Твитнуть
Ядро Церкви
Чем дольше я думаю о жизни Церкви, наблюдаю ее, тем больше прихожу к убеждению, что в современном христианстве, в том числе и даже особенно в православии, утрачено что-то очень важное, быть может, самое главное, без чего не может быть полноценной духовной жизни, в принципе, а может быть некое ущербное ее подобие не жизнь с Богом, а так, жалкое существование, тень великого прошлого.
Сравнить хотя бы жизнь первой христианской общины в Иерусалиме, когда у всех верующих все было общее причем не только имение, но и душа, и сердце. Была одна общая Христова жизнь на всех. Нет, я понимаю, что то благодатное время долго продолжаться, наверное, не могло. Оно было дано даже не как труднодостижимый идеал или эталон, а как норма, к которой нужно стремиться, но и воплощать. Понятно, что это было еще даже не детство Церкви (детство придет позже, во времена апостольских посланий), а младенчество, своего рода грудное вскармливание, когда новорожденная Церковь была прижата к груди, к сердцу Бога. Тот дар прекрасной, чистой, восторженной любви был дан Церкви как бы по благодати подобно тому, как он был дан в свое время Адаму и Еве. И подобно первым людям, Церковь постепенно утратила его, да и могла ли не утратить, проходя через историю мира со всеми ее трагическими перипетиями. И все-таки сравнение с современностью напрашивается тогда одна общая жизнь на всех, теперь предельно индивидуализированная жизнь членов, когда на выходе из храма мы даже не узнаем, не здороваемся и не интересуемся теми, с кем только что приносили жертву любви. Тогда свобода во Христе, любовь, не требующая обрядов, канонов, богослужебной помпезности, свет, излучаемый сердцами и светящий целому миру, теперь почти исключительно внешний лоск, надутость при внутренней пустоте. Мы стали «имеющими вид благочестия, силы же его отрекшимися».
В итоге одни ищущие души разочаровываются в церкви, соблазнившись этим внешним блеском при внутренней тьме, засильем обрядности и отсутствием живого слова Божьего, другие, напротив, очаровываются всем этим (не хуже ли это первого?), и только третьи (которыми я искренне восхищаюсь), пожалуй, наиболее проницательные и духовно чуткие, видя происходящее и прозревая суть, мучась в душе, почему-то остаются верны Церкви, как будто разумея самое главное, сокровенное, как будто видя Воскресшего Христа там, где уже собрались орлы (сильные мира сего), чтобы пожрать труп (Церкви). Но Церковь жива, жизнь Христова струится в ней, а порой только лишь теплится и вот от нас во многом зависит, возобладает ли жизнь над смертью, воспрянет ли Церковь ото сна «проснись спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос».
Апостольская Церковь, веру в которую мы исповедуем, по-прежнему жива в глубинах церковного сознания, в памяти церковной. Это братство любви, без которой теряет смысл, и становится анти-евангельской личная гонка за благочестием, нередко основанная на трудноразличимом духовном эгоизме и скряжничестве, и потому неизменно приводящая к оскудению подлинной любви и укоренению в самоправедности так рождается своеобразный идеал духовного супермена, по сути анти-Христа.
Отвергнув евангельский образ жизни, мы становимся на скользкий путь личного благочестия, не имея силы бороться с грехом, поскольку сила дается только единству в любви, и изо дня в день вынуждены ходить по некоему замкнутому порочному кругу, падая, вставая и вновь падая на том же самом месте. Выпав из благодатной братской жизни, мы словно обречены теперь жить по иному закону, не закону любви, не Сионскому закону свободы, рождающему сынов, но Синайскому закону правил и установлений, рождающему в рабство.
Невозможно любить Бога, не любя братьев но как любить тех, которых нет, которых не видишь? Во времена апостолов невидимым был только Бог, хотя и Он становился явным через святую жизнь верных. В сегодняшней Церкви невидимыми становятся уже люди, призванные являть Бога. И, как результат, свидетельство Церкви остается бесплодным, а голос не услышанным. Свидетельствует не Церковь, не мы, как народ Божий, а те единицы святых угодников, которые вопреки, а не благодаря царящей в Церкви атмосфере, тем не менее, светят миру. Но и их свет, мне думается, мог бы быть куда ярче, если бы мы, остальные, не изменяли своему призванию, и не только бы теоретически веровали «во святую и апостольскую церковь», но и были ею на деле.
