Твитнуть
Пение на христианском богослужении
Здесь нами собраны некоторые исторические свидетельства о раннехристианской практике богослужения.[1] Мы приведем тексты, упоминающие музыку при описании церковных собраний на богослужении. Следует отметить, что в них последовательно упоминается пение, но отсутствует упоминание об игре на инструментах.
Плиний, римский губернатор Вифинии, сообщал, что христиане собирались в определенный день и «пели поочередно гимн Христу как Богу» (Посл. 10.96).
Св. Игнатий Антиохийский (начало второго века) использует инструмент как пример гармонии[2], а затем описывает единство церкви словами, на которые оказала влияние практика самого богослужения, которое включало в себя только пение:
И ваше знаменитое достойное Бога, пресвитерство так согласно с епископом, как струны в цитре[3]. Оттого вашим единомыслием и согласною любовью прославляется Иисус Христос. Составляйте же из себя вы все до одного хор, чтобы, согласно, настроенные в единомыслии, дружно начавши песнь Богу, вы единогласно пели ее Отцу чрез Иисуса Христа («К Ефесянам 4).
Св. Игнатий говорит в послании к Римлянам 12:2: «Став хором в любви, можете воспеть к Отцу во Христе Иисусе». Рядом с использованием инструмента св. Игнатием в качестве сравнения мы можем поместить образное использования этого понятия в современных ему «Одах Соломона» 6:1:
Как ветер проходит сквозь арфу, и говорят струны, так Дух Господень говорит чрез члены мои, и я говорю посредством Его любви.[4]
Подчеркивание св. Игнатием совместного пения «единогласно» характерно для раннехристианской литературы.[5] Это может быть вызвано в основном монофоническим характеров раннехристианского пения, но существует достаточно ссылок на разные тембры голосов мужчин и женщин, старых и молодых, чтобы не считать эту черту обязательной по отношению к музыкальной практике. Христианские авторы всегда используют идею «единогласия» (Рим. 15:6) в связи с единством и гармонией в церкви, образуем из разнообразия звуков.[6]
Проповедь второго века, известная как 2-е послание Климента, увещает: «Дадим Ему хвалу не только от уст, но и от сердца» (9:10).
Св. Иустин Мученик в середине второго века говорит об Иисусе, поющем гимны посреди апостолов («Диалог с Трифоном иудеем» 106). О христианской практике он пишет:
Славим Его (Создателя вселенной), по мере сил, словом молитвы и благодарения во всех приношениях наших. Мы научены, что один только образ почтения достойный Его - тот, чтобы данное Им для нашего питания не истреблять огнем, но приносить для нашего собственного употребления и для нуждающихся, а Ему в чувстве благодарности возносить посредством слова торжественные действия служения и песни за то, что мы сотворены, за все средства к благосостоянию нашему, за различные роды произведений, за перемены времен; и воссылать прошения о том, чтобы нам воскреснуть для нетления, по нашей вере в Него («Апология I, 13»)
Иустин может использовать слово «песни» в значении «похвалы» без всякого музыкального смыслового наполнения. Вокальное содержание, однако, вполне ясно. Близкую параллель можно обнаружить в христианизированных «Сивиллиных Пророчествах», которые показывают, что включалось в отказ от жертвоприношений животных. Следующий фрагмент датируется вторым веком:
Посему нам, отрасли святого рода Христова
Никогда не дозволяется вступать во внутренность святилищ храмов
Ни совершать возлияний перед изображениями, ни почитать их молитвами,
Ни изобилием благоуханных цветов, ни сиянием факелов, ни украшать их приношением хлебов;
Ни воскурять пред жертвенником дыма благовоний,
Ни посылать кровь закланных овец во излияние после жертв тельцов,
Но со святым разумением, ликуя в веселии сердца,
С изобилующей любовью и щедрыми руками,
В благодатных псалмах и песнопениях встречать Бога,
Дабы воспевать Тебя, бессмертного и верного. (VIII, 483-499)[7]
«Диалог с Трифоном иудеем» 116-118 Иустина проводит тот же контраст между «духовной похвалой» и ветхозаветными жертвоприношениями.
