Твитнуть
Я есмь
Сколько времён прошло от
Начала и сколько осталось
еще до конца пути, предна-
чертанным Пославшим Его?
Pанним июльским утром по улице Знакомой небольшого провинциального городка Адрайска навстречу неизвестности, медленным, словно раздумывающим шагом, шел человек.
Его волосы, лицо и одежда были покрыты плотным слоем придорожной пыли, и только глаза, да отрешенные от окружающего мира, и в то же время полные жизни глаза, выдавали еще молодого, с небольшим за тридцать, человека. Звали молодого человека Яков, с непривычной для русского уха фамилией Брактеат.
Только одному Богу известно, как, не имея при себе необходимых в военное время документов, много раз за этот месяц находясь на грани жизни и смерти, ему удалось добраться до родных мест, находящихся уже в тылу наступающих немецких войск.
Отступление Красной Армии было настолько стремительным, что Адрайск оказался практически незатронутым войной, и только по флагу со свастикой над комендатурой, расположившейся в бывшем райкоме партии, да осиротевшему постаменту на площади перед оной, можно было догадаться о больших переменах в жизни городка.
Но еще большие перемены произойдут в душах людей. Смыслом жизни для одних станет выживание, для других выживание любой ценой, для третьих, на которых во все времена держалась земля русская, нравственным апогеем прожитой жизни, когда перед выбором между добром и злом не остается места для компромисса...
Наконец, за последним изгибом улицы, над густой листвой фруктового сада, показалась черепичная крыша двухэтажного дореволюционной постройки дома, в котором в одной из квартир проживала семья Брактеатов.
При виде родного гнезда, в которое Якову не приходилось еще возвращаться при столь драматических обстоятельствах, к горлу непроизвольно подступил комок, отдавая в висках, учащенно забилось сердце, будто предчувствуя что-то недоброе. Сделав над собой усилие, Яков ускорил шаг.
Остановившись на мгновение перед калиткой, ведущей во двор, Яков заметил приклеенный к забору листок, на котором типографским шрифтом был набран текст следующего содержания:
«Внимание! Все лица еврейской национальности подлежат высылке за пределы новой Германии. Приказываю всем выше означенным лицам прибыть к 9-00 в субботу (26 июля) на площадь перед комендатурой. При себе иметь только документы и ценные вещи. За неисполнение приказа расстрел. За укрывательство лиц еврейской национальности расстрел. Комендант».
Во второй, третий десятый раз, пробегая глазами по тексту, Яков никак не мог сосредоточиться и уловить его смысл; сознание отказывалось понимать сути происходящего, а реальность снова начинала восприниматься, как затянувшийся дурной сон, от которого невозможно избавиться. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, но, протяжно заскрипев, калитка открылась.
Вздрогнув от неожиданности, Яков очнулся. В двух шагах напротив он увидел вытянувшееся от удивления лицо Воскресенского.
Яков! Как? Откуда? Зачем вы здесь? словно не веря своим глазам, беспокойно озираясь по сторонам, наконец, выговорил Сергей Сергеевич.
Какой сегодня день? не обращая внимания на вопрос Воскресенского, произнес Яков.
Воскресенье и затем, как бы предугадывая ход мысли Якова, Сергей Сергеевич добавил, двадцать седьмое.
«Воскресенье двадцать седьмое» прозвучало для Якова, как приговор, не подлежащий обжалованию, одновременно ставивший точку на его прошлой жизни и знак вопроса в жизни будущей
И где оно теперь вообще это будущее, ради которого месяц с небольшим назад, оставив отчий дом, он уехал в столицу? Судьбе было угодно распорядиться иначе: словно повернув время вспять и поменяв Восток на Запад, вернула в точку Бытия героя своего романа
Нас могут увидеть, лучше пройти в дом, произнес Сергей Сергеевич, и, на вопрошающий взгляд Якова, продолжил, во всем доме я остался совершенно один.
Здесь написано, что за укрывательство Яков на секунду запнулся, стараясь подобрать подходящее слово, но, так и не найдя его, договорил, полагается расстрел.
Укоризненно посмотрев на Якова, Воскресенский ответил:
Молодой человек, я уже нахожусь в том возрасте, когда полагается больше заботиться о вечном, нежели тленном! и после короткой паузы прибавил, А впрочем, уж простите старика за ехидство, если вы больше верите немцам, то можете прогуляться до комендатуры.