17.06.2008
Сравнить хотя бы жизнь первой христианской общины в Иерусалиме, когда у всех верующих все было общее причем не только имение, но и душа, и сердце. Была одна общая Христова жизнь на всех. Нет, я понимаю, что то благодатное время долго продолжаться, наверное, не могло. Оно было дано даже не как труднодостижимый идеал или эталон, а как норма, к которой нужно стремиться, но и воплощать. Понятно, что это было еще даже не детство Церкви (детство придет позже, во времена апостольских посланий), а младенчество, своего рода грудное вскармливание, когда новорожденная Церковь была прижата к груди, к сердцу Бога. Тот дар прекрасной, чистой, восторженной любви был дан Церкви как бы по благодати подобно тому, как он был дан в свое время Адаму и Еве. И подобно первым людям, Церковь постепенно утратила его, да и могла ли не утратить, проходя через историю мира со всеми ее трагическими перипетиями. И все-таки сравнение с современностью напрашивается тогда одна общая жизнь на всех, теперь предельно индивидуализированная жизнь членов, когда на выходе из храма мы даже не узнаем, не здороваемся и не интересуемся теми, с кем только что приносили жертву любви. Тогда свобода во Христе, любовь, не требующая обрядов, канонов, богослужебной помпезности, свет, излучаемый сердцами и светящий целому миру, теперь почти исключительно внешний лоск, надутость при внутренней пустоте. Мы стали «имеющими вид благочестия, силы же его отрекшимися».
В итоге одни ищущие души разочаровываются в церкви, соблазнившись этим внешним блеском при внутренней тьме, засильем обрядности и отсутствием живого слова Божьего, другие, напротив, очаровываются всем этим (не хуже ли это первого?), и только третьи (которыми я искренне восхищаюсь), пожалуй, наиболее проницательные и духовно чуткие, видя происходящее и прозревая суть, мучась в душе, почему-то остаются верны Церкви, как будто разумея самое главное, сокровенное, как будто видя Воскресшего Христа там, где уже собрались орлы (сильные мира сего), чтобы пожрать труп (Церкви). Но Церковь жива, жизнь Христова струится в ней, а порой только лишь теплится и вот от нас во многом зависит, возобладает ли жизнь над смертью, воспрянет ли Церковь ото сна «проснись спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос».
Апостольская Церковь, веру в которую мы исповедуем, по-прежнему жива в глубинах церковного сознания, в памяти церковной. Это братство любви, без которой теряет смысл, и становится анти-евангельской личная гонка за благочестием, нередко основанная на трудноразличимом духовном эгоизме и скряжничестве, и потому неизменно приводящая к оскудению подлинной любви и укоренению в самоправедности так рождается своеобразный идеал духовного супермена, по сути анти-Христа.
Отвергнув евангельский образ жизни, мы становимся на скользкий путь личного благочестия, не имея силы бороться с грехом, поскольку сила дается только единству в любви, и изо дня в день вынуждены ходить по некоему замкнутому порочному кругу, падая, вставая и вновь падая на том же самом месте. Выпав из благодатной братской жизни, мы словно обречены теперь жить по иному закону, не закону любви, не Сионскому закону свободы, рождающему сынов, но Синайскому закону правил и установлений, рождающему в рабство.
Невозможно любить Бога, не любя братьев но как любить тех, которых нет, которых не видишь? Во времена апостолов невидимым был только Бог, хотя и Он становился явным через святую жизнь верных. В сегодняшней Церкви невидимыми становятся уже люди, призванные являть Бога. И, как результат, свидетельство Церкви остается бесплодным, а голос не услышанным. Свидетельствует не Церковь, не мы, как народ Божий, а те единицы святых угодников, которые вопреки, а не благодаря царящей в Церкви атмосфере, тем не менее, светят миру. Но и их свет, мне думается, мог бы быть куда ярче, если бы мы, остальные, не изменяли своему призванию, и не только бы теоретически веровали «во святую и апостольскую церковь», но и были ею на деле.
17.06.2008
), конкурсы худ. фотографии, школа рисования, изучение Библии на английском, молитвенный труд. Все для того что бы наладить горизонтальные связи между людьми. Но если люди не хотят раскрываться, как их заставишь? Или как в одном детском фильме: " Щаз как дам тебе больно и ты бысто полюбишь меня как миленький!"? 
Левиафан рисует им пожар некой любви по всей земле, аж "Да мы установим Новый Мировой Порядок ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ"; "Бог заплатил за всех людей!" "Цена Жертвы Иисуса Христа - ВЕСЬ МИР!" ВО КАК взял Левиафан под ревность за Бога, да еще и в нешуточной Силе духовной ревность.
Комментарий