Твитнуть
Кто прав? Верующие или атеисты? Те, кто отдают пальму первенства и все остальные пальмы Создателю, вершащему судьбы мира, или те, кто в своем бунте против всех авторитетов согласны жить в мире без причины и мириться, по сути, с абсолютной бессмысленностью жизни? Смешной вопрос. Настолько же, насколько глупы и бессмысленны дискуссии первых со вторыми.
Тех, кто остался вечным ребенком, боящимся разгневать папочку, с теми, кто в своем пубертатном максимализме уже доросли до того, чтобы плюнуть папаше в лицо и сбежать из дома. Становиться на позиции тех или других означает признавать собственный мизерный опыт и уровень развития окончательным.
Мы можем обрести веру и добровольно оставаться вечными испуганными и забитыми детишками без собственного мнения, воли и права на выбор. Или же, уповая на возможности человеческого разума, прожить всю жизнь зарвавшимися тинейджерами, пытающимся казаться взрослыми и независимыми, но, в то же время, не знающими, что делать с такой желанной и непонятной свободой.
Религия и атеизм - это всего лишь две стороны одной медали. Ни те, ни другие не способны к развитию, потому что поражены одной и той же инфекцией. Вера и уверенность имеют в своей основе один корень, и это и есть тот самый корень зла, мешающий человечеству перешагнуть затянувшийся период взросления. Уверенность не нуждается в доказательствах. Она не сомневается, а потому - она враг нового. Убежденный в своей правоте атеист стоит на соседней ступени развития рядом с религиозным фанатиком. Ни у одного из них нет преимуществ. Оба верят, но не в наличие или отсутствие высших сил, они верят в свою окончательную правоту. Эта вера - все, что у них есть. Вера, вдохновляющая на бурную деятельность, придающая оптимизм, доказывающая право на существование, а посему, притупляющая ощущение опасности и виртуально отдаляющая от смерти. Наркотик, на который подсажен каждый с самого момента рождения.
Любой, верующий или неверующий, фанатичен по своей природе. Он убежден в привычной картинке мира и в правильности собственных действий, и потому настроен на убийство во имя защиты собственных ценностей. Умозрительное убийство в виде осуждения соседки по площадке за ее «неправильность» или убийство вполне себе реалистичное: за упомянутое всуе имя божка или попранные национальные интересы.
«Не от мира сего» по-настоящему не верующий во Христа, а только тот, кто отказывается верить. Кто способен поставить под сомнение все, даже собственное существование, в том числе. Кто может уйти от любой войны за убеждения, спровоцированной наркотической зависимостью от веры и убежденности в собственной правоте.
Следующий шаг в развитии и взрослении человечества - не в приобретении новых «взрослых» или неких супердуховных ценностей. В отказе от таковых, чем бы они ни были. В сомнении - свобода.
На эти размышления меня навела публикация, приведенная ниже. В свое время мне довелось вдоволь пообщаться и с истинными верующими, и с людьми, ставящими под сомнение их веру, но пребывающими в то же время, в очередном заблуждении под названием «субъективный взгляд на мир». В рассказе Докинза о Хитченсе я слышу восхищение, но я не готов разделить его потому лишь, что Хитченс умер с антирелигиозной анафемой на устах. Его смерть не доказывает его правоту. Смерть вообще ничего не доказывает. Она лишь возвращает вещам и идеям их истинный смысл. Точнее, показывает полное отсутствие ценности любой из них.
Тех, кто остался вечным ребенком, боящимся разгневать папочку, с теми, кто в своем пубертатном максимализме уже доросли до того, чтобы плюнуть папаше в лицо и сбежать из дома. Становиться на позиции тех или других означает признавать собственный мизерный опыт и уровень развития окончательным.
Мы можем обрести веру и добровольно оставаться вечными испуганными и забитыми детишками без собственного мнения, воли и права на выбор. Или же, уповая на возможности человеческого разума, прожить всю жизнь зарвавшимися тинейджерами, пытающимся казаться взрослыми и независимыми, но, в то же время, не знающими, что делать с такой желанной и непонятной свободой.