«Деяния Павла» второго века говорят о «пении псалмов Давида и гимнов» (Фрагмент 9, Гамбургский папирус, стр. 7).[8]
В конце второго века Климент Александрийский прямо упоминает о том, что происходило на христианском собрании, и в контексте показывает свое употребление слова «псалло» в вокальном значении (что уже было продемонстрировано выше). Климент подвергает критике лицемерную практику показной набожности в собрании и перехода к совершенно мирскому поведению за его пределами:
С благословением выслушав слово Божие, они оставляют его там, где выслушали, а вне церковного собрания, как бы умом рехнувшись, в обществе нечестивцев себя не помнят от удовольствия; внимая игре арфистов и арфисток, из себя они выходят при выслуживании их любовного чириканья, приходят в исступление от пения под игру на флейте, хлопают в ладоши, выпивают, позволяя себя осыпать и пакостить всякого рода и другим сором и мусором, наметенным, натащенным и накиданным течением и веянием времени. Только что певшие перед тем гимны в прославление бессмертия, попеременно теперь, то на каком-нибудь инструменте себе подыгрывая, то с другим чередуясь, они себе на гибель поют повторно песню: "Будем есть и пить, потому что утром умрем"» («Педагог» III.xi.80,4)[9]
В церкви «воспевают», и это параллель «адо» и «псалло» вне собрания. Можно отметить общество совершенно иной игры на флейте. В другом фрагменте Климент суммирует действия на богослужении:
Всегда воздавая Богу благодарение за все посредством праведного слушания и божественного чтения, истинного исследования, святого приношения, благословенной молитвы, хвалы, песнопений, благословения, воспевания («псалло»), ибо такая душа неразлучна с Богом во всякое время («Строматы» VI.xiv.113, 3).
В начале третьего века Тертуллиан перечисляет действия на богослужении, когда «читаются Писания, или распеваются псалмы, или произносятся проповеди, или возносятся молитвы» («О душе» 9.4; ср. «О молитве» 27-28). Тертуллиан также ссылается на обычай индивидуального пения гимна, либо из Писаний, либо собственного сочинения, на вечере любви («Апология» 39:18). Ипполит говорит о «должном дне в доме Божьем», когда «все в нем молятся и поют («хюмнео») Богу» («Комментарий на книгу Даниила», PG 10:693D).
Фрагмент христианского гимна третьего века был найден среди Папирусов Оксиринхус. Он содержит указания относительно вокального исполнения, но ничего не говорит об инструментальном сопровождении.[10]
Евсевий в начале четвертого века суммирует христианское богослужение, говоря о «пении псалмов («псалмодиа») и слушании слов, переданных нам от Бога», «с неизреченными символами спасительных Страстей», и о речах церковных предстоятелей, «возвышающих дух собрания» («Церковная история» X.iii.3). В своем «Комментарии на Псалмы», 64:10-15 он приводит такую информацию:
По всему миру в городах, в деревнях, и в селах во всех церквах Божиих народ Христов, избранный из всех народов, не примитивным богам и не бесам, но единому Богу, возвещенному пророками, громогласно возносит гимны и псалмы, так что звук этого пения («псаллонтон») слышен и стоящим снаружи. (PG 23:657D-660F; ср. также 648A и 648D-649A).
