Твитнуть
В декабре в Москве состоялась презентация новой книги игумена Петра (Мещеринова) «Жизнь в Церкви». После презентации насельница одного из подмосковных монастырей монахиня Филарета попросила игумена Петра ответить на ряд вопросов, касающихся современных проблем монашеской жизни.
Отец Петр, в России несколько сот монастырей. Но в них почти нет духовников даже теперь, когда прошло 20 лет с начала восстановления монашеской жизни в России. Имеет ли вообще смысл монастырь, если у насельников в нем нет опытного духовного руководителя?
Если обратиться к истории, то мы увидим, что в советское время русская монашеская традиция, и без того довольно слабая, была прервана. Слабой она была и в прежние времена потому, что среди всего множества русских монастырей такие обители, как Оптина пустынь с ее старцами, или Гефсиманский скит, где в начале XX века подвизался старец Варнава, были редкостью.
После Второй мировой войны открыли несколько монастырей Троице-Сергиеву Лавру, например, в них приходили насельники из разоренных в 20-е, 30-е годы обителей. Тем самым сохранялась хоть какая-то формальная преемственность. При этом необходимо учитывать, что тогда была особая атмосфера в безбожной атеистической стране сам по себе дух жизни в монастырях был духовно «простым», определённым это было очевидное противостояние безбожному миру. Был особенный смысл в монастырях; а у их насельников очень определённая мотивация.
После крушения СССР, или незадолго до его конца, старое поколение монахов стало уходить в мир иной, и одновременно в монастырях наступило время романтики. Я помню, как тогда ездил в Оптину Пустынь, только начинающую восстановительные работы, и мечтал остаться в ней насельником, но промыслом Божиим пошел потом в другой монастырь. Очень хорошо помню атмосферу тех лет среди насельников: восстановление поруганных святынь мы трудились не покладая рук по 20 часов в сутки. И был очень радостный дух все, кто помнят Оптину при владыке Евлогии, нынешнем Владимирском архиепископе, с этим согласятся. И конечно, как только стало возможно, сразу были открыты большинство монастырей. Стремление Церкви вернуть тот строй жизни, которым она жила до октябрьского переворота, закономерно. Люди воодушевлялись искренним внутренним стремлением к монашеству. Однако затем суровая жизнь все расставила по своим местам, и монашеская преемственность оказалась гораздо более серьезной проблемой, чем нам поначалу представлялось.
Мы думали (и я хорошо это помню по себе), что, восстановив внешние условия для монастырской жизни возведя стены, воссоздав храмы и начав уставное монастырское богослужение мы по книгам сможем восстановить и само монашество. Оказалось, что нет, не получилось. А монастыри тем временем уже были открыты и вовсю принимали новых насельников и паломников.
Может, не нужно было сразу открывать столько монастырей?
Давайте вести беседу не с позиции упреков или осуждения, а попытаемся разобраться, что же с нами монахами произошло за прошедшие 20 лет. Монастыри открывались, потому что были желающие придти в них ради служения Богу. Не было никаких разнарядок, ничего формального это было желание верующих душ. И тем не менее, оказалось, что из-за отсутствия наставников и вообще традиции монашеской жизни, а может, и из-за более глубоких причин, все то, что мы узнавали из книг не «сработало».
Я могу это утверждать, потому что благодаря мудрости и любви наместника моего монастыря, в котором я жил и живу, и с его благословения, у меня была возможность испытать все книжные формы монастырской жизни. Он отпустил меня на год пожить скитской жизнью мы с братией жили в горах и некоторое время я жил в лесах совсем один. Этот полезный опыт привел меня к убеждению, что внешний строй жизни, описанный у Святых Отцов, современным инокам нужно воспринимать очень аккуратно и критично.
В первое десятилетие свободы, в 1990-х годах, монахи на своем горьком опыте проходили наставления Святых Отцов, к которым они с большим энтузиазмом обратились в начале своей монашеской жизни. Здесь нужно подчеркнуть важность такого именно практического опыта, потому что одно чтение не передаст сути содержания святоотеческих творений. И вот когда иноки собственными силами и опытом проходили, в меру своих сил а я свидетельствую, что энтузиазм и решимость были самыми настоящими и максимальными святоотеческие назидания, то через десяток лет стало ясно, что каждая эпоха, в том числе и монашеского делания, имеет свой контекст, и выдранные из этого контекста святоотеческие наставления невозможно применить к жизни.
