Демос Шакарян. История армянских пятидесятников. Отрывки из книги.

[Ольга Владим.]

...
Не беспокойся численностью. Таким было Божье слово ко мне от начала. Когда Дух управляет, численность превзойдет разумение человека.
А когда Дух не управляет...

В 1957 году С. С. Форд взял меня в двухнедельное посещение десятка отделов на юге. Мы в особенности вынесли хорошее впечатление после посещения группы в Хьюстоне, Техас. Более шестисот душ собралось тогда на субботний завтрак.

"Я не вполне понимаю", сказал один человек с печалью, когда мы после сидели и беседовали. "Мы должны бы достигать тысячи людей, а не сотни".

"Вы только что начали ваши собрания, всего лишь несколько месяцев. Для этого требуется время..."

"Не в Техасе! Здесь в Техасе мы все делаем большим и быстро". Он вскочил на ноги. Худощавый, стройный, бизнесмен недвижимым имуществом, его профессия была доказательством его слов. "Давайте снимем зал! Наймем машину с громкоговорителем. Начнем передавать с радиостанции. Подымем весь этот город на ноги!"

Энди СоРелль, президент отдела, сомнительно покачал головой, но другие не обратили на это внимания. "Мы снимем городскую Аудиторию! Она вмещает шесть тысяч шестьсот человек. Когда люди услышали, что к нам приехал Демос Шакарян, мы наполним помещение!"

Я с ужасом посмотрел на него. "Я? Кто пожелал слушать меня? Я не спикер. Между прочим мне необходимо вернуться домой и заняться покупкой сена и..."

Но никто не обращал внимания на мои аргументы. Мы с С.С. Фордом проведем еще одну неделю в посещении отделов в штате Луизиана и Миссисипи, а затем вернемся обратно в Хьюстон. "Одной недели для объявлений в Техасе будет достаточно".

Благодаря моей любви к Богу и большому штату Техас, я почти согласился. Во время последующих десяти дней я убеждал себя, что собрания в Хьюстоне не будут большими. Если я чему либо научился за этих шесть лет в Обществе, то это тому, что в этой мистической реальности, называемой Телом Христа, каждый отдельный член имеет свою функцию. Некоторые родились быть организаторами. Другие были вдохновенными проповедниками. Иные могли давать советы. И если кто займет не свое служение, он не только не сделает первоклассной работы, он помешает течению силы тому, кому она принадлежит.

Что же касается моего служения, то я был уверен в нем с тех пор, как прозвучали трубы на Голливудских холмах. Я был помощником. В мое служение входила обязанность приготовить место и время и возможность другим быть светильниками. Мой дар не был меньшим других. Он был исключительно моим.

Мое имя освещено над аудиторией. Все собрание сосредоточено на мне. Для меня это казалось неправильным и чем больше я боролся с подготовкой моей речи, тем больше я приходил к убеждению, что такой подход будет неуспешным.
"В чем твои трудности?" С.С. Форд спрашивал меня, когда я страницу за страницей рвал, комкал и бросал в мусорный ящик записки моей речи. "Ты говорил сотни речей".

Но это не совсем верно. Я никогда не говорил речей. Я вставал и я говорил. Когда я делал то, на что я был призван, как представлять других, указывать другим на их возможности у меня были слова. Но при мысли, что тысячи лиц обращены на меня и ждут моего руководства, я теряюсь.

Приехав в Хьюстон я был в панике. Энди и Максин СоРелль перед собранием пригласили нас в свой дом на обед, но я волновался и не мог кушать. Чтобы не обидеть их повариху Лотти Джефферсон, я только прикасался к пище.

Без четверти семь мы в двух машинах отправились в Сити Аудиторию: Лотти Джефферсон, Энди, Максин не смогла поехать, С.С. Форд и я и еще трое гостей. На километр расстояния мы видели свет над аудиторией, который светил, как судный огонь. Распорядители стоянок, одетые в форму, подбежали открыть наши двери в машине.

На широкий площади автомобильных стоянок было всего точно пять машин. Мы посмотрели на часы: было пятнадцать минут восьмого. Собрание должно было начаться в половину восьмого. Через боковую дверь мы вошли в громадную аудиторию, поражающе светлую и тихую. В помещение не было никого, кроме сторожа у заднего выхода.

"Я поставил горшки с цветами так, как вы хотели", крикнул он бизнесмену недвижимым имуществом. Мы медленно прошли средним проходом, слыша наши шаги в пещерном зале. Очевидно, пять машин на стоянке принадлежали сторожу и рабочим.

На платформе стоял ряд стульев, на которые сверху падал свет, но никто не пожелал сесть там. Мы заняли семь мест на низу у платформы. Мы не заполнили даже одного ряда. Я посмотрел на часы было двадцать пять минут восьмого.
Внезапно я исполнился необыкновенной надеждой. Возможно, что никто не придет! Ни один! Может быть, Бог вступается за меня, чтобы защитить меня от моего непослушания.

"Я уверен, что подал правильную дату в газеты", повторял бизнесмен по продаже имущества.

В половину восьмого он тоже начал молиться, чтобы никто не пришел. Что мы им скажем и как объясним про наше "громадное собрание", на которое никто не пришел?

В восемь часов нам стало ясно, что Бог сделал невозможное. В городе, где шестьсот человек могут вовремя собраться на утреннее собрание в субботу, не могли придти на собрание, на котором не было Божьего благословения, поэтому Бог покрыл его покрывалом. Наш бизнесмен по продаже имущества, с сердцем, величиной в штат Техас, должен был первым признать это публично и начал славить за это Бога.

"Что же мы будем делать теперь?" спросил Энди. "Мы сняли это помещение на целый вечер. Будем проводить собрание, хотя нас семь".

"Ты имеешь что-то записанным, Демос? спросил С.С. Форд. Но ничто не могло заставить меня вытянуть из моего кармана те много раз перечеркнутые страницы.

"Если так, то я буду говорить", сказала Лотти Джефферсон. "Я всегда хотела говорить в таком красивом помещении, как это!"

Она поднялась со своего места, вышла наперед аудитории и начала говорить. Сама она была очень маленькой персоной, весом не более сорока пяти килограммов, но когда она говорила об Иисусе, ее голос наполнил аудиторию в шесть тысяч шестьсот мест. Она проповедовала тридцать пять минут, как будто бы вся аудитория была заполнена людьми. Она была так преисполнена Божьей любовью и каждое слово было так правдиво, что я освободился от напряжения, которое мучило меня целую прошлую неделю.

Я не мог понять лишь одного, почему она сделала призыв в конце собрания. Все шестеро нас в собрании давным-давно "отдали наши сердца Иисусу", как она просила нас сделать.

Ее речь была прекрасной, которую я никогда не забуду. Послышались чьи-то шаги. Длинным пустым проходом шел сторож, слезы текли по его лицу. Он пришел наперед платформы, склонил свои колени и отдал свое сердце Иисусу. И Лотти Джефферсон, с манерой евангелиста, который каждый день принимает сотни людей в Царство Божье, положила свои руки на его голову и начала с ним молиться.

Кто знает? Может быть здесь не было никакой ошибки. Может быть Сити Аудитория на этом вечере была Божьим местом для всех нас и для этого человека, которого нашел Господь. Я еще узнал, о чем часто упоминалось, и думал, нуждаются ли другие об этом упоминании так часто как я, что только Дух может привлечь людей к Иисусу.
И только дарами, которые Он применит для этой цели.


...

[Ольга Владим.]

...
И только дарами, которые Он применит для этой цели.

Он не дал мне дар евангелиста. Я могу быть только свидетелем. Всякий христианин есть свидетель. Только место для моего свидетельства об Иисусе, по всей вероятности, будет коровником, нежели платформой. Вот какую первоначальную мечту дал мне Бог:

Быть торговцем автомобилей, как Линвуд Саффорд из Вашингтон, штат Колумбия, который говорит другим торговцам машинами о Боге.

Быть адвокатом, как Кермит Брэдфорд из Атланты, Джорджия, свидетельствующий другим адвокатам.

Быть молочником, говорящим другим скотоводам. Все это было так просто, начиная простым языком, в общих интересах...

Всякий молочный фермер заинтересован разводом хорошей породы коров. Для нас идея эта самая захватывающая в мире. Во-первых найти это неуловимо совершенное животное, которое с течением времени передаст свои хорошие качества следующему поколению. Каждый месяц я прочитывал журнал Холстейн-фризиан Ассоциации, изучая карту генеалогии. И всякий раз я был под сильным впечатлением способа развития новой породы Борк на ферме Пабста в штате Висконсин.

Я припоминаю, когда мы первый раз проходили через чистые коровники для телят, с намереньем найти племенного бычка, который передал бы свои качества нашим стадам. Первое животное, которым я заинтересовался, стоило 25,000 долларов, гораздо больше, чем я мог заплатить. Были здесь животные между этими двух и трех месячными телятами в цене 50,000, а другие в этом же возрасте 1,000 долларов.