Отцы Церкви достаточно часто подчеркивают, что в пении псалмов участвовали все, и пели в унисон. Св. Амвросий в «Беседе 9 по Пс. 1» утверждает:
Что за великий труд добиться тишины в церкви, когда читаются уроки. Когда говорит один человек, в общине начинается ропот. Но когда читается псалом, он устанавливает свою «тишину», поскольку все говорят и нет никакого ропота. Псалмы поют императоры; им радуется простой народ. Каждый делает все, что может, воспевая то, что будет благословением для всех. Псалмопение объединяет разногласящих, сдружает поссорившихся, соединяет тех, кто утратил любовь друг к другу. Кто способен сохранить обиду на человека, с которым он вместе поет перед Богом? Воспевание хвалы есть самая связь единения, когда весь народ объединяется в песне, в едином акте пения. Струны арфы имеют различную длину, но гармония в их единстве. Перст музыканта также может ошибаться на малых струнах, но великий Музыкант, Дух Святой, не ошибается.[11]
Амвросий далее защищает поющих женщин, учитывая при этом 1-е послание к Коринфянам 14:34. Св. Василий Великий из Кесарии Каппадокийской в Послании II 207,3, говорит о пении псалмов «во всех церквах». Он защищает, вдобавок к более привычному попеременному пению, практику деления общины на две части для антифонного пения. По отношению к последнему он использует слово «антипсалло». Более того, порой «Все вместе», говорит он, «как едиными устами и одним сердцем возносим псалом исповедания Господу» (PG 32:764A-B). Св. Иоанн Златоуст приводит важное свидетельство в своей «Беседе XXXVI на 1-е послание к Коринфянам» 14:33:
В прежние времена все они собирались и пели припевы («юпепсаллон», «отвечали на Псалмы») сообща. Это мы делаем и теперь, но тогда было у них одна душа и одно сердце (PG 61:313)[12]
Отсутствие использования инструментов
Вывод о том, что ранняя Церковь не использовала инструментальную музыку на богослужении, не основывается лишь на умолчаниях. У раннехристианских авторов есть явные заявления о том, что христиане не используют инструментальную музыку. Чтобы никого не ввели в заблуждения цитаты, которые могут подразумевать использование инструментальной музыки в церкви, я привожу здесь ряд явных свидетельств против такого использования. Хотя будет слишком смело заявлять, что инструменты никогда не использовались христианами на своих публичных собраниях, я могу сказать, что если такие случаи и были, они являлись исключительными и необычными.
Свидетельства, написанные около 400 г. как в греческой, так и латинской половине христианского мира, гласят об отсутствии инструментальной музыки на христианском богослужении. Анонимные «Вопросы и ответы для православного» приписываются Феодориту, епископу Киррскому в Сирии.
107. Вопрос: Если песни изобретены неверующими для обольщения людей, но дозволены тем, кто был под законом, из-за детского их состояния, почему получившие совершенное учение благодати в церквах по-прежнему пользуются песнопениями, подобно детям под законом?
Ответ: Не простое пение принадлежит детскому состоянию, но пение с безжизненными инструментами, с танцем и трещотками. Потому такие инструменты и другие, принадлежащие к детскому состоянию, исключены из пения в церквах, и оставлено простое пение. Ибо оно пробуждает душу пылко желать того, о чем поется в песнопениях, утишает восстающие плотские страсти, удаляет злые помыслы, всеваемые в нас невидимыми врагами, поливает, словно водой, душу, дабы плодоносила благами Божьими, делает воинов благочестия сильными выносить тяготы, становится для благочестивого лекарством, исцеляющим все его недуги житейские. Павел называет его «мечом Духа», которым вооружает Он воинов благочестия против невидимых врагов, ибо оно есть слово Бога, и оно, когда осмысливается, поется и провозглашается, имеет силу изгонять бесов. (PG 6:1354)[13]
Никита, епископ Ремесийский (нынешняя Сербия), написал один из первых трактатов о церковной музыке, «О полезности песнопения». Он выступил против истолкования некоторых, выступавших за «безмолвное пение» в церкви (глава 2), и объяснил Давидову арфу как символ креста Христова (глава 4). Между крайностями безмолвного пения и музыки под аккомпанемент он поместил ценность церковной практики. Относительно устранения инструментов он писал следующее:
Пора обратиться к Новому Завету, чтобы подтвердить, что говорится в Ветхом, и, в частности, отметить, что занятие псалмопения не следует считать отмененным просто потому, что многие установления Ветхого Закона вышли из употребления. Отвергнуты лишь телесные предписания вроде обрезания, субботы, жертвоприношений, ограничений в пище. К таковым относятся и трубы, арфы, кимвалы и бубны. Ибо звучанию их мы имеем лучшую замену в музыке, исходящей из уст человеческих. Ежедневные омовения, новомесячия, тщательное наблюдение за проказой ушли в прошлое полностью и навсегда, вместе со всем, что было необходимо лишь на время как для детей. Конечно, все, что было духовного в Ветхом Завете, например, вера, благочестие, молитва, пост, терпение, воздержание, псалмопение все это в Новом Завете не только не умалилось, но возросло. (9)[14]
Затем Никита ссылается на новозаветные фрагменты о пении. Та компания, в которую Никита помещает инструментальную музыку, достойна особого внимания.