Таким образом, жизнь в монастырях, начавшись со святоотеческого энтузиазма, затем изменилась. Некоторое время она была подчинена инерции, которую обители получили в момент своего возобновления. Но затем оказалось, что на место духовных плодов пришло иное содержание. Скажем, во многих монастырях развилось кликушество, зелотство и ревность не по разуму; многие монастыри пошли по пути излишнего развития внешней жизни; для многих Святые Отцы обернулись фарисейством и уставщичеством, и т.д. То есть выявилась очевидная подмена несостоявшейся подлинной духовно-монашеской жизни чем-то более доступным.
Здесь очень важно подчеркнуть, что общежительное монашество, в числе прочего, подразумевает замену иерархичной социальности человека, которая в него изначально и естественно заложена Богом, духовным деланием, высшим духовным содержанием. Если такой замены, такого восполнения естественного устроения духовным содержанием не происходит, то социальность входит в противоречие с монастырским уставом и влечет за собой социальное расслоение внутри монастыря.
Начальство начинает жить иначе, чем рядовые насельники; последние в душе хотят не духовных, а социальных изменений в своей жизни, и т п. Я не для осуждения это говорю; ещё раз повторю это естественно для человеческого общежития, но общежитие монашеское должно быть устроено принципиально иначе, в нём эту социальную функцию должна замещать живая духовная жизнь. А раз этого не происходит, то на место духовного содержания приходят совсем иные вещи и излишнее, даже роскошное благоустройство, и неразумие всякого рода.
Излишнее благоустройство это комфорт внутри кельи? Или труд свыше монашеской меры?
В первую очередь, конечно, ненужный труд. Монашество традиционно связывается с трудом, но труд должен быть дозирован и ограничен. Я бы даже сказал минимален, направлен лишь на поддержание достойной жизни, чтобы не в землянках жить, а в нормальных кельях, но и не более того. Нет нужды, положив один каменный пол в храме, через пять лет его выковыривать и класть другой, а потом еще новее, еще шикарнее.
Мое личное убеждение монастыри должны быть скромными в убранстве храмов и в жизни. Скромные в ту меру, чтобы жизнь была достойной, и уровень комфорта, необходимый современному человеку тоже был у всех насельников должны быть отдельные кельи, необходимые санитарные условия, хорошее питание и т.п. Но вот то, что сверх этого мне представляется для монашества разорительным. Опять же, я никого не обвиняю, но для меня очевидно, что увлечение строительством, комфортом и улучшением жизни основано на том, что этому нет противовеса в духовном делании. Поэтому монастыри есть, в них есть и монахи, и наместники, и настоятельницы, и некоторые из них еще не утратили первоначального монашеского импульса, но так жизнь сложилась, что свою внутреннюю педагогическую и духовную функцию монастыри сегодня не выполняют.
Власть епископа и настоятеля каков механизм и глубина влияния на монастырь каждого из них?
Вы знаете, в разных местах, конечно, по-разному. Последние события в Осетии показали, что вес настоятеля монастыря может превысить вес новоназначенного епископа. Как должно быть? Мне кажется, что монастыри должны, с одной стороны, обладать известной долей независимости и свободы, а с другой это касается учения Церкви и пастырских функций они должны быть под контролем церковной власти. А у нас получается наоборот. Монастыри часто бывают скованы в своей внутренней жизни, но при этом епископ не может справиться с настроениями, которые из этих монастырей идут я даже знаю одну епархию, где у пожилого уже архиерея в подчинении несколько монастырей зелотского типа с полным набором: от непоминания Патриарха до неприятия ИНН, паспортов они этим живут. И когда этому владыке что-то говорят об этих монастырях, он отмахивается: «даже слушать про них не хочу». Потому что он ничего не может сделать с ними. Так что здесь всё должно быть на своих местах.
Известно, что изначальное устройство монастырей было таким: подвижник подвизался сам, затем вокруг него собирался круг учеников и таким образом получался монастырь. Так основаны все наши древние монастыри, достаточно вспомнить Лавру преподобного Сергия. Выборность настоятеля, конечно, имела особое значение. Сегодня у нас никакой выборности нет. Трудно в современных условиях говорить хорошо это, или плохо Скорее, все-таки плохо. Уж коли мы говорим об общежительном монастырском уставе, то выбор настоятеля братством один из столпов, на котором этот устав зиждется. Назначение наместника, настоятеля или настоятельницы «сверху» уже разрушает общежительный устав, потому что тут же привносится то социальное расслоение, о котором мы сказали выше.
Духовная жизнь насельников подчинена в большей степени духовнику и игумену (или игуменье) обители. Есть ряд вопросов, решение которых принадлежит только им решение о постриге насельника или насельницы, к примеру, личное молитвенное правило, некоторые условия внутренней жизни. Насколько легитимно вмешательство епископа в принятие таких исключительно духовных решений?