Религия и атеизм - это всего лишь две стороны одной медали. Ни те, ни другие не способны к развитию, потому что поражены одной и той же инфекцией. Вера и уверенность имеют в своей основе один корень, и это и есть тот самый корень зла, мешающий человечеству перешагнуть затянувшийся период взросления. Уверенность не нуждается в доказательствах. Она не сомневается, а потому - она враг нового. Убежденный в своей правоте атеист стоит на соседней ступени развития рядом с религиозным фанатиком. Ни у одного из них нет преимуществ. Оба верят, но не в наличие или отсутствие высших сил, они верят в свою окончательную правоту. Эта вера - все, что у них есть. Вера, вдохновляющая на бурную деятельность, придающая оптимизм, доказывающая право на существование, а посему, притупляющая ощущение опасности и виртуально отдаляющая от смерти. Наркотик, на который подсажен каждый с самого момента рождения.
Любой, верующий или неверующий, фанатичен по своей природе. Он убежден в привычной картинке мира и в правильности собственных действий, и потому настроен на убийство во имя защиты собственных ценностей. Умозрительное убийство в виде осуждения соседки по площадке за ее «неправильность» или убийство вполне себе реалистичное: за упомянутое всуе имя божка или попранные национальные интересы.
«Не от мира сего» по-настоящему не верующий во Христа, а только тот, кто отказывается верить. Кто способен поставить под сомнение все, даже собственное существование, в том числе. Кто может уйти от любой войны за убеждения, спровоцированной наркотической зависимостью от веры и убежденности в собственной правоте.
Следующий шаг в развитии и взрослении человечества - не в приобретении новых «взрослых» или неких супердуховных ценностей. В отказе от таковых, чем бы они ни были. В сомнении - свобода.
На эти размышления меня навела публикация, приведенная ниже. В свое время мне довелось вдоволь пообщаться и с истинными верующими, и с людьми, ставящими под сомнение их веру, но пребывающими в то же время, в очередном заблуждении под названием «субъективный взгляд на мир». В рассказе Докинза о Хитченсе я слышу восхищение, но я не готов разделить его потому лишь, что Хитченс умер с антирелигиозной анафемой на устах. Его смерть не доказывает его правоту. Смерть вообще ничего не доказывает. Она лишь возвращает вещам и идеям их истинный смысл. Точнее, показывает полное отсутствие ценности любой из них.
Ричард Докинз о Кристофере Хитченсе
«7 октября я записал большое интервью с Кристофером Хитченсом в Хьюстоне, штат Техас, для рождественского выпуска New Statesman в котором меня попросили выступить в роли соредактора.
Он был слаб, его голос уже не был похож на привычный «рокот» Ричарда Бёрнса; но, хоть его тело и выглядело явно истерзанным раком, его дух и разум были переполнены сил. За два месяца до его смерти он все еще неустанно проливал свет на нелицеприятные для многих факты, произнося в голос до селе не сказанное («Вот, что я об этом думаю: если вы пишите об истории 1930-х г. г. и рассвете тоталитаризма, то можете взять слово «фашист» относительно Италии, Португалии, Испании, Чехословакии и Австрии и заменить его на «ультраправая католическая партия»), все еще стоял на страже человеческой свободы и достоинства («Тоталитаризм для меня это враг, абсолютистский, жаждущий власти над вашим внутренним миром, а не только лишь вашими поступками и уплатой налогов. И источник его несомненно, теократия. Он берет свое начало в идее о том, что существует верховный вождь, непогрешимый Папа, или главный раввин, способный чревовещать божественные инструкции о том, что делать») и все еще вдохновлял других на бесстрашную борьбу за правду и разум («Язвительность это наименьшее, что вы можете сделать.. К стыду ваших товарищей вы не объединились в отряд и не сказали: «Послушайте, мы защитим наших товарищей от этих ужасных и затуманивающих рассудок вещей»).
На следующий день я вручил ему награду Ричарда Докинза на Всемирной конвенции Атеистического альянса, и сегодня ощущаю, пусть и малую, но радость, что смог ему сказать на той презентации, как много он значил для тех, кто разделял его взгляды.
Я сказал ему, что его имя встанет в один ряд с такими исторически значимыми атеистами, как Бертран Рассел, Роберт Ингерсол, Томас Пейн, Дэвид Юм. Нижеприведенный текст это моя речь, которую мне, к сожалению, пришлось переписать в прошедшем времени.»