«Прогуляться до комендатуры я всегда успею» подумал Яков и сделал решительный шаг вперед.
Оказавшись перед дверью своей квартиры, Яков замер в нерешительности
«Дверь в никуда» пронеслось в голове и, достав из кармана ключ, Яков попробовал открыть дверь, но от волнения никак не мог попасть в замочную скважину. Неожиданно ключ выскользнул из его руки и, со звоном упав на дощатый пол, благополучно исчез в расщелине.
Ему лучше оставаться там, а вам зайти ко мне, раздался за спиной голос Воскресенского.
В этот момент до них донесся стук калитки, и времени на размышление не оставалось; оба оказались в тесной прихожей и, затаив дыхание, стали прислушиваться к происходящему за дверью
Звук тяжелых шагов по лестнице, ведущей на второй этаж, слышался все отчетливее, пока не стих по другую сторону двери от наших героев.
За тремя ударами в дверь последовал вопрос:
Живой кто есть?
Сергей Сергеевич, приложив палец к губам, жестом указал Якову встать за дверь.
Выдержав паузу, Воскресенский приглушенным голосом спросил:
Кто там?
Открывай начальство! раздался нахальный голос за дверью.
Осенив себя трижды крестным знамением, Сергей Сергеевич отодвинул засов и решительно открыл дверь. За спиной верзилы, одетого в форму полицая, он увидел двух немецких солдат с автоматами наперевес.
Не сочтя нужным поздороваться с пожилым человеком, «начальство» изрекло:
Жиды в доме есть?
Со вчерашнего дня я в доме один, стараясь совладать с внутренним волнением, уверенным голосом ответил Сергей Сергеевич.
Ну ладно, мне тут с тобой некогда лясы точить! процедила сквозь зубы «новая власть». По указанию господина Бургомистра, этот дом передан в распоряжение городской комендатуры. Даю сутки на освобождение помещения, и, демонстративно повернувшись спиной, вместе со своим сопровождением проследовала в обратном направлении.
От подобной новости у Сергея Сергеевича чуть не пропал дар речи, и он лишь невнятно пробурчал себе под нос:
Была власть совецка, стала немецка
Может показаться странным, но порога квартиры своего школьного учителя словесности, с которым Яков проживал на одной лестничной площадке, он никогда не переступал. То ли потому, что никогда не ходил у Сергея Сергеевича в первых учениках, то ли по причине природной замкнутости последнего, ведущего полуотшельнический образ жизни.
За исключением основательного письменного стола, по всей видимости, служившего и обеденным, пары стульев, кованой кровати да допотопного шифоньера, остальное пространство обиталища Сергея Сергеевича больше походило на книгохранилище публичной библиотеки. По многочисленным закладкам нетрудно было догадаться, что книги использовались хозяином по их прямому назначению.
Когда-то избранному народу было достаточно одной Книги, первым нарушил молчание Яков, и это, надо полагать, были не самые худшие времена.
Времена не выбирают многозначительно произнес Сергей Сергеевич. С вашего позволения, к вопросу о «хлебе надсущном» мы вернемся в другой раз, а сейчас нам следует чем-нибудь перекусить.
Мне бы сначала привести себя в порядок? вопросительно проговорил Яков.
Умывальник и полотенце в прихожей, ответил Сергей Сергеевич
Когда с нехитрым завтраком было покончено, Сергей Сергеевич выдвинул ящик письменного стола и, достав из него запечатанный конверт, протянул Якову.
Вчера, ранним утром, ваш отец обратился ко мне с просьбой передать его адресату, произнес Сергей Сергеевич, но, увидев застывшего в нерешительности Якова, положил конверт на стол.
Некоторое время Воскресенский наблюдал за ушедшим в себя Яковом, а затем снова обратился к нему:
Мне придется отлучиться, а вам не помешает отдохнуть. Можете воспользоваться моей кроватью.
Переведя взгляд с конверта на Воскресенского, в знак согласия Яков слегка кивнул головой.
Когда звук вращающегося ключа в замочной скважине стих, Яков взял конверт и аккуратно его вскрыл. Достав вдвое сложенный тетрадный лист, исписанный с детства знакомым почерком, развернул и принялся читать
«Здравствуй, возлюбленный сын мой! Вот мы и встретились.