Большинство заявлений о неиспользовании инструментов в церкви встречается при противопоставлении Ветхого Завета с христианской практикой. Комментируя ветхозаветные фрагменты, говорящие о поклонении Богу с использованием инструментов, христианские авторы должны были предлагать их объяснение. Особую проблему представляли Псалмы, поскольку они использовались на христианском богослужении. Один из подходов был принят св. Иоанном Златоустом и другими авторами антиохийской школы истолкования. Бог дозволил иудеям использовать инструментальную музыку, точно так же, как дозволил приносить в жертву животных, не потому, что желал этого, а в качестве переходной практики, чтобы привести народ от идолопоклонства к истинному духовному поклонению. Феодорит Киррский в труде «Об исцелении греческих немощей» 7:16 дает типичный ответ относительно жертвоприношений:
Потому не из нужды в жертвах и не из жажды обонять благовоние заповедал им Бог приносить жертву, но чтобы исцелить болящих. Также дозволил он инструментальную музыку не потому, что восторгался гармонией, но чтобы постепенно покончить с идольским обольщением. Ибо если бы предложил Он им совершенные законы немедленно после избавления из Египта, то впали бы они в непокорство и разнузданность, и поспешили бы вернуться к прежнему немощному состоянию (PG 83:997B)[15]
Здесь нами собраны некоторые исторические свидетельства о раннехристианской практике богослужения.[1] Мы приведем тексты, упоминающие музыку при описании церковных собраний на богослужении. Следует отметить, что в них последовательно упоминается пение, но отсутствует упоминание об игре на инструментах.
Плиний, римский губернатор Вифинии, сообщал, что христиане собирались в определенный день и «пели поочередно гимн Христу как Богу» (Посл. 10.96).
Св. Игнатий Антиохийский (начало второго века) использует инструмент как пример гармонии[2], а затем описывает единство церкви словами, на которые оказала влияние практика самого богослужения, которое включало в себя только пение:
И ваше знаменитое достойное Бога, пресвитерство так согласно с епископом, как струны в цитре[3]. Оттого вашим единомыслием и согласною любовью прославляется Иисус Христос. Составляйте же из себя вы все до одного хор, чтобы, согласно, настроенные в единомыслии, дружно начавши песнь Богу, вы единогласно пели ее Отцу чрез Иисуса Христа («К Ефесянам 4).
Св. Игнатий говорит в послании к Римлянам 12:2: «Став хором в любви, можете воспеть к Отцу во Христе Иисусе». Рядом с использованием инструмента св. Игнатием в качестве сравнения мы можем поместить образное использования этого понятия в современных ему «Одах Соломона» 6:1:
Как ветер проходит сквозь арфу, и говорят струны, так Дух Господень говорит чрез члены мои, и я говорю посредством Его любви.[4]
Подчеркивание св. Игнатием совместного пения «единогласно» характерно для раннехристианской литературы.[5] Это может быть вызвано в основном монофоническим характеров раннехристианского пения, но существует достаточно ссылок на разные тембры голосов мужчин и женщин, старых и молодых, чтобы не считать эту черту обязательной по отношению к музыкальной практике. Христианские авторы всегда используют идею «единогласия» (Рим. 15:6) в связи с единством и гармонией в церкви, образуем из разнообразия звуков.[6]
Проповедь второго века, известная как 2-е послание Климента, увещает: «Дадим Ему хвалу не только от уст, но и от сердца» (9:10).