Наконец я его нашел. В ограде у южной стены коровника стоял крепкий небольшой бычок, который выделялся среди других, как будто бы свет сиял на него. Это было то же самое явление, которое не переставало поражать меня в собраниях нашего Общества, где в переполненной людьми комнате до четырехсот человек, я внезапно "увижу", кого мне позвать следующим. Теперь это животное в сто килограммов выделялось таким же способом.

Я подошел к его стойлу. Его звали Пабст Лидер, цена: 5,000 долларов. Я прочитал подробности о нем и мне он понравился. Его мать была в категории Е (отличная продукция молока); его отец был отцом свыше пятидесяти дочерей категории Е. Сведения эти были лишь подтверждением того, что я уже знал, когда его увидел.

"Я возьму Пабст Лидера", я сказал, когда заведующий фермой подошел ко мне. Господин Сильвестр посмотрел на меня с удивлением. Скотоводы никогда не делают скорых решений. Они решают после продолжительных совещаний со своими советниками.

"Вы уверены в вашем решении? Я хотел показать вам других животных в следующем коровнике. Господин Пабст думает, что вы могли бы заинтересоваться ими..." "Я весьма уверен, господин Сильвестр".

Животное было поставлено в особую клетку и доставлено к нам с добавочными 350.00 долларов за перевоз и я заплатил полную цену в 5,350.00 долларов за Лидера. Десять первых дочерей племенного быка дают весьма точную картину его способности в будущем. Каждая из первых десяти коров Лидера унаследовала его высшие качества: вид, сопротивление болезням, высокое качество продукции молока. Даже некоторые из наших небольших коров произвели телят не со своими недостатками, но с его добрыми качествами. В течение пятнадцати лет, в которые мы держали его для плода, он произвел около пяти тысяч дочерей, каждая из них с безошибочными качествами своего отца. Пабст Лидер был таким племенным быком, который случается один на миллион, со всеми способностями передать свои качества всякий раз.

Господин Сильвестр с печалью рассказал нам, что животное, которое в том же сезоне он продал за 50,000 долларов не оправдало ожидаемых от него результатов. А маленький бычок, которого ты выбрал, стоит два раза по 50,000 долларов.
Такие случаи не являются исключением. Каждый племенной бык, которого мы купили на Пабст ферме, оправдал свою стоимость. Свидетельствую, потому что не могу молчать.

Я припоминаю, одного дня господин Сильвестр склонился над столом в фермерской столовой весьма серьезный и задумчивый. "Подойди сюда, Шакарян. Ты не делаешь этот выбор на месте, как ты показываешь. У тебя есть советник, не так ли? Кто-то едет перед тобой и дает тебе советы".

"Да, господин Сильвестр, сказать по правде, да, я имею советника".
Он с удовольствием посмотрел вокруг стола. "Я так и знал! Кто он? Скажи! Мы не набавим цены лишь потому, что будем знать твоего советника".
"Ты говоришь, что не знаешь моего Советника?"
"Конечно, нет! К нам приходят купцы и маклеры десятками во всякое время. У тебя очевидно советник профессиональный".
"Наверно знает про животных больше всех нас вместе взятых в этой комнате".
"Старожил, не так ли?"
"По всей вероятности он дольше в этой коммерции, чем кто другой из нас".
"Специалист по Холстейнам, не так ли?"
"Определенно".

Я воздерживался так долго, как мог. Наконец я рассказал им про моего Советника. Мои слушатели слушали меня затаив свое дыхание. "Господь Иисус сотворил эти животные", я сказал им. Я с вами вижу только наружные качества, а Он видит что внутри животного. Он видит внутреннее содержание человека также".
Слова эти были прекрасным подходом к сердцам и умам этих людей. Всякий случай рассказать о живом Боге для людей, с которыми встречаемся вот в этом цель Общества.

...

[Ольга Владим.]

...
В 1956 году мы зарегистрировали наш первый канадский отдел в Торонто и слово Интернациональное в нашем имени приобрело большее значение. Все же, Канада и Соединенные Штаты не такой уж большой кусок мирового пространства. Я все думал о вселенной, как она вращалась передо мной в видении в 1952 году. Миллионы людей на всех континентах смотрели вверх, живые и с любовью ожидающие пришествия своего Господа.

Декада пятидесятых годов была на исходе и я не видел исполнения этого пророчества. И когда пришла возможность, я почти упустил ее.

Приглашение поступило в декабре 1959 года. Через Организацию САКЕ Общество послало помощь пострадавшим от голода в Республику Гаити. А теперь поступило приглашение от президента страны Франсуа Дювалье провести трехнедельные собрания в его стране.

"Все что я знаю о Дювалье", я сказал группе в Клифтонской Кафетерии в субботу, это то, "что он один из самых абсолютных диктаторов в мире ". Пытки, тайная полиция все там знают по разным рассказам о "Папе Док". Если поехать туда по приглашению его правительства, то все скажут, что мы поддерживаем то, что он делает".

Но Роза не согласилась с нами. "В твоем видении, Демос, была ли какая часть мира не включена лишь по причине правительства, которое там правит?"

Я старался припомнить пророчество. Нет. Всякий континент, всякий остров был наполнен людьми, плечом к плечу, безжизненными и безнадежными в первый раз, а радостными и живыми во второй раз. "Политические разногласия не имели там никакого значения".

"Я не думаю, что это должно иметь значение теперь. Чем хуже политическое положение, тем больше люди нуждаются в уповании на Духа".

И конечно, Роза была права. Так и случилось, что в феврале 1960 года двадцать пять человек из Общества отправились самолетом в Гаити. Мы не знали, что этим первым полетом мы устанавливаем обычай посещения на следующих пятнадцать лет. Мы только знали, что мы сумели как-то сберечь денег на билет и взять наш отпуск на две недели зимой, "а жена моя рассчитывала на свой отпуск летом" и благополучно вернуться домой по молитве наших домашних отделов.

Не успел наш самолет еще подъехать к остановке в Порт-о-Пренс, как в переднюю дверь вошла группа военных, разукрашенных медалями и лентами. "Др. Шакарян здесь?" спросил один из группы, который наверно был переводчиком.

"Я Демос Шакарян", я ответил. "Я только молочник, а не..."
"Приветствуем вас в Гаити, Др. Шакарян. Ваш багаж доставят в гостиницу. Будьте добры, следуйте за нами, пожалуйста".

Мы сошли с самолета перед недоумевающими пассажирами и прошли через двойной ряд солдат с жестким вниманием. Целый ряд черных лимузинов ожидал нас. Мы не проходили даже рядом с таможенным залом, хотя и заполнили так много бумаг в самолете. В сопровождении охраны на мотоциклетах мы с гуденьем проехали городом до отеля Ривьера. Там сенатор Артур Боном, лидер большинства в сенате, ожидал нас.

"Все приготовлено для ваших собраний", сказал он нам на хорошем английском языке.
Узнав, что я молочник, он предложил мне поехать на местный скотной базар. Я был очарован людьми, которых мы встречали по пути, некоторые из них вели коров или одну козу. Женщины на своих головах балансировали высокие корзины с ананасами, арбузами, даже курами, без всяких трудностей. Но к моему удивлению, когда мы достигли базара, я видел, что животных резали и продавали там же на месте. Мухи тучами летали по площади. "Страшная засуха", заметил сенатор Боном. "Самая страшная, какую я помню. Мы вынуждены убивать скот, потому что нет травы на пастбищах".

Сильвио Като Стадион в Порт-о-Пренс вмещает 23 000 и когда наша группа из двадцати пяти человек приехала к половине восьмого вечера, стадион был почти полным. Большая деревянная платформа, размером 7 метров на 20 была поставлена для нас посредине стадиона. Я был бы очень доволен, если бы было с нами на платформе меньше людей в военной форме, но сенатор Боном заверил нас, что присутствие генералов и государственных лиц придает нам важность в глазах публики.

Мы пробовали открыть собрание пением гимнов, но скоро обнаружили, что между нами нет ничего общего. Поэтому мы вернулись на главную тему всех собраний Общества отдельных лиц, дающих свои свидетельства. Опять наш коммерческий подход показал свою ценность. Разницы в теологии, политике, расовой мы этого не касались, когда члены нашей группы давали свои свидетельства через переводчика. Мы затрагивали проблемы общие для всех людей, таких, как недоразумение среди друзей, болезнь в семье, борьба за существование.

На следующий вечер все места в стадионе были заняты и тысячи сидели на траве около стадиона. На третий вечер сенатор Боном определил толпу в тридцать пять тысяч.

Конечно, не все из них пришли молиться.

Во время речи Ерла Прикета произошла неприятность. Ерл управляет индустриальными водоемами в связи с засорением атмосферы и имеет свою коммерцию в штате Нью-Джерси. В этот вечер он рассказывал о своей борьбе с алкоголем. Его рассказ должен бы произвести хорошее впечатление на слушателей. Сенатор Боном сказал нам, что алкоголизм был первой проблемой на острове.

Ерл говорил, как он начал выпивать со своими покупателями, потому что, "если не будешь пить, не продашь". Оказалось позже, что Ерл не мог остановиться. Его жена по этой причине оставила его. Доктор сказал ему, что алкоголь угрожает его здоровью, но он был бессильным перестать пить.