Видит Б-г, как не хотел я расставаться с тобой, а сейчас благодарен ему за то, что самое ценное, что у меня осталось сегодня не со мной, ибо отцу твоему выпадает дорога до Б-жьего порога
Наверное, нет ни одного еврея, который хоть раз в жизни не задавался вопросом: доколе, Г-споди, народу избранному Твоему пребывать средь иных племен, не в земле обетования Твоего? Всего сорок лет водил Г-сподь народ свой по пустыне Синайской, но уже почти две тысячи по пустыне Человеческой, и не знаем конца этому пути.
Неужели отцы наши, если б не имели веры в непостижимый для простых смертных Промысл Б-жий, могли столько поколений оставаться «сынами ветра» вечными странниками на этой земле?!
«И сказал Г-сподь Б-г: не хорошо быть человеку одному». Верю, где-то в этом мире, дабы не оборвалась связующая нить, ходит твоя половинка от семени Авраамова, из дома Израилева. И только одно меня печалит не узрят уже глаза мои продолжения твоего. Ну что ж, на все воля Б-жья!..
До встречи в следующем году в Иерусалиме
P.S. Передаю тебе монету, которая досталась мне от деда твоего. А ему, в свою очередь, так же, как и мне. Получил я ее со словами: «Монета эта передается из рода нашего в род, покуда не возвратится к хозяину своему». Слова эти запечатаны для меня».
«Почему Воскресенский не отдал монету?» было первой мыслью, пришедшей в голову Якова, а затем, скорее машинально, он взял со стола конверт и заглянул в него.
На дне оказалась потемневшая от времени, величиной с двугривенный, округлой формы монета, на которой вокруг венценосного лика значилась надпись: «IМР.CAESAR TIBERIVS AVGVSTVS»; на оборотной стороне изображение волчицы, вскармливающей человеческих детенышей, c надписью: «PONTIFEX MAXIMVS».
Вложив письмо в конверт, Яков прилег на кровать и почти сразу забылся в глубоком сне
Сколько времён прошло от
Начала и сколько осталось
еще до конца пути, предна-
чертанным Пославшим Его?
1
Pанним июльским утром по улице Знакомой небольшого провинциального городка Адрайска навстречу неизвестности, медленным, словно раздумывающим шагом, шел человек.
Его волосы, лицо и одежда были покрыты плотным слоем придорожной пыли, и только глаза, да отрешенные от окружающего мира, и в то же время полные жизни глаза, выдавали еще молодого, с небольшим за тридцать, человека. Звали молодого человека Яков, с непривычной для русского уха фамилией Брактеат.
Только одному Богу известно, как, не имея при себе необходимых в военное время документов, много раз за этот месяц находясь на грани жизни и смерти, ему удалось добраться до родных мест, находящихся уже в тылу наступающих немецких войск.
Отступление Красной Армии было настолько стремительным, что Адрайск оказался практически незатронутым войной, и только по флагу со свастикой над комендатурой, расположившейся в бывшем райкоме партии, да осиротевшему постаменту на площади перед оной, можно было догадаться о больших переменах в жизни городка.
Но еще большие перемены произойдут в душах людей. Смыслом жизни для одних станет выживание, для других выживание любой ценой, для третьих, на которых во все времена держалась земля русская, нравственным апогеем прожитой жизни, когда перед выбором между добром и злом не остается места для компромисса...
Наконец, за последним изгибом улицы, над густой листвой фруктового сада, показалась черепичная крыша двухэтажного дореволюционной постройки дома, в котором в одной из квартир проживала семья Брактеатов.
При виде родного гнезда, в которое Якову не приходилось еще возвращаться при столь драматических обстоятельствах, к горлу непроизвольно подступил комок, отдавая в висках, учащенно забилось сердце, будто предчувствуя что-то недоброе. Сделав над собой усилие, Яков ускорил шаг.
Остановившись на мгновение перед калиткой, ведущей во двор, Яков заметил приклеенный к забору листок, на котором типографским шрифтом был набран текст следующего содержания:
«Внимание! Все лица еврейской национальности подлежат высылке за пределы новой Германии. Приказываю всем выше означенным лицам прибыть к 9-00 в субботу (26 июля) на площадь перед комендатурой. При себе иметь только документы и ценные вещи. За неисполнение приказа расстрел. За укрывательство лиц еврейской национальности расстрел. Комендант».