Св. Иустин Мученик в середине второго века говорит об Иисусе, поющем гимны посреди апостолов («Диалог с Трифоном иудеем» 106). О христианской практике он пишет:
Славим Его (Создателя вселенной), по мере сил, словом молитвы и благодарения во всех приношениях наших. Мы научены, что один только образ почтения достойный Его - тот, чтобы данное Им для нашего питания не истреблять огнем, но приносить для нашего собственного употребления и для нуждающихся, а Ему в чувстве благодарности возносить посредством слова торжественные действия служения и песни за то, что мы сотворены, за все средства к благосостоянию нашему, за различные роды произведений, за перемены времен; и воссылать прошения о том, чтобы нам воскреснуть для нетления, по нашей вере в Него («Апология I, 13»)
Иустин может использовать слово «песни» в значении «похвалы» без всякого музыкального смыслового наполнения. Вокальное содержание, однако, вполне ясно. Близкую параллель можно обнаружить в христианизированных «Сивиллиных Пророчествах», которые показывают, что включалось в отказ от жертвоприношений животных. Следующий фрагмент датируется вторым веком:
Посему нам, отрасли святого рода Христова
Никогда не дозволяется вступать во внутренность святилищ храмов
Ни совершать возлияний перед изображениями, ни почитать их молитвами,
Ни изобилием благоуханных цветов, ни сиянием факелов, ни украшать их приношением хлебов;
Ни воскурять пред жертвенником дыма благовоний,
Ни посылать кровь закланных овец во излияние после жертв тельцов,
Но со святым разумением, ликуя в веселии сердца,
С изобилующей любовью и щедрыми руками,
В благодатных псалмах и песнопениях встречать Бога,
Дабы воспевать Тебя, бессмертного и верного. (VIII, 483-499)[7]
«Диалог с Трифоном иудеем» 116-118 Иустина проводит тот же контраст между «духовной похвалой» и ветхозаветными жертвоприношениями.
«Деяния Павла» второго века говорят о «пении псалмов Давида и гимнов» (Фрагмент 9, Гамбургский папирус, стр. 7).[8]
В конце второго века Климент Александрийский прямо упоминает о том, что происходило на христианском собрании, и в контексте показывает свое употребление слова «псалло» в вокальном значении (что уже было продемонстрировано выше). Климент подвергает критике лицемерную практику показной набожности в собрании и перехода к совершенно мирскому поведению за его пределами:
С благословением выслушав слово Божие, они оставляют его там, где выслушали, а вне церковного собрания, как бы умом рехнувшись, в обществе нечестивцев себя не помнят от удовольствия; внимая игре арфистов и арфисток, из себя они выходят при выслуживании их любовного чириканья, приходят в исступление от пения под игру на флейте, хлопают в ладоши, выпивают, позволяя себя осыпать и пакостить всякого рода и другим сором и мусором, наметенным, натащенным и накиданным течением и веянием времени. Только что певшие перед тем гимны в прославление бессмертия, попеременно теперь, то на каком-нибудь инструменте себе подыгрывая, то с другим чередуясь, они себе на гибель поют повторно песню: "Будем есть и пить, потому что утром умрем"» («Педагог» III.xi.80,4)[9]
В церкви «воспевают», и это параллель «адо» и «псалло» вне собрания. Можно отметить общество совершенно иной игры на флейте. В другом фрагменте Климент суммирует действия на богослужении:
Всегда воздавая Богу благодарение за все посредством праведного слушания и божественного чтения, истинного исследования, святого приношения, благословенной молитвы, хвалы, песнопений, благословения, воспевания («псалло»), ибо такая душа неразлучна с Богом во всякое время («Строматы» VI.xiv.113, 3).