Ну, насчет женских монастырей мне представляется, что это должно быть всё же внутренним делом монастыря. Коль скоро игуменья поставлена законной церковной властью и ей вручается вся ответственность за духовную жизнь сестер то ей решать. Другое дело, что взять благословение архиерея на это, конечно, необходимо но именно благословение, а не навязывание игуменье вдруг пришедших архиерею решений.
Что касается мужских монастырей, то тут ситуация сложнее, потому что насельников предполагается рукополагать а это, естественно, зона ответственности епископа. Можно вопрос поставить так: нужно ли монастырям большое количество иеромонахов? Это, в свою очередь, обращает внимание на проблему пастырской деятельности в монастыре и их открытости для мирян. Я считаю древнее монастырское устройство, при котором священники были очень редки и поставлялись только для братии, более правильным, ведь сегодня монастыри превратились в комбинаты ритуальных услуг для народа Божьего. Причем эти услуги нередко бывают очень низкого качества, особенно в области исповеди и пастырского окормления.
Что значит для монастыря устав? Сейчас идет работа над созданием нового типового устава. Могут ли монастыри быть типовыми?
Плоды многих размышлений на эту тему приводят меня к убеждению, что в каждом монастыре должен быть свой устав. Например, устав городского и сельского монастыря не может быть одинаковым.
Может ли епископ по своему усмотрению менять монастырю устав?
У нас епископ все может. Поэтому, возможно, сегодня и предпринимаются усилия по созданию единого общецерковного устава, чтобы не допустить таких неожиданных влияний на жизнь монастыря. Но, по моему представлению, единый устав должен обозначать какие-то основные вещи, без конкретизации, оставляя возможность монастырю вносить собственные уточнения в связи с местными условиями его жизни.
Искони устав пишется во след жизни монастыря, а не «спускается сверху». Смена устава неминуемо приводит к духовному разорению обители. Я говорю сейчас о монастырях не зилотского типа. Не потому ли считается вредным менять монастыри, что именно смена устава разоряет духовную жизнь монаха?
Да, прочность устава очень важна. С другой стороны, я часто вспоминаю историю, когда к святителю Нектарию Эгинскому пришел священник, который основал монастырь, и спрашивал у святителя, какой должен быть устав. Преподобный Нектарий снял с полки Евангелие, дал ему и сказал: вот ваш устав.
Отец Петр, в России несколько сот монастырей. Но в них почти нет духовников даже теперь, когда прошло 20 лет с начала восстановления монашеской жизни в России. Имеет ли вообще смысл монастырь, если у насельников в нем нет опытного духовного руководителя?
Если обратиться к истории, то мы увидим, что в советское время русская монашеская традиция, и без того довольно слабая, была прервана. Слабой она была и в прежние времена потому, что среди всего множества русских монастырей такие обители, как Оптина пустынь с ее старцами, или Гефсиманский скит, где в начале XX века подвизался старец Варнава, были редкостью.
После Второй мировой войны открыли несколько монастырей Троице-Сергиеву Лавру, например, в них приходили насельники из разоренных в 20-е, 30-е годы обителей. Тем самым сохранялась хоть какая-то формальная преемственность. При этом необходимо учитывать, что тогда была особая атмосфера в безбожной атеистической стране сам по себе дух жизни в монастырях был духовно «простым», определённым это было очевидное противостояние безбожному миру. Был особенный смысл в монастырях; а у их насельников очень определённая мотивация.
После крушения СССР, или незадолго до его конца, старое поколение монахов стало уходить в мир иной, и одновременно в монастырях наступило время романтики. Я помню, как тогда ездил в Оптину Пустынь, только начинающую восстановительные работы, и мечтал остаться в ней насельником, но промыслом Божиим пошел потом в другой монастырь. Очень хорошо помню атмосферу тех лет среди насельников: восстановление поруганных святынь мы трудились не покладая рук по 20 часов в сутки. И был очень радостный дух все, кто помнят Оптину при владыке Евлогии, нынешнем Владимирском архиепископе, с этим согласятся. И конечно, как только стало возможно, сразу были открыты большинство монастырей. Стремление Церкви вернуть тот строй жизни, которым она жила до октябрьского переворота, закономерно. Люди воодушевлялись искренним внутренним стремлением к монашеству. Однако затем суровая жизнь все расставила по своим местам, и монашеская преемственность оказалась гораздо более серьезной проблемой, чем нам поначалу представлялось.