Шум в аудитории начал усиливаться до такой степени, что совершенно заглушал речь Ерла. "Наконец моя печень и мои почки перестали работать", сказал он, "так что доктор дал мне только шесть месяцев жизни. В это время, он припоминает, что кто-то из его друзей пригласил его на завтрак в собрание Общества, которое происходило в Бродвуд Отель в Филадельфии. "Это был тот самый отель, где накануне вечером в среду бармен сказал мне выйти и никогда больше не показываться в этом месте".

Я вытянулся вперед, чтобы разобраться в нарастающем шуме. Мне пришлось быть на том завтраке и собрании и я не забыл Ерла, когда он в чистеньком костюме протянулся на полу, умоляя Бога простить его.

Один из переводчиков наклонился ко мне и сказал: "Видите ли вы тех людей, Др. Шакарян?"

Я посмотрел в сторону, куда он показывал и впервые увидел ряд мужчин, одетых в красные халаты и в красных капюшонах на голове. Их было около трехсот. Они медленно двигались по шлаковой тропинке, которая окружает поле, а за ними следовали несколько человек в обычной одежде.

"Священники Вуду ", сказал мне переводчик. Они идут с намерением помешать нашему собранию".
К этому времени я уже мог различать их пение стаккато поверх шума толпы. Сотни из толпы бежали присоединиться к ним в процессии.

Генерал по правую сторону от меня дал приказ и солдаты, которые стояли позади него, сошли с платформы.

"Что он сказал?" я спросил переводчика.
"Он сказал солдатам быть готовыми. Они знают, что с ними делать".
"Нет, нет, я не советую". Я обратился к генералу. "Пожалуйста, не вызывайте войска!"

Через переводчика генерал сделал такое объяснение. "Если мы их не остановим, то я вам скажу, что случится. Они будут ходить вокруг, пока не соберется за ними большая толпа, а затем они начнут кричать и на этом закончится ваше собрание".

Я обратился к сенатору Боному за поддержкой, но он только пожал плечами. "Я не знаю другого выхода". Я знаю, что сенатор думал не только о присутствующих, а может быть и сотнях тысяч слушателей по радио, по деревнях и горным дорогам на острове. Мы видели некоторые из этих селений, проезжая по горам, где громкоговорители висели на деревьях или на стенах домов и были единственным развлечением для публики длинными, темными ночами.

Ерл пробовал описать чудесную перемену в своей жизни, которая произошла в ту субботу: примирение с женой, "невозможное", по словам врачей, исцеление тела. Он перестал говорить и обратился ко мне за советом. Змеиная линия, следующая за священниками вуду, выросла в более чем тысячу человек и увеличивалась с каждой минутой. И если бы мы применили местный способ силы, чтобы защитить наше собрание, мы бы противоречили тому, ради чего приехали на остров. Мы приехали сюда, чтобы демонстрировать силу Божью, а не силу оружия.

"Пожалуйста, генерал", я умолял. "Подождите. Есть лучший способ".

Но когда двадцать пять нас из Общества второпях собрались в конце платформы, я хотел бы знать этот лучший способ. Перед глазами этой тысячной толпы, которая смотрела на нас, что мы будем делать, мы стали в кружок, положили руки один другому на плечи и начали молиться. Через некоторое время я открыл мои глаза и посмотрел на толпу по всему стадиону. Положение ухудшилось. Марширующих стало около двух тысяч и они начинали рукоплескать. Поредевшая публика в рядах начала тоже рукоплескать, качаясь взад и вперед в неприличной ритмической форме. Начали подниматься крики. "Я их успокою", сказал генерал. "Нет", я сказал. "Еще подождем". Я опять склонил мою голову. "Господи, это Твое время! Господи, сохрани Твое собрание!"

Где-то в рядах позади нас раздался крик. Я быстро повернулся и подумал, что, наверно, кто-то был поранен ножом. Солдаты быстро побежали на крик. Затем мы все увидели мужчину и женщину мужчина нес в руках дитя и торопился через траву к платформе.

По другую сторону поля марш превратился в ритмический танец. Пара с ребенком подошла к платформе. Сенатор Боном очень скоренько подошел к краю платформы и посмотрел на них.

Через несколько минут он вернулся, держа в руках тоненького мальчика лет восьми или девяти, который с изумлением смотрел своими впалыми темными глазами.

"Этого мальчика", он сказал, " я знаю! Он из моего района Я знаю его родителей всю мою жизнь!"
Он смотрел на нас, то на одного, то на другого, дрожа от волнения. "Он видит! Случилось это когда ты говорил", обратился он к Ерлу. "Его глаза открылись! Он может видеть!"

Я не мог понять происходящего. "Ты говоришь, что он был слепой?" Проговорил я.

Сенатор проговорил ко мне с раздражением. "Родился слепым! Был слепым всю свою жизнь до этого времени!" С мальчиком на руках он подбежал к микрофону. Сперва никто его не слышал из за гула и треска в ладоши. Но постепенно, видя перед собой высокую и стройную фигуру сенатора у микрофона с мальчиком на руках, некоторые успокоились. Переводчик был настолько поражен происшедшим, что с трудом мог переводить то, что говорил сенатор для толпы. Но очень скоро мы заметили перемену в настроении толпы. Хотя марширование еще продолжалось, но шум и гул утихал. Рукоплескания становились реже. Все теперь смотрели на сенатора.

С быстротой электричества реакция прошла по рядам. Люди начали плакать, то здесь, то там я видел людей с поднятыми к небу руками. Наконец даже одетые в красные халаты жрецы перестали петь и стояли в замешательстве.

Маленький мальчик, который был причиной благодарения Богу, со вниманием рассматривал окружающих, немного волнуясь в руках сенатора. Что он думал, видя впервые мир, трудно сказать, но не было и малейшего сомнения, что он видел, потому что он всматривался то в один, то в другой предмет, а в особенности он рассматривал цветные ленты на мундирах генералов. Иногда он смотрел на яркий свет в потолке стадиона, пока яркий свет не утомлял его зрения и он вздрагивал и хныкал.

Его родители поднялись по лестнице на платформу и стояли рядом с сенатором. Он повернулся и поставил мальчика между родителями.

Я продолжал всматриваться в молящуюся толпу. Плечо к плечу, с головами поднятыми в поклонении где я раньше видел эту картину? А потом я припомнил...

Когда сенатор отошел от микрофона, мы попросили переводчика занять его место и сделать обыкновенный призыв: Все, кто желаете познать этого любящего Иисуса, выйдите на поле.

Они стали подниматься со своих мест сотня за сотней. Даже многие из тех, которые ходили с вуду, торопливо вышли на средину поля. Скоро толпа заполнила все пространство от платформы во всех направлениях. В течение двадцати минут собралось здесь до пяти тысяч человек.

На следующий день стадион был заполнен людьми с полдня и тысячу вышли на поле, когда был сделан призыв. Было больше исцелений, некоторые на наших глазах, тут же на платформе, другие среди людей в стадионе. На третий вечер после исцеления слепого мальчика, мы определили, что около десяти тысяч людей вышли на призыв познать Иисуса.

Многие из них, кто мог ближе подойти к платформе, плакали, исповедуя свои грехи, в особенности те, кто занимались чародейством и поклонением демонам. Разные вещи были положены на платформу и оставлены. Свертки волос, кусочки обрезанного дерева, мешочки с костями и перья. То, что больше всего меня порадовало, смотря на эту противную кучу, это сотни красных халатов поклонников вуду.

Мы только что закончили наше последнее собрание. Я стоял у окна в моей комнате в гостинице и смотрел на залитый лунным светом залив, слишком усталый уснуть. Довольный... и озабоченный. Что в действительности случилось на наших собраниях? Своего рода массовая истерия. Реакция толпы, которая в одну минуту отзывается на пение вуду, а в другую на христианский евангелизм и подобное может повториться еще раз. Чему эти тысячи научились за три недели собраний о Христе? Что станется с ними теперь?
Теоретически я знал, что мы оставляем их во всемогущих руках Бога. Но у меня не хватало веры, что этого достаточно.
"Покажи мне, Господи, что с ними в действительности произошло".
...

[Ольга Владим.]

...
"Покажи мне, Господи, что с ними в действительности произошло".

Я заметил его через террасу на следующее утро. Мы сидели за завтраком на широкой открытой веранде в Ривьера Отеле. Наша группа из Общества, сенатор Боном и другие представители власти, несколько человек военных мы встречались здесь за завтраком и молитвой каждое утро. Я сидел за столом вместе с сенатором Бономом и шестью другими членами, когда вошел официант и с улыбкой сказал нам:

"Бонжур месье" и начал наливать нам кофе. Это был первый случай, что он заговорил к нам. С унылым лицом он каждое утро подавал нам у стола без слов. Когда он подошел на сторону сенатора, он заговорил опять, прикладывая свою свободную руку все время к груди.