Во второй, третий десятый раз, пробегая глазами по тексту, Яков никак не мог сосредоточиться и уловить его смысл; сознание отказывалось понимать сути происходящего, а реальность снова начинала восприниматься, как затянувшийся дурной сон, от которого невозможно избавиться. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, но, протяжно заскрипев, калитка открылась.
Вздрогнув от неожиданности, Яков очнулся. В двух шагах напротив он увидел вытянувшееся от удивления лицо Воскресенского.
Яков! Как? Откуда? Зачем вы здесь? словно не веря своим глазам, беспокойно озираясь по сторонам, наконец, выговорил Сергей Сергеевич.
Какой сегодня день? не обращая внимания на вопрос Воскресенского, произнес Яков.
Воскресенье и затем, как бы предугадывая ход мысли Якова, Сергей Сергеевич добавил, двадцать седьмое.
«Воскресенье двадцать седьмое» прозвучало для Якова, как приговор, не подлежащий обжалованию, одновременно ставивший точку на его прошлой жизни и знак вопроса в жизни будущей
И где оно теперь вообще это будущее, ради которого месяц с небольшим назад, оставив отчий дом, он уехал в столицу? Судьбе было угодно распорядиться иначе: словно повернув время вспять и поменяв Восток на Запад, вернула в точку Бытия героя своего романа
Нас могут увидеть, лучше пройти в дом, произнес Сергей Сергеевич, и, на вопрошающий взгляд Якова, продолжил, во всем доме я остался совершенно один.
Здесь написано, что за укрывательство Яков на секунду запнулся, стараясь подобрать подходящее слово, но, так и не найдя его, договорил, полагается расстрел.
Укоризненно посмотрев на Якова, Воскресенский ответил:
Молодой человек, я уже нахожусь в том возрасте, когда полагается больше заботиться о вечном, нежели тленном! и после короткой паузы прибавил, А впрочем, уж простите старика за ехидство, если вы больше верите немцам, то можете прогуляться до комендатуры.
«Прогуляться до комендатуры я всегда успею» подумал Яков и сделал решительный шаг вперед.
2
Оказавшись перед дверью своей квартиры, Яков замер в нерешительности
«Дверь в никуда» пронеслось в голове и, достав из кармана ключ, Яков попробовал открыть дверь, но от волнения никак не мог попасть в замочную скважину. Неожиданно ключ выскользнул из его руки и, со звоном упав на дощатый пол, благополучно исчез в расщелине.
Ему лучше оставаться там, а вам зайти ко мне, раздался за спиной голос Воскресенского.
В этот момент до них донесся стук калитки, и времени на размышление не оставалось; оба оказались в тесной прихожей и, затаив дыхание, стали прислушиваться к происходящему за дверью
Звук тяжелых шагов по лестнице, ведущей на второй этаж, слышался все отчетливее, пока не стих по другую сторону двери от наших героев.
За тремя ударами в дверь последовал вопрос:
Живой кто есть?
Сергей Сергеевич, приложив палец к губам, жестом указал Якову встать за дверь.
Выдержав паузу, Воскресенский приглушенным голосом спросил:
Кто там?
Открывай начальство! раздался нахальный голос за дверью.
Осенив себя трижды крестным знамением, Сергей Сергеевич отодвинул засов и решительно открыл дверь. За спиной верзилы, одетого в форму полицая, он увидел двух немецких солдат с автоматами наперевес.
Не сочтя нужным поздороваться с пожилым человеком, «начальство» изрекло:
Жиды в доме есть?
Со вчерашнего дня я в доме один, стараясь совладать с внутренним волнением, уверенным голосом ответил Сергей Сергеевич.
Ну ладно, мне тут с тобой некогда лясы точить! процедила сквозь зубы «новая власть». По указанию господина Бургомистра, этот дом передан в распоряжение городской комендатуры. Даю сутки на освобождение помещения, и, демонстративно повернувшись спиной, вместе со своим сопровождением проследовала в обратном направлении.