Мы думали (и я хорошо это помню по себе), что, восстановив внешние условия для монастырской жизни возведя стены, воссоздав храмы и начав уставное монастырское богослужение мы по книгам сможем восстановить и само монашество. Оказалось, что нет, не получилось. А монастыри тем временем уже были открыты и вовсю принимали новых насельников и паломников.
Может, не нужно было сразу открывать столько монастырей?
Давайте вести беседу не с позиции упреков или осуждения, а попытаемся разобраться, что же с нами монахами произошло за прошедшие 20 лет. Монастыри открывались, потому что были желающие придти в них ради служения Богу. Не было никаких разнарядок, ничего формального это было желание верующих душ. И тем не менее, оказалось, что из-за отсутствия наставников и вообще традиции монашеской жизни, а может, и из-за более глубоких причин, все то, что мы узнавали из книг не «сработало».
Я могу это утверждать, потому что благодаря мудрости и любви наместника моего монастыря, в котором я жил и живу, и с его благословения, у меня была возможность испытать все книжные формы монастырской жизни. Он отпустил меня на год пожить скитской жизнью мы с братией жили в горах и некоторое время я жил в лесах совсем один. Этот полезный опыт привел меня к убеждению, что внешний строй жизни, описанный у Святых Отцов, современным инокам нужно воспринимать очень аккуратно и критично.
В первое десятилетие свободы, в 1990-х годах, монахи на своем горьком опыте проходили наставления Святых Отцов, к которым они с большим энтузиазмом обратились в начале своей монашеской жизни. Здесь нужно подчеркнуть важность такого именно практического опыта, потому что одно чтение не передаст сути содержания святоотеческих творений. И вот когда иноки собственными силами и опытом проходили, в меру своих сил а я свидетельствую, что энтузиазм и решимость были самыми настоящими и максимальными святоотеческие назидания, то через десяток лет стало ясно, что каждая эпоха, в том числе и монашеского делания, имеет свой контекст, и выдранные из этого контекста святоотеческие наставления невозможно применить к жизни.
Таким образом, жизнь в монастырях, начавшись со святоотеческого энтузиазма, затем изменилась. Некоторое время она была подчинена инерции, которую обители получили в момент своего возобновления. Но затем оказалось, что на место духовных плодов пришло иное содержание. Скажем, во многих монастырях развилось кликушество, зелотство и ревность не по разуму; многие монастыри пошли по пути излишнего развития внешней жизни; для многих Святые Отцы обернулись фарисейством и уставщичеством, и т.д. То есть выявилась очевидная подмена несостоявшейся подлинной духовно-монашеской жизни чем-то более доступным.
Здесь очень важно подчеркнуть, что общежительное монашество, в числе прочего, подразумевает замену иерархичной социальности человека, которая в него изначально и естественно заложена Богом, духовным деланием, высшим духовным содержанием. Если такой замены, такого восполнения естественного устроения духовным содержанием не происходит, то социальность входит в противоречие с монастырским уставом и влечет за собой социальное расслоение внутри монастыря.
Начальство начинает жить иначе, чем рядовые насельники; последние в душе хотят не духовных, а социальных изменений в своей жизни, и т п. Я не для осуждения это говорю; ещё раз повторю это естественно для человеческого общежития, но общежитие монашеское должно быть устроено принципиально иначе, в нём эту социальную функцию должна замещать живая духовная жизнь. А раз этого не происходит, то на место духовного содержания приходят совсем иные вещи и излишнее, даже роскошное благоустройство, и неразумие всякого рода.
Излишнее благоустройство это комфорт внутри кельи? Или труд свыше монашеской меры?
В первую очередь, конечно, ненужный труд. Монашество традиционно связывается с трудом, но труд должен быть дозирован и ограничен. Я бы даже сказал минимален, направлен лишь на поддержание достойной жизни, чтобы не в землянках жить, а в нормальных кельях, но и не более того. Нет нужды, положив один каменный пол в храме, через пять лет его выковыривать и класть другой, а потом еще новее, еще шикарнее.
Мое личное убеждение монастыри должны быть скромными в убранстве храмов и в жизни. Скромные в ту меру, чтобы жизнь была достойной, и уровень комфорта, необходимый современному человеку тоже был у всех насельников должны быть отдельные кельи, необходимые санитарные условия, хорошее питание и т.п. Но вот то, что сверх этого мне представляется для монашества разорительным. Опять же, я никого не обвиняю, но для меня очевидно, что увлечение строительством, комфортом и улучшением жизни основано на том, что этому нет противовеса в духовном делании. Поэтому монастыри есть, в них есть и монахи, и наместники, и настоятельницы, и некоторые из них еще не утратили первоначального монашеского импульса, но так жизнь сложилась, что свою внутреннюю педагогическую и духовную функцию монастыри сегодня не выполняют.