"Он говорит", передал нам сенатор Боном, обращаясь ко всем нам, "что сегодня утром когда он проснулся, ему казалось, что как будто бы тяжелое бремя, которое его давило, было снято с него".

Он был на собрании прошлый вечер, продолжал переводить нам сенатор, но не вышел наперед, но когда мы молились за тех, что вышли, он в своем сердце сказал:
"Иисус, если Ты есть Тем, что говорят о Тебе эти люди, я хочу следовать за Тобою".

Заметив, что все смотрят на него, он поставил свой кофейник. Сенатор продолжал переводить: "Всю мою жизнь я носил это бремя. Мысли. Ужасные, злые мысли. Я боялся самого себя, боялся ложиться спать от мыслей, которые приходили".
К этому времени он уже плакал. Сенатор перевел его слова: Сегодня утром, когда я открыл мои глаза, у меня уже не было тяжести. Мне кажется, что я стал подобен свету, что я могу подняться и улететь с кровати. Я не чувствую тяжести.

Еще кто-то плакал. Я повернулся посмотреть это был второй официант, по лицу которого текли слезы. Сенатор продолжал переводить: "Я познал этот свет! У меня тоже были такие мысли. Четыре вечера тому назад я вышел к платформе, когда было сделано приглашение и кто желал новой жизни. Я ожидал, что эти мысли придут опять, но они не пришли. У меня теперь мысли человека, а не зверя".

А теперь была моя очередь вытереть слезы, когда я сказал: "Господь Иисус, прости мне! Прости мне, что я усомнился в Твоей силе".

Позже, тем же утром, нам сообщили, что Др. Дювалье примет нас троих в своем президентском дворце.

Один из сияющих лимузинов был прислан за нами. "Обычно аудиенция с президентом задерживается не больше пяти минут", сказал нам чиновник, который встретил нас у ворот. "Я не знаю, когда он примет вас, но вы можете подождать здесь в этой комнате".

В комнате сидело около пятидесяти человек за круглым столом, многие с портфелями у своих ног. Мы все приготовились к долгому ожиданию, но, к нашему удивлению, дверь в кабинет президента немедленно открылась и нас всех пригласили войти. Я не знал, как представлять себе диктатора. Но уж не таким, каким был этот маленький человек, в больших круглых очках, который поднялся со своего кресла приветствовать нас. На свободном английском языке он спросил нас, было ли наше пребывание в стране нам приятным? Мы говорили о наших собраниях, о больших толпах народа и влияние вуду на страну.

Пять минут растянулось на десять. Потом на двадцать. Др. Дювалье задал несколько вопросов о скотоводстве и продукции молока в Соединенных Штатах. В конце тридцати минут он посмотрел на часы. "Я хотел бы продолжить наш разговор", сказал он, "но еще многие другие ожидают".

"Прежде чем мы уйдем", я пробормотал, можем ли мы помолиться за вашу страну, ваш народ, здесь, с вами?"
Мы все склонили головы, включая Др. Дювалье и его советников. Трое нас из Общества помолились, призывая Божье благословение на тысячи, которые посетили собрания лично или по радио и на начатую ими новую жизнь. Затем один из нас спросил Др. Дювалье есть ли у него особая просьба для молитвы.

"Молитесь о дожде", он ответил внезапно. Просите Бога, чтобы послал нам дождь".

Мы неуверенно переглянулись, но спять склонили наши головы. "Господь Бог, Который излил Твой Дух в жаждущие сердца, пошли дождь, мы просим Тебя, на иссохшую землю".

Последнее собрание в тот вечер было самым малым за все время собраний.
Причина для этого была очень простая.
Никто не хотел быть мокрым, так как шел проливной дождь.

[Ольга Владим.]

...

Мое служение, например, было вспоможение, не исцеление. И все же...

В мае 1961 года Общество послало большую делегацию на Всемирную Конференцию Пятидесятников, которая состоялась в том году в Иерусалиме. Какое волнение было ходить и видеть места, о которых мы знаем всю нашу жизнь из Библии. Масличная гора, красные ворота, Силоамская купальня мы почти пожалели, когда нужно было идти в аудиторию.
Три тысячи людей присутствовали на конференции. Нам с Розой казалось, что все они приехали в вестибюль гостиницы в одно время, пробираясь в то же самое время в зал лекций. Конференция была такой популярной, что для входа нужны были пропуска.

Здесь мы встретились с нашим другом Джимом Брауном, делегатом Общества из Парксберг, Пенсильвания, и вместе ожидали, чтобы поредела толпа.

"Дее-мос Ша-карр-ян!" Голос был женский, с русским или польским акцентом. Я осмотрел зал. Кто мог меня звать?
"Вон там она".

Джим показал мне. Они пробирались через толпу в нашем направлении, мужчина и женщина. Она была невысокой, широкой, в возрасте свыше пятидесяти. Мужчина с нею был калека; вряд ли я когда в жизни видел подобного ему. Он был согнутым в цифру 7. Он ходил с палкой, за которую держался обеими руками, его туловище было параллельно полу.

"Вы ищете меня?" я спросил женщину. Я даже не мог видеть лица мужчины.

"Да, господин Шак-арр-ян. Этому человеку нужна помощь". Она объяснила, что она нашла его, живущим в пристройке на краю города. Он попросил ее взять его в аудиторию, потому что он слышал, что там Иисус исцеляет людей. Когда же они узнали, что все места уже заняты, то кто-то им посоветовал обратиться ко мне.

Мне стало жалко этого несчастного человека. Женщина сказала нам, что они оба были евреями. Мне нужно было только подумать о евреях в Содружестве - таких людях, как Дэвид Ротшильд, президент нашего отделения в Беверли Хиллз, - чтобы понять, что Бог особенно любит Свой народ завета. Но что я мог сделать в этом случае? Я не имел особых притязаний на ход конференции.

А затем мысль осенила меня. А если бы я дал мой билет этому человеку на послеобеденное собрание? Джим Браун был одним из спикеров на этом собрании сегодня, но что я... "Вот, здесь", я сказал, снимая мой значок. Вас с ним пропустят".

Я стал на колени в вестибюле и склонился, чтобы достичь отворота его пиджака. Наконец, я нацепил мой значок и хотел подняться, когда внезапно я услышал несомненный голос:

Нет, Демос, не оставляй этого человека. Ты должен молиться о его исцелении. Сейчас же, здесь!

Я был поражен. Здесь. Теперь. В вестибюле, полном народа и высоких руководителей пятидесятнического движения со всего мира? Я глянул на Джима Брауна. Джим имел больший опыт с исцелениями, чем я и он...

Ты, Демос, тут же.

Оставаясь на коленях я проговорил в ухо калеки: "Сэр, вы хотели бы, чтобы я помолился о вас сейчас же?"

В ответ на мои слова он положил свою голову поверх палки, на которую опирался и закрыл глаза.

"Дорогой Иисус", сказал я "Мы благодарим Тебя, что Ты соделал хромого прыгающим от радости на этих холмах. Сегодня, Господь, другой хромой приходит к Тебе один из Твоего избранного народа".

Слезы текли по его шишковатым кулакам и падали на пол. Вокруг нас начала собираться толпа.
"Во имя Иисуса Христа", я сказал ему, "выпрямись!"
Я слышал, как что-то треснуло.

Сперва я подумал, что слабенький человек что-то сломал. Но стон, который вырвался из него, когда он поднял свою голову и спину, был стоном освобождения, а не боли. С таким старанием, выраженном в стоне, он еще немножко приподнялся. Еще один треск. Опять борьба, как будто бы с невидимыми цепями. Еще выше.

Если до сих пор толпа в вестибюле не знала, что здесь происходит, то крик женщины обратил внимание всех на нас. "Чудо!", она продолжала кричать. "Чудо, произошло чудо!"

Маленький человек поднялся еще раз и торжественно посмотрел мне в лицо. Вокруг нас со всех сторон раздался возглас хвалы и благодарения Богу на многих языках.

Я, тоже, встал. Взял его палку. "Только в силе Иисуса", я сказал ему. И верно, сперва немного шаркая ногами, затем смелее, крепче, он начал ходить взад и вперед, выровняв спину и плечи.

Вместо речи, которую Джим Браун собирался говорить на послеобеденном собрании, он рассказал о том, что случилось в вестибюле. Для этой пары уже не было трудностей получить место в аудитории. Для них и для нас нашлось место в переднем ряду на балконе. Иногда, когда Джим рассказывал, маленький человек подпрыгивал со своего стула: "Это я!" выкрикивал он. "Это я!" Он прыгал и танцевал по проходу до такой степени, что я начал бояться, что он опять станет хромым от переутомления.

Да, я мог рассказать это в Александра Парк, хотя я не мог его объяснить ни тогда, ни теперь. Не так, как с людьми особого дара исцеления, я не искал этого дара. Я не проводил дней и часов в посте и приготовлении. Не пребывала и сила со мной постоянно, а лишь иногда, на время, хотя многие нуждающиеся приходили ко мне до конца конференции.
Самое лучшее, что я мог сказать людям в Окленде, что исцеление является нормальной функцией Тела Христова, и что любой член Тела может быть призван, чтобы совершить исцеление. Когда появляется в этом потребность, то ключом для этого, кажется, служит повиновение.