От подобной новости у Сергея Сергеевича чуть не пропал дар речи, и он лишь невнятно пробурчал себе под нос:
Была власть совецка, стала немецка
3
Может показаться странным, но порога квартиры своего школьного учителя словесности, с которым Яков проживал на одной лестничной площадке, он никогда не переступал. То ли потому, что никогда не ходил у Сергея Сергеевича в первых учениках, то ли по причине природной замкнутости последнего, ведущего полуотшельнический образ жизни.
За исключением основательного письменного стола, по всей видимости, служившего и обеденным, пары стульев, кованой кровати да допотопного шифоньера, остальное пространство обиталища Сергея Сергеевича больше походило на книгохранилище публичной библиотеки. По многочисленным закладкам нетрудно было догадаться, что книги использовались хозяином по их прямому назначению.
Когда-то избранному народу было достаточно одной Книги, первым нарушил молчание Яков, и это, надо полагать, были не самые худшие времена.
Времена не выбирают многозначительно произнес Сергей Сергеевич. С вашего позволения, к вопросу о «хлебе надсущном» мы вернемся в другой раз, а сейчас нам следует чем-нибудь перекусить.
Мне бы сначала привести себя в порядок? вопросительно проговорил Яков.
Умывальник и полотенце в прихожей, ответил Сергей Сергеевич
4
Когда с нехитрым завтраком было покончено, Сергей Сергеевич выдвинул ящик письменного стола и, достав из него запечатанный конверт, протянул Якову.
Вчера, ранним утром, ваш отец обратился ко мне с просьбой передать его адресату, произнес Сергей Сергеевич, но, увидев застывшего в нерешительности Якова, положил конверт на стол.
Некоторое время Воскресенский наблюдал за ушедшим в себя Яковом, а затем снова обратился к нему:
Мне придется отлучиться, а вам не помешает отдохнуть. Можете воспользоваться моей кроватью.
Переведя взгляд с конверта на Воскресенского, в знак согласия Яков слегка кивнул головой.
Когда звук вращающегося ключа в замочной скважине стих, Яков взял конверт и аккуратно его вскрыл. Достав вдвое сложенный тетрадный лист, исписанный с детства знакомым почерком, развернул и принялся читать
«Здравствуй, возлюбленный сын мой! Вот мы и встретились.
Видит Б-г, как не хотел я расставаться с тобой, а сейчас благодарен ему за то, что самое ценное, что у меня осталось сегодня не со мной, ибо отцу твоему выпадает дорога до Б-жьего порога
Наверное, нет ни одного еврея, который хоть раз в жизни не задавался вопросом: доколе, Г-споди, народу избранному Твоему пребывать средь иных племен, не в земле обетования Твоего? Всего сорок лет водил Г-сподь народ свой по пустыне Синайской, но уже почти две тысячи по пустыне Человеческой, и не знаем конца этому пути.
Неужели отцы наши, если б не имели веры в непостижимый для простых смертных Промысл Б-жий, могли столько поколений оставаться «сынами ветра» вечными странниками на этой земле?!
«И сказал Г-сподь Б-г: не хорошо быть человеку одному». Верю, где-то в этом мире, дабы не оборвалась связующая нить, ходит твоя половинка от семени Авраамова, из дома Израилева. И только одно меня печалит не узрят уже глаза мои продолжения твоего. Ну что ж, на все воля Б-жья!..
До встречи в следующем году в Иерусалиме
P.S. Передаю тебе монету, которая досталась мне от деда твоего. А ему, в свою очередь, так же, как и мне. Получил я ее со словами: «Монета эта передается из рода нашего в род, покуда не возвратится к хозяину своему». Слова эти запечатаны для меня».
«Почему Воскресенский не отдал монету?» было первой мыслью, пришедшей в голову Якова, а затем, скорее машинально, он взял со стола конверт и заглянул в него.
На дне оказалась потемневшая от времени, величиной с двугривенный, округлой формы монета, на которой вокруг венценосного лика значилась надпись: «IМР.CAESAR TIBERIVS AVGVSTVS»; на оборотной стороне изображение волчицы, вскармливающей человеческих детенышей, c надписью: «PONTIFEX MAXIMVS».
Вложив письмо в конверт, Яков прилег на кровать и почти сразу забылся в глубоком сне