Власть епископа и настоятеля каков механизм и глубина влияния на монастырь каждого из них?
Вы знаете, в разных местах, конечно, по-разному. Последние события в Осетии показали, что вес настоятеля монастыря может превысить вес новоназначенного епископа. Как должно быть? Мне кажется, что монастыри должны, с одной стороны, обладать известной долей независимости и свободы, а с другой это касается учения Церкви и пастырских функций они должны быть под контролем церковной власти. А у нас получается наоборот. Монастыри часто бывают скованы в своей внутренней жизни, но при этом епископ не может справиться с настроениями, которые из этих монастырей идут я даже знаю одну епархию, где у пожилого уже архиерея в подчинении несколько монастырей зелотского типа с полным набором: от непоминания Патриарха до неприятия ИНН, паспортов они этим живут. И когда этому владыке что-то говорят об этих монастырях, он отмахивается: «даже слушать про них не хочу». Потому что он ничего не может сделать с ними. Так что здесь всё должно быть на своих местах.
Известно, что изначальное устройство монастырей было таким: подвижник подвизался сам, затем вокруг него собирался круг учеников и таким образом получался монастырь. Так основаны все наши древние монастыри, достаточно вспомнить Лавру преподобного Сергия. Выборность настоятеля, конечно, имела особое значение. Сегодня у нас никакой выборности нет. Трудно в современных условиях говорить хорошо это, или плохо Скорее, все-таки плохо. Уж коли мы говорим об общежительном монастырском уставе, то выбор настоятеля братством один из столпов, на котором этот устав зиждется. Назначение наместника, настоятеля или настоятельницы «сверху» уже разрушает общежительный устав, потому что тут же привносится то социальное расслоение, о котором мы сказали выше.
Духовная жизнь насельников подчинена в большей степени духовнику и игумену (или игуменье) обители. Есть ряд вопросов, решение которых принадлежит только им решение о постриге насельника или насельницы, к примеру, личное молитвенное правило, некоторые условия внутренней жизни. Насколько легитимно вмешательство епископа в принятие таких исключительно духовных решений?
Ну, насчет женских монастырей мне представляется, что это должно быть всё же внутренним делом монастыря. Коль скоро игуменья поставлена законной церковной властью и ей вручается вся ответственность за духовную жизнь сестер то ей решать. Другое дело, что взять благословение архиерея на это, конечно, необходимо но именно благословение, а не навязывание игуменье вдруг пришедших архиерею решений.
Что касается мужских монастырей, то тут ситуация сложнее, потому что насельников предполагается рукополагать а это, естественно, зона ответственности епископа. Можно вопрос поставить так: нужно ли монастырям большое количество иеромонахов? Это, в свою очередь, обращает внимание на проблему пастырской деятельности в монастыре и их открытости для мирян. Я считаю древнее монастырское устройство, при котором священники были очень редки и поставлялись только для братии, более правильным, ведь сегодня монастыри превратились в комбинаты ритуальных услуг для народа Божьего. Причем эти услуги нередко бывают очень низкого качества, особенно в области исповеди и пастырского окормления.
Что значит для монастыря устав? Сейчас идет работа над созданием нового типового устава. Могут ли монастыри быть типовыми?
Плоды многих размышлений на эту тему приводят меня к убеждению, что в каждом монастыре должен быть свой устав. Например, устав городского и сельского монастыря не может быть одинаковым.
Может ли епископ по своему усмотрению менять монастырю устав?
У нас епископ все может. Поэтому, возможно, сегодня и предпринимаются усилия по созданию единого общецерковного устава, чтобы не допустить таких неожиданных влияний на жизнь монастыря. Но, по моему представлению, единый устав должен обозначать какие-то основные вещи, без конкретизации, оставляя возможность монастырю вносить собственные уточнения в связи с местными условиями его жизни.
Искони устав пишется во след жизни монастыря, а не «спускается сверху». Смена устава неминуемо приводит к духовному разорению обители. Я говорю сейчас о монастырях не зилотского типа. Не потому ли считается вредным менять монастыри, что именно смена устава разоряет духовную жизнь монаха?
Да, прочность устава очень важна. С другой стороны, я часто вспоминаю историю, когда к святителю Нектарию Эгинскому пришел священник, который основал монастырь, и спрашивал у святителя, какой должен быть устав. Преподобный Нектарий снял с полки Евангелие, дал ему и сказал: вот ваш устав.
Комментарий