1703 г. Арифметику, сиречь науку числительную, и составитель Лексикона треязычного Федор Поликарпов, и Феофан Прокопович, и др.
Вот какими стихами начинает Л. Магницкий свое напутствие молодому читателю Арифметики:
Прiими юне премудрости цвЬты Разумныхъ наукъ обтицаA верты. АриQмеiике любезно учисА, В ней разных правилъ и штукъ придержисA.
Как мы могли заметить из приведенных примеров, отличия ученого церковнославянского языка от русского языка того же времени заключались не столько в лексике и словоупотреблении, сколько в стремлении авторов строго соблюдать все правила славянской грамматики, что с особенной яркостью проявлялось в последовательном употреблении
древних форм склонения и спряжения, в особенности же древней видо-временной системы глагольных форм аориста, имперфекта, плюсквамперфекта, в то время как в живом русском языке все эти формы уже давно были вытеснены современной формой прошедшего времени с суффиксом -л. На церковнославянском языке продолжали писать и говорить азъ уснух и спах, восстах, в то время как по-русски давно уже говорили я уснул и спал и восстал. Таким образом, к началу XVIII в. противопоставление церковнославянского языка русскому осуществлялось преимущественно, в сфере грамматики, а не лексики, хотя, конечно, и словоупотребление не может быть оставлено без внимания.

[elenacatania]

Литература, развивавшаяся на ученом церковнославянском языке, обслуживала во второй половине XVII в. придворные круги, высшее духовенство, учебные заведения. Что же касается других слоев населения Московского государства поместных дворян, купцов, посадских людей, сельского духовенства, то их познавательным и эстетическим потребностям удовлетворяла распространявшаяся в списках демократическая литература на языке, близком к деловым документам того времени, насыщенная в разной степени, в зависимости от сюжета и стиля произведения, народно-разговорными чертами речи.
Язык демократической литературы во второй половине XVII в. развивался иным путем, чем язык литературы официальной. Прежде всего необходимо отметить все усиливающееся воздействие на демократическую литературу устного народного творчества. До XVII в. произведения фольклора влияли на письменную литературу лишь косвенно. Так, в древних летописных рассказах отражались устные дружинные сказания, в летописи вносились отдельные пословичные выражения вроде погибоша, аки обри или пчел не погнетше, меду не едать и др. В целом же книжный язык почти не испытывал воздействий со стороны устно-поэтической речи. В XVII в. начинается непосредственная фиксация произведений устного народного творчества. Старейшей фольклорной записью является запись шести исторических песен, сделанная в Москве в 1619 г. для англичанина Ричарда Джемса, в которой сохранено не только содержание песен, но и поэтическая структура, и язык. Приблизительно к этому же времени относятся и древнейшие фиксации былинного эпоса, правда, не в форме стихов, а в прозаических пересказах. Ко второй половине XVII в. относятся довольно многочисленные сборники пословиц, один из которых был издан П. К. Симони в 1899 г. под заглавием Повести или пословицы всенароднейшие по алфавиту. Предисловие, написанное составителем сборника, носит черты обычного для того времени ученого церковнославянского слога. Однако в самих текстах пословиц церковнославянские речения, частично заимствованные из библии, встречаются сравнительно редко и уступают место пословицам народным, представляющим необыкновенное богатство языка и по остроумию и меткости, и по краткости и выразительности, и по звуковой организации речи.
Приведем несколько примеров: Ахъ да рукою махъ, и на том реки не переехать; Азь пью квасъ, а кали вижу пиво, и не про(й)ду ево мимо; Азъ буки вЬди страшит что медведи Артамоны едят лимоны, а мы молодцы едим огурцы; Без денег вода пить; Без денег в город сам себе ворог; Елье, березье, то все деревье и др. Здесь народная мудрость и народная речь сохранены без каких-либо изменений.