Кристофер Хитченс был непревзойденным писателем и оратором, чей словарный запас и багаж познаний в литературе и истории значительно превосходил знания известных мне людей. Ему было свойственно настолько глубокое понимание прочитанного, что он заслужил бы прозвища «занудный эрудит», вот только Кристоферу меньше всего подходило слово занудный.
Он был настолько искусным спорщиком, что легко клал на лопатки беспомощную жертву, делая это с изяществом, которое полностью обезоруживало его оппонентов. Его решительно нельзя отнести к тем, кто полагает, что выигрывает в споре тот, кто громче кричит. Его противники могли кричать и даже визжать. Что и было на самом деле. Хитчу не было надобности кричать, ведь он мог полностью положиться на свои слова, на свои широчайшие познания и умение вести разговор, на свой острый ум.
Кристофер Хитченс был известным леваком. Но он был слишком неоднозначным мыслителем, чтобы можно было его рассматривать в рамках левого-правого измерения. Он был единственным в своем роде: не поддающимся классификации. Его можно было бы назвать «несогласным», но он всегда и небезосновательно отрекался от этого ярлыка. Он занимал уникальное место в собственном многомерном космосе. Вы никогда не могли предугадать его слов, а когда он их произносил, как всегда аргументировано, вы бы хорошо подумали, перед тем как ему ответить.
По всему миру его знали как ведущего интеллектуала нашего времени. Он написал много книг и несчетное количество статей. Он был отважным путешественником и военным репортером. Но он занимал особое место среди атеистов и секуляристов, будучи основным знатоком и интеллектуалом в нашем движении. Будучи неудобным соперником для самовлюбленных, скудоумных или нечестных, он в то же время был вдохновителем молодых, робких и тех, кто делал первые шаги в сторону свободомыслия, опасаясь того, что их ожидало.
Он подбадривал, активизировал и вдохновлял нас. Мы пытались поддерживать его практически ежедневно. Мы восторгались не только его интеллектом, но и его мятежным духом, его отказом идти на компромисс с подлостью, его прямотой, его непреклонным нравом и его жесткой откровенностью.
Встретившись лицом к лицу со своей болезнью, он частично стал олицетворением того, о чем сам говорил. Пусть верующие хнычут и стонут в ногах у своего воображаемого божества в страхе перед смертью; пусть они растратят свою жизнь, доказывая, что смерти не существует. Хитч смотрел смерти в глаза. Прямо, честно и смело.
До болезни он был эрудированным писателем, новеллистом и ярким, сокрушительным полемистом, храбрым всадником, ведущим бой с ложью и безумием религии. За время болезни к списку его качеств добавилось еще одно пожалуй, самое значимое и сильное в его арсенале: его образ стал узнаваемым и выдающимся символом искренности и достоинства атеизма в целом, и в частности человека, неиспорченного инфантильными бреднями религии.
Каждый день, уходящей от него жизни, он показывал ложность самого грязного аргумента христиан о том, что нет атеистов в окопах под огнем. Хитч был в окопе и и с высоко поднятой головой вынес свалившееся на него несчастье, чему мы были свидетелями. Сломленный болезнью, он доказал, что заслуживает еще большего восхищения, уважения и любви.
Прощай, великий глас. Великий глас разума, человечности и юмора. Великий глас, сражавшийся против мракобесия, притворства и против тиранов всех мастей, включая Бога.
«7 октября я записал большое интервью с Кристофером Хитченсом в Хьюстоне, штат Техас, для рождественского выпуска New Statesman в котором меня попросили выступить в роли соредактора.
Он был слаб, его голос уже не был похож на привычный «рокот» Ричарда Бёрнса; но, хоть его тело и выглядело явно истерзанным раком, его дух и разум были переполнены сил. За два месяца до его смерти он все еще неустанно проливал свет на нелицеприятные для многих факты, произнося в голос до селе не сказанное («Вот, что я об этом думаю: если вы пишите об истории 1930-х г. г. и рассвете тоталитаризма, то можете взять слово «фашист» относительно Италии, Португалии, Испании, Чехословакии и Австрии и заменить его на «ультраправая католическая партия»), все еще стоял на страже человеческой свободы и достоинства («Тоталитаризм для меня это враг, абсолютистский, жаждущий власти над вашим внутренним миром, а не только лишь вашими поступками и уплатой налогов. И источник его несомненно, теократия. Он берет свое начало в идее о том, что существует верховный вождь, непогрешимый Папа, или главный раввин, способный чревовещать божественные инструкции о том, что делать») и все еще вдохновлял других на бесстрашную борьбу за правду и разум («Язвительность это наименьшее, что вы можете сделать.. К стыду ваших товарищей вы не объединились в отряд и не сказали: «Послушайте, мы защитим наших товарищей от этих ужасных и затуманивающих рассудок вещей»).
