Ходжа Насреддин жил в родстве со всем огромным миром вокруг, всегда чувствуя свою с ним нераздельность, как будто бы сознавая, что эфир, из которого состоит все в мире,― един, и беспрерывно переливается, и никакая частица его не принадлежит никому постоянно: от солнца переходит она ко шмелю, от шмеля к облаку, от облака ― к ветру или воде, от воды ― к птице, от птицы ― к человеку, с тем чтобы от человека устремиться дальше, в свое вечное круговращение.
Вот почему так легко было маленькому Насреддину понимать и шмеля, и ветер, и солнце, и ласточку; он сам был ими всеми понемногу.
То великое благо слиянности с миром, которое дается только мудрецам, да и то лишь под старость, как высший венец их трудов и усилий,― ему, избранному сыну Жизни, было дано от рождения.
Что же касается его сверстников ― молочных братьев из гончарной слободы, то его чувства к ним были неизменно благожелательными, хотя он очень рано начал замечать в людях несовершенство их природы.
Но Ходжа Насреддин умел быть снисходительным, не требуя от людей, чтобы они уподоблялись ангелам, ибо знал, что это невозможно.
Много лет спустя, уже взрослым, он нашел в книге многомудрого Ибрагима-ибн Хаттаба следующее рассуждение: "Но самое несовершенство человеческой природы таковj, что свидетельствует с несомненностью о высшем месте человека среди всех прочих существ, ибо только ему ― единственному из живых ― дана возможность совершенствования.
Самое слово "несовершенный", относимо к нему, уже содержит в себе признание за ним способностей и возможностей к восхождению..."
Прочитав это. Ходжа Насреддин воскликнул: "Истинная правда, я всегда так думал!
Вот почему так легко было маленькому Насреддину понимать и шмеля, и ветер, и солнце, и ласточку; он сам был ими всеми понемногу.
То великое благо слиянности с миром, которое дается только мудрецам, да и то лишь под старость, как высший венец их трудов и усилий,― ему, избранному сыну Жизни, было дано от рождения.
Что же касается его сверстников ― молочных братьев из гончарной слободы, то его чувства к ним были неизменно благожелательными, хотя он очень рано начал замечать в людях несовершенство их природы.
Но Ходжа Насреддин умел быть снисходительным, не требуя от людей, чтобы они уподоблялись ангелам, ибо знал, что это невозможно.
Много лет спустя, уже взрослым, он нашел в книге многомудрого Ибрагима-ибн Хаттаба следующее рассуждение: "Но самое несовершенство человеческой природы таковj, что свидетельствует с несомненностью о высшем месте человека среди всех прочих существ, ибо только ему ― единственному из живых ― дана возможность совершенствования.
Самое слово "несовершенный", относимо к нему, уже содержит в себе признание за ним способностей и возможностей к восхождению..."
Прочитав это. Ходжа Насреддин воскликнул: "Истинная правда, я всегда так думал!