Я посмотрел виновато на Розу, которая прикрылась одеялом в самолете и припомнил одну ночь в Дауни.
Была полночь. Мы пошли спать. Время выключить свет. Но по неизвестной причине Роза весьма неспокойная. Она встает, подходит к окну, приходит и опять садится на край кровати.

Для меня такое ее поведение было непонятным. Обычно, я бываю ночной совой. Роза всегда скоро засыпает. "Что с тобой, дорогая?"

"Вивиан Фулер!" Фулеры жили в южной части штата Нью-Джерси. Херб Фулер был президентом нашего отдела в Филадельфии. Я припоминаю, что при нашем последнем посещении их, его жена имела трудности с глазом. Но в это время ночи?... "Роза, ты знаешь какое теперь время в Нью-Джерси? Три часа утра".

Роза вздохнула. "Я знаю", сказала она. Да согласилась она, лучше будет подождать до утра. Но я никогда не видел, чтобы Дух Божий так волновал человека. Роза не могла успокоиться. Она опять зачесалась и легла в постель. Вернулась, чтобы проверить выключена ли печь и опять в постель. Поднялась опять проверить закрыта ли дверь.
"Для твоего добра, дорогая", я наконец сказал ей, "иди и звони, прежде чем ты вытопчешь дыры в половике".
Роза подумала немного, а потом говорит мне. "Демос, а ты слушай на другом телефоне".

Я ушел в переднюю комнату и поднял трубку добавочного телефона.

"Вивиан", говорит Роза", повтори это для Демоса, что ты только что рассказала мне".

Без малейших признаков сна или раздражения Вивиан Фулер рассказала мне, что диагноз ее глаз показал весьма усиленное развитие глаукомы и что она не поддавалась лечению. Зная, что она слепнет, она старалась примириться с положением и проводила часы времени, учась ходить в комнате и не сталкиваться с предметами. Но, наконец, страх и разочарование овладело ею. В эту ночь в особенности она мучилась неизвестностью. Она лежала без сна и думала, что даже оставлена Богом. "Боже", наконец она взмолилась. "Если ты меня любишь, прояви это в том, чтобы кто-нибудь позвонил мне. Теперь, вот в это время ночи!"

Некоторое время было слышно только гуденье проводов.

"Вивиан", ответила Роза. "Бог не только повелел мне позвонить тебе. Он сказал мне нечто больше. Он сказал мне, что ты исцелишься. Совершенно".

Надеюсь, что мой глоток не был слышен на телефоне в Нью-Джерси. Роза продолжала рассказывать для Вивиан о всех чудных проявлениях Божьей силы, которые мы вместе все эти годы переживали в Обществе. Позже трое нас молились о полном исцелении Вивиан в этот же час. Мы закончили в 1:30 утра в Дауни и 4:30 утра в Нью-Джерси.

Вивиан позвонила нам несколько дней позже. "Я не имею ничего определенного сказать", сказала она. "Но, через час после нашего разговора по телефону, что-то лопнуло внутри моей головы. Я не знаю, как другими словами это выразить. На следующий день я пошла к специалисту. Он сказал, что после моего последнего посещения не было ухудшения в моем состоянии".

Спустя несколько недель Вивиан позвонила опять. Не только задержана болезнь, но и улучшилось зрение.
Прошли месяцы и мы встретились в Статлер Хилтон Отеле в Нью-Йорке на районной конференции. Я поделился в переполненном зале рассказом Вивиан, как наилучшие врачи в восточных штатах определили ее состояние, как неизлечимая глаукома. "А теперь..."

Вивиан поднялась по ступеням к микрофону. Она рассказала о мучительном развитии болезни. Как она каждый день напоминала себе, что, наверно, это будет последний день, в который она видит лицо Херба. Затем она припомнила самые трудные переживания ее депрессии, когда она лежала в кровати в три часа утра и молилась, чтобы кто-нибудь ей позвонил. Она рассказала, как Роза ей позвонила, последующее посещение врача и его удовлетворение, что ее глаза стали поддаваться лечению. "Я благодарю Бога каждый день за хорошее зрение!"

Господь продолжал применять повиновение Розы. Еще Вивиан продолжала свою речь, как люди начали вставать и выходить наперед к платформе. Двадцать шесть, страдающих глаукомой, вышли и стояли на платформе. В атмосфере, заряженной верой, все собрание молилось о них. Через шесть месяцев семеро из этих двадцати шести посещали конференцию в Вашингтоне, Д.С. Мы все еще не знаем об остальных девятнадцати, но эти семеро были полностью исцелены.

На всех конференциях происходят подобные случаи и даже более удивительные, чем эти. Больные неизлечимым раком исцелялись на месте. Больной сердцем получил новое сердце, (не исцеленное, а новое, без признаков пластических кровеносных сосудов и клапанов, вложенных прежде хирургом). Молодой человек, умерший от пули 38 револьвера, поднялся и сел в госпитале в Джексонвилле и попросил воды после молитвы директора Общества.

Другой случай произошел в Южной Африке. Доктор признал человека мертвым, который после групповой молитвы из Общества ожил и носит свидетельство смерти в своем кармане. Подобное случалось всякий раз, когда кто-нибудь повиновался, независимо от того, насколько безнадежной казалась ситуация.

...

[Ольга Владим.]

...

Или... наше служение достижения всего мира. Для группы, которая молилась в декабре прошлого года было дано число один миллиард 250 миллионов людей необходимо достичь в 1975 году. Число это кажется астрономическим и нереальным. Но ведь наш век электроники не совсем кажется нам реальным, все же, благодаря электронике, мы уже достигаем неслыханные массы людей.

Радиопередачи Общества еженедельно передаются на двадцать одном языке по всей Европе. Южной Америке и Азии. Дома, наши получасовые телевизионные передачи, серии "Благая Весть", начали передаваться четвертый год по всей стране, с новыми отделениями в Канаде, Бермудах, Австралии и Японии.

Очень важную часть этого служения выполняет наш сын Стефан, который является исполнительным продюсером. Микрофоны, циферблаты, магнитофоны, казалось, приходили к нему так же естественно, как они ускользали от меня. Я вздрогнул, вспомнив свой первый день перед камерами.

Идея шоу "Благая весть" заключалась в том, что я заставляю других людей говорить о своем опыте, как я это делал на собраниях Общества. Это звучало достаточно просто, и поскольку время студии так дорого, мы надеялись экранизировать первые тринадцать получасовых программ за одну неделю.

Но когда я вышел на телевизионную платформу, посмотрел на кабеля, камеры, людей с секундомерами, я испугался, как корова перед новым стойлом. Текст указаний всегда меня беспокоил. Стоять здесь. Сидеть там. Поверните вашу голову теперь. Когда зажглись горячие световые лампы в семь часов утра, я начал потеть и к обеду мне казалось, что со мною делали киносъемку в ванне.
Но всего хуже для меня было читать телесуфлер это коробка со словами у камеры. Я всегда путал мои слова. Я переставлял слова в предложениях, так что те, с кем я вел беседу, были столько же смущены, как и я. В конце двухнедельных съемок я потерял десять кило весу и мой энтузиазм на это предприятие.

В отчаянии я пошел к производителю первоначальной серии, Дику Ману.

"Освободи меня от чтения текста", я умолял его. "Я хочу говорить с людьми".

Вы не можете этого делать на ТВ, терпеливо объяснял мне Дик. Здесь приходится считать время до секунд и работники с камерами должны знать, где делать следующие снимки. И конечно, его экспертное знание превозмогло, пока не вернулись пленки. Они показали механического человека со стеклянными глазами и деревянным лицом.

Следующую серию мы засняли в любительском стиле. Без текста, без подготовки, лишь с молитвой перед началом, с молитвой во время киносъемки и с молитвой в конце. Я не думал о механике, а о человеке, с которым вел беседу. Мы все почувствовали немедленно перемену движение Божьего Духа в нашей студии. Камеры перестали защемляться, люди приходили на время и четыре интервью в каждом получасовом сегменте формировали идеальный баланс. Дик Ман не мог придти в себя. Всякий раз, когда он давал мне одноминутный сигнал, я заканчивал ровно через шестьдесят секунд!

Случались еще более трудные вещи для объяснения. Однажды мы делали киносъемку в Пуэрто-Рико. Местный отдел избрал для этого восемнадцать рассказов. Это был плотный график, потому что мы должны были делать всю нашу съемку при дневном свете - и шел дождь.

После обеда мне предстояло иметь беседу с человеком, который излечился от проказы. Рабочие покрыли свои кино аппараты от дождя брезентом и мы все сидели и ожидали. Рохелио Парилья подошел ко мне и протянул руку. Вначале я подумал, что счастье, которое было на его лице, сделало день светлее, а потом я заметил луч солнца, который пробивался через тучи. Киносъемщики сняли покрывала и Рохелио с женщиной переводчицей, стали перед аппаратом.