На следующий день я вручил ему награду Ричарда Докинза на Всемирной конвенции Атеистического альянса, и сегодня ощущаю, пусть и малую, но радость, что смог ему сказать на той презентации, как много он значил для тех, кто разделял его взгляды.
Я сказал ему, что его имя встанет в один ряд с такими исторически значимыми атеистами, как Бертран Рассел, Роберт Ингерсол, Томас Пейн, Дэвид Юм. Нижеприведенный текст это моя речь, которую мне, к сожалению, пришлось переписать в прошедшем времени.»
Кристофер Хитченс был непревзойденным писателем и оратором, чей словарный запас и багаж познаний в литературе и истории значительно превосходил знания известных мне людей. Ему было свойственно настолько глубокое понимание прочитанного, что он заслужил бы прозвища «занудный эрудит», вот только Кристоферу меньше всего подходило слово занудный.
Он был настолько искусным спорщиком, что легко клал на лопатки беспомощную жертву, делая это с изяществом, которое полностью обезоруживало его оппонентов. Его решительно нельзя отнести к тем, кто полагает, что выигрывает в споре тот, кто громче кричит. Его противники могли кричать и даже визжать. Что и было на самом деле. Хитчу не было надобности кричать, ведь он мог полностью положиться на свои слова, на свои широчайшие познания и умение вести разговор, на свой острый ум.
Кристофер Хитченс был известным леваком. Но он был слишком неоднозначным мыслителем, чтобы можно было его рассматривать в рамках левого-правого измерения. Он был единственным в своем роде: не поддающимся классификации. Его можно было бы назвать «несогласным», но он всегда и небезосновательно отрекался от этого ярлыка. Он занимал уникальное место в собственном многомерном космосе. Вы никогда не могли предугадать его слов, а когда он их произносил, как всегда аргументировано, вы бы хорошо подумали, перед тем как ему ответить.
По всему миру его знали как ведущего интеллектуала нашего времени. Он написал много книг и несчетное количество статей. Он был отважным путешественником и военным репортером. Но он занимал особое место среди атеистов и секуляристов, будучи основным знатоком и интеллектуалом в нашем движении. Будучи неудобным соперником для самовлюбленных, скудоумных или нечестных, он в то же время был вдохновителем молодых, робких и тех, кто делал первые шаги в сторону свободомыслия, опасаясь того, что их ожидало.
Он подбадривал, активизировал и вдохновлял нас. Мы пытались поддерживать его практически ежедневно. Мы восторгались не только его интеллектом, но и его мятежным духом, его отказом идти на компромисс с подлостью, его прямотой, его непреклонным нравом и его жесткой откровенностью.
Встретившись лицом к лицу со своей болезнью, он частично стал олицетворением того, о чем сам говорил. Пусть верующие хнычут и стонут в ногах у своего воображаемого божества в страхе перед смертью; пусть они растратят свою жизнь, доказывая, что смерти не существует. Хитч смотрел смерти в глаза. Прямо, честно и смело.
До болезни он был эрудированным писателем, новеллистом и ярким, сокрушительным полемистом, храбрым всадником, ведущим бой с ложью и безумием религии. За время болезни к списку его качеств добавилось еще одно пожалуй, самое значимое и сильное в его арсенале: его образ стал узнаваемым и выдающимся символом искренности и достоинства атеизма в целом, и в частности человека, неиспорченного инфантильными бреднями религии.
Каждый день, уходящей от него жизни, он показывал ложность самого грязного аргумента христиан о том, что нет атеистов в окопах под огнем. Хитч был в окопе и и с высоко поднятой головой вынес свалившееся на него несчастье, чему мы были свидетелями. Сломленный болезнью, он доказал, что заслуживает еще большего восхищения, уважения и любви.
Прощай, великий глас. Великий глас разума, человечности и юмора. Великий глас, сражавшийся против мракобесия, притворства и против тиранов всех мастей, включая Бога.
Комментарий