В начале третьего века Тертуллиан перечисляет действия на богослужении, когда «читаются Писания, или распеваются псалмы, или произносятся проповеди, или возносятся молитвы» («О душе» 9.4; ср. «О молитве» 27-28). Тертуллиан также ссылается на обычай индивидуального пения гимна, либо из Писаний, либо собственного сочинения, на вечере любви («Апология» 39:18). Ипполит говорит о «должном дне в доме Божьем», когда «все в нем молятся и поют («хюмнео») Богу» («Комментарий на книгу Даниила», PG 10:693D).
Фрагмент христианского гимна третьего века был найден среди Папирусов Оксиринхус. Он содержит указания относительно вокального исполнения, но ничего не говорит об инструментальном сопровождении.[10]
Евсевий в начале четвертого века суммирует христианское богослужение, говоря о «пении псалмов («псалмодиа») и слушании слов, переданных нам от Бога», «с неизреченными символами спасительных Страстей», и о речах церковных предстоятелей, «возвышающих дух собрания» («Церковная история» X.iii.3). В своем «Комментарии на Псалмы», 64:10-15 он приводит такую информацию:
По всему миру в городах, в деревнях, и в селах во всех церквах Божиих народ Христов, избранный из всех народов, не примитивным богам и не бесам, но единому Богу, возвещенному пророками, громогласно возносит гимны и псалмы, так что звук этого пения («псаллонтон») слышен и стоящим снаружи. (PG 23:657D-660F; ср. также 648A и 648D-649A).
Отцы Церкви достаточно часто подчеркивают, что в пении псалмов участвовали все, и пели в унисон. Св. Амвросий в «Беседе 9 по Пс. 1» утверждает:
Что за великий труд добиться тишины в церкви, когда читаются уроки. Когда говорит один человек, в общине начинается ропот. Но когда читается псалом, он устанавливает свою «тишину», поскольку все говорят и нет никакого ропота. Псалмы поют императоры; им радуется простой народ. Каждый делает все, что может, воспевая то, что будет благословением для всех. Псалмопение объединяет разногласящих, сдружает поссорившихся, соединяет тех, кто утратил любовь друг к другу. Кто способен сохранить обиду на человека, с которым он вместе поет перед Богом? Воспевание хвалы есть самая связь единения, когда весь народ объединяется в песне, в едином акте пения. Струны арфы имеют различную длину, но гармония в их единстве. Перст музыканта также может ошибаться на малых струнах, но великий Музыкант, Дух Святой, не ошибается.[11]
Амвросий далее защищает поющих женщин, учитывая при этом 1-е послание к Коринфянам 14:34. Св. Василий Великий из Кесарии Каппадокийской в Послании II 207,3, говорит о пении псалмов «во всех церквах». Он защищает, вдобавок к более привычному попеременному пению, практику деления общины на две части для антифонного пения. По отношению к последнему он использует слово «антипсалло». Более того, порой «Все вместе», говорит он, «как едиными устами и одним сердцем возносим псалом исповедания Господу» (PG 32:764A-B). Св. Иоанн Златоуст приводит важное свидетельство в своей «Беседе XXXVI на 1-е послание к Коринфянам» 14:33:
В прежние времена все они собирались и пели припевы («юпепсаллон», «отвечали на Псалмы») сообща. Это мы делаем и теперь, но тогда было у них одна душа и одно сердце (PG 61:313)[12]
Отсутствие использования инструментов
Вывод о том, что ранняя Церковь не использовала инструментальную музыку на богослужении, не основывается лишь на умолчаниях. У раннехристианских авторов есть явные заявления о том, что христиане не используют инструментальную музыку. Чтобы никого не ввели в заблуждения цитаты, которые могут подразумевать использование инструментальной музыки в церкви, я привожу здесь ряд явных свидетельств против такого использования. Хотя будет слишком смело заявлять, что инструменты никогда не использовались христианами на своих публичных собраниях, я могу сказать, что если такие случаи и были, они являлись исключительными и необычными.
Свидетельства, написанные около 400 г. как в греческой, так и латинской половине христианского мира, гласят об отсутствии инструментальной музыки на христианском богослужении. Анонимные «Вопросы и ответы для православного» приписываются Феодориту, епископу Киррскому в Сирии.
