Твитнуть
У реформатов, Вечеря является Таинством, хотя они не заключают существенное (всем Своим существом, т. е. и телом, и душою человечества, и Божеством) пребывание Христа в Св. Дарах, но считают что Таинство передает Благодать, хотя они и отвергли жертвенную теорию Вечери и доктрину о трансубстанциации (пресуществления), но для них этот знак, сопряжен с передачей Благодати и является Таинством.
Кальвин дает следующее определение Таинства: «Таинство есть внешний знак, которым Бог запечатлевает в наших душах обетования Своей доброй воли по отношению к нам, укрепляя тем самым нашу немощную веру. Мы же со своей стороны свидетельствуем как перед Ним и Его Ангелами, так и перед людьми, что признаем Его своим Богом. Можно еще короче определить, что такое Таинство, сказав, что оно есть свидетельство Благодати Божьей по отношению к нам, подтвержденное внешним знаком и получающее ответное удостоверение в почитании Бога людьми. Каждый может по своему желанию выбрать любое из этих определений. Оба они согласуются с тем, что говорит св. Августин: Таинства есть видимый знак священного, или видимый образ невидимой Благодати» (Наставление. Кн. IV, гл. XIV, 1). Весьма характерно, что Кальвин считает свое учение о Таинствах более полным раскрытием доктрины Августина.
Исходя из этой общей установки, Кальвин отмечает две возможные крайности в интерпретации смысла Евхаристии: «Здесь нам следует остерегаться двух ошибок. Первая заключается в умалении знаков через отделение их от Таинства, с которым они неразрывно связаны, от чего они теряют в действительности. Другая ошибка состоит в чрезмерном возвеличении знаков, чем затемняется их внутренняя сила» (Наставление. Кн. IV, гл. XVII, 5).
При этом близость Тела и хлеба дает основание для переноса наименований. Кальвин писал: «Знаки, установленные Богом, могут заимствовать имена тех вещей, о которых неложно свидетельствуют и чью истинность и действенность сообщают нам Между тем и другим имеются такая близость и такое сходство, что подобный взаимный перенос не следует считать ни странным, ни невежественным» (Наставление. Кн. IV, гл. XVII, 21).
Герман Бавинк пишет: По словам Кальвина, Цвингли и Эколампадий правильно учили против пресуществления и наряду с этим, в отношении физического и локального присутствия Христа в Вечере Господней. Ядром истины в их аргументации было противостояние обожествлению знаков. Но они не сумели сохранить равновесие, ибо если в том, что они отрицали, они были правы, то в положительных утверждениях они промахнулись. Ибо, хотя они не отрицают положительной истины о Вечере Господней, тем не менее они не учили о ней достаточно ясно. Сосредоточив все свое внимание на хлебе и вине, они забыли добавить, что Христос действительно объективно присутствует и принимается нами в Вечере. Чего не хватало в учении Цвингли - вскоре стало для него совершенно очевидным. Именно тогда Кальвин изложил свое учение о Вечере Господней в ряде сочинений, и защищал его от нападений, которым оно подвергалось со стороны как цвинглиан, так и лютеран.
Вестминстерского исповедания веры 1648 года:
"Нашим Господом Иисусом Христом установлены в Евангелии только два Таинства: Крещение и Вечеря Господня; ни одно из них не может совершаться никем, кроме служителя Слова, поставленного законным образом.
Достойные причастники, внешним образом принимающие видимые элементы Таинства (13), так же по вере, духовно (а не по-плотски), получают духовную пищу от распятого Христа, и все блага, явленные Его жертвенной смертью, и это истинно так; реальные плоть и кровь Христа не присутствуют ни в хлебе и вине, ни с ними, ни вместо них, однако во время совершения Таинства настолько действенно предстают духовным образом пред верой человека, настолько действенно хлеб и вино предстают для органов чувств (14).
Хотя невежественные и нечестивые люди и получают внешние элементы Таинства, однако они не получают того, что означается ими, и своим недостойным приходом к Причастию виновны против плоти и крови Господней к их собственному проклятию. Посему все невежественные и безбожные люди, будучи непригодны разделить радость общения с Ним, недостойны трапезы Господней и не могут, доколе не изменятся, причащаться этих святых таинств (15) или быть допущены к ним (16), не совершая этим великий грех против Христа".