С помощью Салли Олсен он нам рассказал о своей жизни, когда в девятилетнем возрасте он узнал, что у него проказа. Физические страдания ему было легче переносить, нежели отчуждение от семьи и жизнь в лагере прокаженных. До этого времени он никогда не видел прокаженного. Внезапно он очутился среди них, чей вид страшил его. Но худшее было впереди. Через несколько лет он был так обезображен, хуже всех остальных, со страшными ранами, что даже другие прокаженные сторонились его и не ели с ним.

Когда ему исполнилось двадцать два года, группа христиан пришла посетить лагерь прокаженных и он впервые услышал весть об Иисусе. Весть эта переменила Рохелио из несчастного и безнадежного человека в полного любви и радости христианина. За это время болезнь уничтожила его голосовые связки. Он начал просить Бога, чтобы Он опять даровал ему голос, чтобы он мог сказать другим о его новой жизни.

Однажды он узнал, что в пятидесятнической церкви около Рио Пьедрас будет происходить собрание исцеления. Невыразимая надежда начала наполнять его сердце. Он стал умолять заведующих лагерем разрешить ему посетить это собрание, сидя в сторонке, подальше от других людей.

Когда формировалась линия больных для исцеления, он задержался, чтобы все остальные прошли раньше к исцелению, которое совершалось, как он заметил, возложением рук. Никто, он думал, не осмелится положить на меня руки. Никто не прикоснется к прокаженному.

Наконец у алтаря стало свободно. Рохелио быстренько вышел наперед и склонил свои колени. Пастор Торес подошел к нему и возложил на его голову обе руки. Затем он положил их на его лицо, на его плечи, он обнял его в две руки и в этот момент, свидетельствует Рохелио, он был исцелен.

Прошло много времени пока доктора поверили своим анализам, что Рохелио не был более активным прокаженным. Позже его выписали из лагеря и последних двадцать пять лет Рохелио проповедует по всему Пуэрто-Рико. Бог даровал ему красивый голос не только говорить, но и петь. Пришедшие с ним музыканты шагнули вперед и с сияющим калипсо ритмом Рохелио пели во славу Божию.

Не успела замолкнуть последняя нота, как тучи опять закрыли солнце. Киносъемщики и музыканты убрали свои инструменты под покрытие и полился сильный ливень.

Мы обменивались переживаниями в собрании того вечера в Сан-Хуан. "Как было хорошо, что дождь подождал, пока мы закончили нашу работу!" Некоторые с удивлением переглянулись. В Сан-Хуан дождь того дня лил без остановки даже на минуту...

Таким образом мы теперь готовим наши телевизионные программы три года подряд, без текста, без подготовки, уповая на Духа. Они несовершенные, но в них мера правды, которая трогает людей.

...

[Ольга Владим.]

...

После программы каждая телевизионная станция подает номер телефона местного представителя группы, для желающих, посоветовать или добавить что-нибудь новое. У меня было подсчитано где-то, сколько человек нам звонили по всей стране. Я сложил эти записки в карман сиденья впереди меня, чтобы потом положить в мой портфель. Роза к этому времени проснулась и с интересом посмотрела на колонки номеров, которые я записал. "А что значит "ТВ 13/3"?" спросила она.

"Тринадцать программ в три дня", сказал я. Столько, обычно, времени требуется на киносъемку теперь, не так ли? И мы никогда не повторяемся". Я начал искать отчеты. "Я хочу знать, сколько людей звонят нам по телефону после каждой программы".

"Демос", сказала Роза позже. "Не важно сколько людей звонят, а важно, что с ними случается. Важен даже один человек и какая происходит в нем перемена".

Один человек, но который рассказ из тысячи рассказать вам? Я мысленно прошел от Пуэрто-Рико на запад. Восточное побережье. Средний Запад. Через горы и до Калифорнии. И еще дальше на другую сторону страны, на Гавайи. И я подумал о Гарольде Шараки.

Гарольд был первым человеком, который позвонил на телевизионную станцию в Гонолулу, когда начались программы в сентябре 1972 года. Он не собирался слушать в то воскресенье утром. Он хотел сделать что-то совсем иное. Гарольд родился на кофейной ферме в Кона на острове Гавайи, шестым из шестнадцати детей. По добрым японским обычаям он был научен усердно работать, уважать других и почитать власти.

У отца Гарольда была болезнь Паркинсона. Когда он заболел, все старшие дети оставили школу и начали работать для поддержки семьи. Благодаря усердию всей семьи, которая не боялась работать даже под горячим солнцем, Гарольд смог продолжать свое образование и был первым в семье, который закончил среднюю школу.

После этого Гарольд начал работать и помогать остальным своим братьям и сестрам учиться. Он подымался каждое утро в 4 часа утра, одевался при керосиновой лампе и шел много километров на ту или другую кофейную ферму, где он работал. Когда все его братья и сестры закончили школу, тогда он женился и обзавелся своей семьей.

К этому времени Гарольд переселился в Гонолулу и работал портовым грузчиком, потом служащим в магазине, и наконец он начал свое коммерческое предприятие. Его трудолюбие принесло ему успехи. К 1970 году он собрал значительную сумму денег.

А затем средства эти от него были взяты в очень деликатный способ. С улыбкой. Людьми, которым он доверял. Когда он осознал случившееся, его вера, на которой он строил свою жизнь, рушилась.

Конечно, это была вера в человеческое достоинство и старание не в Бога. Номинально Гарольд и его семья считались буддистами, но как и другие жители острова они верили во множество богов и духов. Один из богов, по имени Одайсан, был весьма важным у них. Каменное изображение этого бога было в японском храме в Кона, к нему они семейно обращались за советом во всех решениях. Когда бог одобрял решение, его изображение было легко поднять. А когда его с трудом можно было сдвинуть с места, ответ был отрицательный.

Уже долгие годы Гарольд сомневался в своих традиционных верованиях, замечая порабощение, в котором они держали его и семью. Его мать, уже старушка, вдова, жила в постоянном страхе обидеть то или другое божество.

Когда Гарольд переехал в Гонолулу, он присоединился к церкви епископалов, потому что в ней, ему казалось, было больше свободы от страха. Он даже убеждал свою мать стать христианкой, но она объяснила ему, что хотя Иисус был одним из богов, к которым она молилась, Его заинтересованность была только в белых людях. На каждой картине Он был изображен с бородой, сказала она, что есть доказательством того, что Он не заботится о жителях востока.

Разорившись денежно, Гарольд обратился за советом к своему проповеднику. Тот весьма сочувственно выслушал его, согласился с ним, что поступок с Гарольдом был весьма несправедливым, но посоветовал ему не судиться. "Подобные вещи в коммерции случаются очень часто и ты ничего не сможешь сделать. Попробуй забыть всю эту сделку".

Но Гарольд обнаружил, что он этого не может сделать. Он перестал есть, встречаться с друзьями, сидел в гостиной с завешенными окнами и чувствовал рост ненависти в своем сердце. Честность, жертвенность, долгие часы тяжелого труда если все это не привело к добру, то какой смысл в жизни? Лучше умереть. Мертвые могут спокойно спать. Мертвых никто не обманывает и не грабит.

У Гарольда был друг, у которого было ружье. Гарольд не хотел умереть сам. Прежде, чем он покончит с собой, он покончит еще с двумя другими. Даже с тремя, если он успеет, а потом покончит с собой.

Мысль эта не давала ему покоя, пока она не стала одержимостью, единой мыслью в его голове. Воскресенье. Это должно быть в воскресенье, потому что он скажет своему другу, что он хочет поехать на охоту. Воскресенье в сентябре, как только откроется сезон на охоту...

Воскресенье, которое Гарольд избрал, пришло. Жена опять упрашивала его идти в церковь. Он не был в церкви с тех пор, как он говорил, с проповедником. Гарольд только покачал головой.

"Включи хотя бы телевизор", упрашивала его жена. "Посмотри на бейсбол". Его странное безразличие ее страшило.

Гарольд опять покачал головой и уныло посмотрел на жену. Она никогда и не подозревала, что было у него в уме.

Верно. Включу телевизор. Буду смотреть телевизор, пока она не перестанет беспокоиться и уйдет в церковь. Он посмотрел на часы. Было 10:35. Послеобеденные игры опять начались на континенте. Он включил канал номер четыре.
Два человека вместе вели беседу. Один был белый, а другой он не был уверен. Возможно, полинезиец. (Я засмеялся при воспоминании, что не раз я благодарил Бога за интересные черты армянского лица. Евреи принимают меня за еврея. Арабы думают, что я араб. В Южной Америке меня считают испанцем, а на востоке меня признают индусом. А здесь в Гонолулу на меня смотрят как на Гавайца.)
Будучи расстроенным, Гарольд не мог понять, что эти два человека говорили. Потянувшись ближе к телевизору в своем кресле, он смотрел на их лица. Они выглядели самыми счастливыми людьми во всем мире.

Он пробовал разобраться в их словах, но его мысли были рассеяны. Но он не переставал смотреть. Внезапно чудный мир снизошел и наполнил полутемную комнату. Любовь. Согласие. Надежда как будто эти качества вытекали из телевизора.