107. Вопрос: Если песни изобретены неверующими для обольщения людей, но дозволены тем, кто был под законом, из-за детского их состояния, почему получившие совершенное учение благодати в церквах по-прежнему пользуются песнопениями, подобно детям под законом?
Ответ: Не простое пение принадлежит детскому состоянию, но пение с безжизненными инструментами, с танцем и трещотками. Потому такие инструменты и другие, принадлежащие к детскому состоянию, исключены из пения в церквах, и оставлено простое пение. Ибо оно пробуждает душу пылко желать того, о чем поется в песнопениях, утишает восстающие плотские страсти, удаляет злые помыслы, всеваемые в нас невидимыми врагами, поливает, словно водой, душу, дабы плодоносила благами Божьими, делает воинов благочестия сильными выносить тяготы, становится для благочестивого лекарством, исцеляющим все его недуги житейские. Павел называет его «мечом Духа», которым вооружает Он воинов благочестия против невидимых врагов, ибо оно есть слово Бога, и оно, когда осмысливается, поется и провозглашается, имеет силу изгонять бесов. (PG 6:1354)[13]
Никита, епископ Ремесийский (нынешняя Сербия), написал один из первых трактатов о церковной музыке, «О полезности песнопения». Он выступил против истолкования некоторых, выступавших за «безмолвное пение» в церкви (глава 2), и объяснил Давидову арфу как символ креста Христова (глава 4). Между крайностями безмолвного пения и музыки под аккомпанемент он поместил ценность церковной практики. Относительно устранения инструментов он писал следующее:
Пора обратиться к Новому Завету, чтобы подтвердить, что говорится в Ветхом, и, в частности, отметить, что занятие псалмопения не следует считать отмененным просто потому, что многие установления Ветхого Закона вышли из употребления. Отвергнуты лишь телесные предписания вроде обрезания, субботы, жертвоприношений, ограничений в пище. К таковым относятся и трубы, арфы, кимвалы и бубны. Ибо звучанию их мы имеем лучшую замену в музыке, исходящей из уст человеческих. Ежедневные омовения, новомесячия, тщательное наблюдение за проказой ушли в прошлое полностью и навсегда, вместе со всем, что было необходимо лишь на время как для детей. Конечно, все, что было духовного в Ветхом Завете, например, вера, благочестие, молитва, пост, терпение, воздержание, псалмопение все это в Новом Завете не только не умалилось, но возросло. (9)[14]
Затем Никита ссылается на новозаветные фрагменты о пении. Та компания, в которую Никита помещает инструментальную музыку, достойна особого внимания.
Большинство заявлений о неиспользовании инструментов в церкви встречается при противопоставлении Ветхого Завета с христианской практикой. Комментируя ветхозаветные фрагменты, говорящие о поклонении Богу с использованием инструментов, христианские авторы должны были предлагать их объяснение. Особую проблему представляли Псалмы, поскольку они использовались на христианском богослужении. Один из подходов был принят св. Иоанном Златоустом и другими авторами антиохийской школы истолкования. Бог дозволил иудеям использовать инструментальную музыку, точно так же, как дозволил приносить в жертву животных, не потому, что желал этого, а в качестве переходной практики, чтобы привести народ от идолопоклонства к истинному духовному поклонению. Феодорит Киррский в труде «Об исцелении греческих немощей» 7:16 дает типичный ответ относительно жертвоприношений:
Потому не из нужды в жертвах и не из жажды обонять благовоние заповедал им Бог приносить жертву, но чтобы исцелить болящих. Также дозволил он инструментальную музыку не потому, что восторгался гармонией, но чтобы постепенно покончить с идольским обольщением. Ибо если бы предложил Он им совершенные законы немедленно после избавления из Египта, то впали бы они в непокорство и разнузданность, и поспешили бы вернуться к прежнему немощному состоянию (PG 83:997B)[15]
Комментарий