Кальвин дает следующее определение Таинства: «Таинство есть внешний знак, которым Бог запечатлевает в наших душах обетования Своей доброй воли по отношению к нам, укрепляя тем самым нашу немощную веру. Мы же со своей стороны свидетельствуем как перед Ним и Его Ангелами, так и перед людьми, что признаем Его своим Богом. Можно еще короче определить, что такое Таинство, сказав, что оно есть свидетельство Благодати Божьей по отношению к нам, подтвержденное внешним знаком и получающее ответное удостоверение в почитании Бога людьми. Каждый может по своему желанию выбрать любое из этих определений. Оба они согласуются с тем, что говорит св. Августин: Таинства есть видимый знак священного, или видимый образ невидимой Благодати» (Наставление. Кн. IV, гл. XIV, 1). Весьма характерно, что Кальвин считает свое учение о Таинствах более полным раскрытием доктрины Августина.
Исходя из этой общей установки, Кальвин отмечает две возможные крайности в интерпретации смысла Евхаристии: «Здесь нам следует остерегаться двух ошибок. Первая заключается в умалении знаков через отделение их от Таинства, с которым они неразрывно связаны, от чего они теряют в действительности. Другая ошибка состоит в чрезмерном возвеличении знаков, чем затемняется их внутренняя сила» (Наставление. Кн. IV, гл. XVII, 5).
При этом близость Тела и хлеба дает основание для переноса наименований. Кальвин писал: «Знаки, установленные Богом, могут заимствовать имена тех вещей, о которых неложно свидетельствуют и чью истинность и действенность сообщают нам Между тем и другим имеются такая близость и такое сходство, что подобный взаимный перенос не следует считать ни странным, ни невежественным» (Наставление. Кн. IV, гл. XVII, 21).
Герман Бавинк пишет: По словам Кальвина, Цвингли и Эколампадий правильно учили против пресуществления и наряду с этим, в отношении физического и локального присутствия Христа в Вечере Господней. Ядром истины в их аргументации было противостояние обожествлению знаков. Но они не сумели сохранить равновесие, ибо если в том, что они отрицали, они были правы, то в положительных утверждениях они промахнулись. Ибо, хотя они не отрицают положительной истины о Вечере Господней, тем не менее они не учили о ней достаточно ясно. Сосредоточив все свое внимание на хлебе и вине, они забыли добавить, что Христос действительно объективно присутствует и принимается нами в Вечере. Чего не хватало в учении Цвингли - вскоре стало для него совершенно очевидным. Именно тогда Кальвин изложил свое учение о Вечере Господней в ряде сочинений, и защищал его от нападений, которым оно подвергалось со стороны как цвинглиан, так и лютеран.
Вестминстерского исповедания веры 1648 года:
"Нашим Господом Иисусом Христом установлены в Евангелии только два Таинства: Крещение и Вечеря Господня; ни одно из них не может совершаться никем, кроме служителя Слова, поставленного законным образом.
Достойные причастники, внешним образом принимающие видимые элементы Таинства (13), так же по вере, духовно (а не по-плотски), получают духовную пищу от распятого Христа, и все блага, явленные Его жертвенной смертью, и это истинно так; реальные плоть и кровь Христа не присутствуют ни в хлебе и вине, ни с ними, ни вместо них, однако во время совершения Таинства настолько действенно предстают духовным образом пред верой человека, настолько действенно хлеб и вино предстают для органов чувств (14).
Хотя невежественные и нечестивые люди и получают внешние элементы Таинства, однако они не получают того, что означается ими, и своим недостойным приходом к Причастию виновны против плоти и крови Господней к их собственному проклятию. Посему все невежественные и безбожные люди, будучи непригодны разделить радость общения с Ним, недостойны трапезы Господней и не могут, доколе не изменятся, причащаться этих святых таинств (15) или быть допущены к ним (16), не совершая этим великий грех против Христа".
Комментарий