В конце программы был показан номер телефона. Сидя перед телевизором с того момента, как он включил телевизор, Гарольд повторил для себя номер телефона.

Несколько минут позже он говорил по телефону с Рой Хичкоком из нашего отдела в Гонолулу, слыша слова, которые были трудными, чтобы поверить. "Иисус знает всю твою ситуацию... Иисус поможет тебе в твоих трудностях... Иисус любит тебя".

Сегодня Гарольд является не только руководителем в своей епископальной церкви, но и в Обществе по всему острову. Он никогда не выручил обратно свои деньги, но Общество помогло ему освободиться от бремени огорчения и гнева и одержать победу над собой. Он не только помог себе, он помог сотням других сделать новое начало в жизни.

Первой была его восьмидесятитрехлетняя мать. Смотря на перемену в жизни сына, она поняла, что здесь была сила большая той силы, которую она старалась так долго умиротворить. Она и другие члены семьи сложили разные изображения и объекты поклонения, которые они хранили в своих домах, на большую кучу и сожгли их на церковном дворе. Мать Гарольда умерла в 1973 году счастливой и довольной христианкой.

...

[Ольга Владим.]

...

Я думал о моем первом посещении коммунистической страны и решение, которое родилось во мне.

Наша небольшая группа квартировала в Гавана Хилтон, переименованную в Куба Либра, после того, как Кастро пришел к власти на Кубе. В этом отеле Кастро имел свою квартиру и отель был переполнен военными, но самого вождя трудно было увидеть. В одно утро, около двух часов утра собираясь ложиться спать, я внезапно почувствовал, что если я оденусь и спущусь лифтом в ресторан, я встречусь лицом к лицу с Кастро. У меня был большой опыт с Духом, чтобы теперь противоречить такому необъяснимому откровению, поэтому я очень тихонько оделся.

Роза открыла свои глаза. "Куда ты идешь?"
"Вниз, встретиться с Кастро".
Роза тоже была знакома с такими побуждениями от Духа.
"Это очень хорошо", сказала она сонным голосом.

В ресторане сидела группа весьма молодых солдат, в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет. Они сидели у прилавка и пили апельсиновый сок. Годы тому назад, сказал мне официант, место это было переполнено в эти часы. "Североамериканцы", сказал он со вздохом. "Из казино". Он показал рукой по направлению опустелого помещения под сценой. "Им было безразлично, сколько они проигрывали".

Он взял мой заказ на тарелочку мороженного и ушел со вздохом на кухню. Вернувшись, он задержался у стола с видимым удовольствием поговорить. Кубинский испанский язык отличался от мексиканского, среди которого я вырос, но у нас не было трудностей в понимании один другого. "Когда придет премьер Кастро сегодня вечером", я сказал официанту, "скажи ему, пожалуйста, что я, владелец молочной фермы из Калифорнии, хочу с ним поговорить".

"Сегодня вечером?" повторил официант. "Его не будет сегодня. Он никогда не приходит так поздно". Я закончил есть мороженное. "Сегодня он придет". Официант с удивлением посмотрел на меня. "Разве вам кто сказал, что он придет сегодня?" Я немножко задержался с ответом. "Да", я согласился, "мне кто-то сказал".

Человек покачал головой. "Невозможно", заметил он. "Он никогда не приходит позже десяти часов вечера".
И, казалось, что официант был прав. Прошло других пять минут. Десять. Молодые солдаты ушли. Я взял мой счет и подошел к кассе. Кассир считал мою сдачу, когда я услышал стук сапог по коридору. Вскоре через дверь вошло восемнадцать или двадцать чернобородых мужчин в оливково-зеленой форме. Некоторые из них имели при себе винтовки, другие с американского производства автоматами. В центре группы был Фидель Кастро.

Кастро сел у стола и заказал бифштекс, а охрана расселась вокруг по всей комнате. В комнате не было на кого другого смотреть, как только на меня. Я заметил, как официант нагнулся и что-то шепнул на ухо Кастро. Он посмотрел на меня, а потом пальцем показал мне, чтобы я присоединился к нему за столом.

Я сел по его правую сторону, при осознании, что дула всех винтовок через комнату следовали за мной. Кастро задал мне несколько вопросов о молочном деле в Калифорнии и был немного разочарован, что не мог угостить меня бифштексом. "Когда я приеду к вам в гости, я выпью у вас целых четыре литра молока".

По всей комнате бородатые мужчины разразились смехом. К моему облегчению, оружие было опущено, и некоторые из них закурили.

Я знал революционного вождя только по его бесконечным радиоречам. Я удивился при личной встрече с ним, что он был внимательным и осторожным слушателем. "И что привело вас на Кубу?" спросил он меня позже.

Я сказал ему, что мы приехали группой, чтобы познакомиться с кубинцами в нашей отрасли работы и рассказать им, что Святой Дух совершает среди людей, подобных им в других странах.

Опять, к моему удивлению, он проявил искренний интерес. Он сказал мне, что однажды ему пришлось быть в госпитале в Браунсвилл, Техас. "Каждый день там было два человека на программе телевидения. Один из них был Били Грэм, а другой Орал Робертс. Я думал о них, что они честные люди и то, что они говорили, было правдой".

Мы провели в разговоре тридцать пять минут, когда очень пьяный и очень злой североамериканец появился у стола. "Разве вы никогда не отвечаете на письма?" добивался он. "Я ожидал три месяца на ответ от так называемого правительства''.

Я не мог вникнуть во все подробности того, о чем он говорил, но я понял, что он был владельцем ночного клуба, перед тем, как он был закрыт теперешним правительством. Пришлось удивляться смелости этого человека в комнате, полной вооруженных солдат. Но он был слишком занят собой, чтобы их замечать. "Вы теряете деньги", говорил он. "Не забудьте, что я вел хорошую торговлю здесь".

Лицо Кастро позеленело, почти как цвет его формы. "Хорошая торговля?" сказал он. Вы считаете это хорошей торговлей? Картежная игра и проституция? Разве это то, чем были заинтересованы ваши люди в нашей стране?"
Я пробовал встретиться взглядом с прошлым хозяином ночного клуба. Вряд ли можно было быть настолько пьяным и поглощенным собой, чтобы не понять этого вопиющего вопроса.

"Заботились ли вы о нас? Сколько вы нас знали?" Пьяный не был в состоянии слушать. "Не читайте мне морали! Кубинцы имели хорошую прибыль. Почему всякий раз..."

Кастро поднялся не окончив ужина. Он был на полдороги к двери, солдаты с ним. Внезапно он повернул в мою сторону и протянул мне руку.

"Я рад вашему посещению", сказал он. "Я бы хотел..." Его лицо все еще выражало неудовольствие и он не окончил своих слов. Через минуту они все ушли; владелец ночного клуба последовал за ними, все еще с обидой на случившееся. Я остался один у стола. На часах было пять минут третьего. Я бы хотел...

Я бы хотел, чтобы больше людей приехало из вашей страны в Кубу молиться, а не картежничать.

Если бы так было, думал я, когда лифтом подымался наверх. Каким был бы мир сегодня, если бы миллионы путешествующих американцев ехали с Божьей любовью к людям, которых они посещают?
Если бы они поехали сегодня...

С того вечера я включил мысль эту в мою просьбу, где бы я ни был с друзьями Общества. Идите. Рассказывайте Благую весть. Путешествуйте для Бога. Помогите компенсировать тот вид путешественников по свету, которых мир очень часто видит. И наши люди пошли. Пошли, как те, которые получили по верности других мест и других стран и пришли к ним, чтобы отплатить свой долг.

Я думал о сентябрьском, вечере в Москве в 1966 году, семь лет после моего посещения Кубы. Здесь я мог сказать двум тысячам и двумстам, собравшихся в церкви Ев. Христиан и Баптистов, как русские пятидесятники пришли через горы в Армению своими крытыми возами. Две тысячи двести человек поднялись со своих мест, подняв руки к небу, плакали от радости, когда Дух повеял на это собрание. На следующий день я имел возможность записать этот рассказ для Московского радио и благодарить русских людей от глубины моего сердца за принесенный нам невыразимый Божий дар.

Я опустил мое сиденье ниже и закрыл глаза. Люди по всему свету просыпаются от смерти в жизнь. Да, вот в этом цель Общества.

И я видел это в нашей гостиной в Дауни. Что еще было показано в видении? Люди воскресали не только для Бога, но и для других людей. Те, которые были изолированы друг от друга, собирались вместе, находя один другого. Вот это Общество.

Начиная заседание Конференции мы просили поднятием рук дать знать, сколько епископалов, сколько пресвитериан, сколько баптистов на этом собрании? Самым приятным для меня было то, что не только мы имели ответы на наши вопросы, но что по всему зданию подымались руки. Католики сидели с методистами, квакеры с адвентистами и когда Дух сходил на собрание, в двадцатом ряду братья обнимали друг друга, те, которые в своих церквах долгие годы не говорили друг с другом.