[elenacatania]

В форму народного былинного стиха облечен традиционно-книжный сюжет Повести о Горе и Злосчастии (Как горе-злосчастие довело молотца во иноческiй чинъ). В языке повести книжная церковнославянская лексика явно уступает разговорно-бытовой, например:
Молодец был в то время се мал и глуп, не в полном разуме и несовершен разумом:
своему отцу стыдно покоритися и матери поклонитися, а хотел жити, как ему любо. Наживал молодец пятьдесят рублев, Залез он себе пятьдесят другов...
Некоторые произведения бытового содержания по языку не отличаются от традиционных книг, например, ранние редакции Повести о Савве Грудцыне. В более поздних ее редакциях язык значительно ближе к разговорным формам речи. Целиком повествовательно-
разговорный характер носит Повесть о Фроле Скобееве, относимая, правда, большинством исследователей уже не к XVII, а к началу XVIII в.
Стиль протопопа Аввакума
С наибольшей же силой проявились новые тенденции развития книжного языка в творчестве пламенного борца против казенной церкви и самодержавия огнепального протопопа Аввакума. Отстаивая дониконовские старые обряды, он тем самым защищал тот извод церковнославянского письменного языка, который был принят в Московском государстве XVI начала XVII в., но вместе с тем во всех своих произведениях он смело смешивал этот старинный книжный язык с живым просторечием
и северновеликорусской диалектной речью. Язык и стиль произведений протопопа Аввакума столь же противоречивы, как и все его творчество в целом.
Протопоп Аввакум постоянно подчеркивал, что он небрежет о красноречии, о многоречии красных слов. Он прямо называл язык своих произведений просторечием, или природным русским языком, противопоставляя его виршам философским, т. е. ученому церковнославянскому языку тех книжников, которые усвоили западнорусскую письменную культуру, основанную на латинском схоластическом образовании. Очевидно, в понимании протопопа Аввакума, просторечие связывалось с представлением о различных стилях разговорно-бытового русского языка, не имевшего тогда еще устойчивых норм, и церковнославянской, но старинной московской, а не ученой витийственной речевой стихией. Видимо, природный русский язык в толкований Аввакума объединял в себе русское просторечие и московский извод церковнославянского языка.
Не позазрите просторечию моему,пишет Аввакум в предисловии к одной из редакций своего Жития, понеже люблю свой русский природный язык, виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных бог слушает, но дел наших хощет.
В. В. Виноградов правильно заметил, комментируя приведенное высказывание Аввакума, что "просторечие" противополагается "красноречию", а не вообще церковнославянскому языку.

[elenacatania]

Еще подробнее раскрывает протопоп Аввакум свои взгляды на русский язык в известном обращении к царю Алексею Михайловичу: Воздохни-тко по-старому... добренько и рцы по русскому языку: господи, помилуй мя грешнаго... А ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком, не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос учил, так и подобает говорить. Любит нас бог не меньше греков, предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чево же нам еще хощется лутше тово? Разве языка ангельска?
Таким образом, для Аввакума его просторечие противостоит и высоким еллино-славянским стилям ученого литературного языка той эпохи, и ухищрениям юго-западной книжйой риторики.
Свой стиль просторечия Аввакум не стесняется уничижительно назвать вяканьем: Ну, старецъ, моево вяканья много веть ты слышалъ! Писал он в своем Житии. Вяканьем он обозначает, очевидно, разговорно-фамильярную форму уcтной речи, которая не подчиняется официально предписанным нормам славенского диалекта и характеризуется свободным проявлением живой, иногда даже областной русской речи.
В произведениях протопопа Аввакума мы обнаруживаем немало черт, присущих говору владимирско-поволжской диалектной группы, к которой принадлежал и говор села Григорова Нижегородского уезда, откуда происходил протопоп. Исследования проф. П. Я. Черных достаточно показательны в данном отношении.
Укажем здесь еще на две, как нам кажется, наиболее заветные синтаксически-фразеологические особенности. Это, во-первых, постоянное употребление так называемого постпозитивного артикля, т. е. форм местоимения от, та, то, те, согласуемых в падеже и
числе с предшествующим существительным, например: бес-от не мужик: батога не боится; боится он креста христова; как богородица беса тово в руках-тЬхъ мяла и тебе отдала... и как бес-отъ дрова-те сожег, и как келья-та обгорела, а в ней все цело, и как ты кричал на небо-то.