Расы тоже соединяются. Многое переменилось в наше время. В пятидесятых годах сегрегация была проблемой во многих местах страны. Я припоминаю нашу подготовку к мировой конференции в городе Атланта. Мы арендовали громадный зал в центре города и более одной тысячи комнат на пять дней и ночей; заказали время на радио, напечатали регистрационные формы все необходимое, чтобы собрать эту громадную конференцию.

А потом, примерно за месяц до съезда, отель обнаружил, что мы, как всегда, ожидаем нескольких черных бизнесменов. Ну, а рядом собирались устроить так называемые одинаковые жилища. За встречами можно было следить по замкнутому телевидению в «роскошном» холле.

Потребовалось очень много телефонных разговоров, чтобы перенести конференцию в Денвер, Колорадо. И там мы заметили странную вещь. Посещение черными конференции было гораздо большим, чем мы ожидали. Наконец бизнесмен мануфактурного магазина в Атланте пролил свет на ситуацию. "Мои друзья уже долгое время спрашивают меня почему я посещаю молитвенные собрания с завтраками белых людей? Но когда они узнали, что сталось с отелем мне нужен был автобус, чтобы забрать всех моих друзей, которые хотели быть здесь со мной. (Летом 1973 года мы проводили районную конференцию в Атланта Хайат Хаус, которую посещали 1,500 человек каждый вечер, белые и черные вместе.)

...

[Ольга Владим.]

...

Все стены, которые разделяли нас с другими людьми, разрушаются. Я припоминаю одну женщину, которая буквально отгородила себя стеной от других людей, чтобы быть удовлетворенной. Сара Элиас была музыкантшей, которая изучала пианино в Джилиарде в Нью-Йорке и пела под руководством Леопольда Стоковского. Высокая, импозантная Сара, казалось, не имела проблем в мире. Поэтому, когда она оговаривала «отдельную комнату» для регионального съезда в Индианаполисе, никому и в голову не приходило, что за этой просьбой стоит мучительный пожизненный страх отказа.

Случилось так, что все кровати в гостинице Индианаполис потребовались, чтобы удовлетворить людей, приехавших на уикенд в мае 1972 года. "Сожалею", сказал регистратор в гостинице. Мы вынуждены поместить вас в двухместную комнату". Он проверил список. Другой женщиной в вашей комнате будет Сестра Френсис Клер из Школы Сестер Нотр-Дам. Я уверен, что вы будете довольны ею".

Сара Элиас определенно знала, что она не будет довольной. Воспитанная людьми Святости в маленьком городке западной Пенсильвании, она была научена не доверять монашкам. Но ее основной проблемой было ее трагическое детство. С того времени, как ее отец застрелил мать, когда она еще была маленькой девочкой, и через все годы в приюте, до дня, когда от нее отказались приемные родители, она знала, что люди ей не доверяют. Поэтому, со своей стороны, она не доверяла людям и исключала их из своей жизни. Таким было ее отношение к людям, где бы она ни работала. Между нею и миром была всегда стена.

Никто не знал этих подробностей, пока она, придя к своей комнате, думая что она пустая, обнаружила в ней другую женщину. Сестра Френсис Клер, очень разумная и нежная женщина и христианка, с особым дарованием лечить память, выразила свое желание помолиться о Саре. В результате этой молитвы, несколько часов позже, страх, противление и огорчение сменились в любовь и принятие Бога.

Когда я встретился с Сарой тем вечером ее лицо было преображенным. Я попросил ее выйти к микрофону и рассказать что случилось. Позже, она играла на пианино. Когда она окончила играть, вся конференция поднялась на ноги и аплодировала ей, пока она не начала играть опять. Были четыре овации стоя и в конце всего мы все знали, что Дух Сам играл нам в тот вечер.

...

В пятницу утром в начале шестидесятых годов, мне позвонил молодой человек, который сказал, что мы недавно повстречались на конференции в Оклахоме. "Господин Шакарян", сказал молодой человек", я бы хотел, чтобы вы поговорили с моим дядей. Мне кажется, что он готов принять Господа".

"Кто ваш дядя?" "Шеннон Вандрафф".

Имя мне показалось мало знакомым. "Где он живет?" Он дал мне адрес в весьма роскошной части Дауни. "Чем он занимается? Я спросил неспокойно. "Он строитель. Слышали ли вы когда о Синдерелла Хоумс? Это его предприятие".

В начале я подумал, что я никогда не смогу поговорить с ним! Все в нашей части города знали Синдерелла Хоумс это было большое, большое коммерческое предприятие.

Все же я обещал позвонить Шеннону Вандраффу и на следующий день, в субботу я позвонил. Господин Шеннон Вандрафф оказался весьма разговорчивым человеком, с которым было весьма приятно беседовать. Его племянник был прав: Шеннон был готов слушать Благую Весть об Иисусе. Он и его жена Вета пригласили нас с Розой в тот же вечер в свой большой дом около поля для игры в гольф. Позже они оба с нами поехали в Финикс, Аризона на конференцию Общества, где оба получили крещение Святым Духом.

Теперь новое имя вошло в цепную реакцию. Др. Рэй Чарльз Джарман был пастором большой церкви в Соут Гейт, Калифорния, которую Вандрафф посещал четырнадцать лет.

Под прекрасным руководством Др. Джармана и его проповедями, церковь выросла в миллиондолларовую институцию, с мягкими сиденьями, толстыми коврами, кондиционированным воздухом, импортированными статуями. Др. Джарман вел ежедневную радио передачу и считался двигателем интеллектуальной жизни в Южной Калифорнии.

Но Вандраффы никогда не слышали, чтобы он проповедовал о Христе. Подобно многим другим хорошо образованным проповедникам, он давно перестал верить в Божество Христа, в чудеса, и другие "ненаучные" понятия. Но он был честным пастором, который всегда хотел дать своей церкви что-то настоящее.

И пятьдесят лет он искал эту убегающую реальность. Он посещал Религиозную Науку, Новую Мысль, Христианское Единство, Христианскую Науку. Чувствуя в своей жизни растущую пустоту, он обратился к Восточным религиям. Он изучал три года эти религии под руководством Парамаханса Йогананда и других. Он обращался к Розенкрейцерству, а потом к Теософии.

В 1961 году, прежде чем эти наркотики были признанными вне закона, он пошел в клинику в Сан-Франциско, где нанял на свои средства доктора, медсестру и психиатра быть с ним во время суточного эксперимента с ЛСД. Вместо того, чтобы помочь ему найти Бога, он был мучим кошмарами целый месяц.

После своего обращения к Богу, Шеннон Вандрафф начал спокойное старание привести Др. Джармана на собрание Общества. Ученый пастор был выразительно не заинтересованным. Около четырех лет Шеннон беседовал с ним. Дошло до того, что Джарман не мог переносить посещений Шеннона.

Однажды общий друг пригласил Др. Джармана на вечер "Христианской музыки и общения" в доме Вандраффа.

Пожав плечами Др. Джарман согласился. Нечего терять. Еще будет одно переживание.
Случилось, что в августе 1965 года Рей Чарльз Джарман, с тремя другими членами своей церкви приехал к Шеннону. Большая передняя комната в большом доме Вандраффа была так переполнена, что было трудно найти место, чтобы сесть. Джарман обратил свое внимание на веселое настроение этих людей, что его весьма удивило. Они все были оживленными, как будто за выпивкой. Все происходившее его удивляло и беспокоило.

Если бы он не привез других людей с собой, то он немедленно уехал бы.

В продолжение вечера Джарман все больше и больше чувствовал себя стесненным. Пение, молитвы, свидетельства чередовались одно за другим с восклицаниями "Слава Господу!" Джарман все думал, что сказали бы на это его университетские друзья?

В половине вечера открылась передняя дверь и, поддерживаемая двумя мужчинами с обеих сторон стояла весьма изнуренная женщина, какую когда-либо он видел. Глубокие круги выделяли ее глаза; ее платье висело на ней, как будто бы под платьем не было тела.

Женщина эта была моя сестра Флоренс. Джарман в ужасе смотрел, когда мужчины перенесли ее через комнату и посадили в кресло. Прошло двадцать пять лет после автомобильной аварии, в которую попала Флоренс. Какая чудная четверть века служения были эти годы. Очень часто с Розой около пианино или органа, Флоренс пела в церквях и в собраниях Общества по всей стране. А теперь точно, как было ей предсказано во сне, она умирала от весьма исключительного вида рака.

"Флоренс Шакарян Лалаян", сказал Шеннон, есть ли у тебя сила спеть нам что-нибудь?"
Флоренс улыбнулась. "Я попробую", сказала она. Она положила обе свои руки на свой лоб и отвела его назад, не имея силы поднять свою голову. Затем она начала петь.

И Рей Джарман обнаружил себя лицом к лицу с Реальностью, которую он так долго искал. Джарман был любитель оперы, и он слышал большинство оперных голосов его времени.

"Но я никогда не слышал такого голоса", он сказал мне позже. Когда она пела, мне казалось, что ангел стоял в комнате". Флоренс попросила всех в комнате присоединиться к ней на припеве "Великий Бог". Когда все пели, ее голос поднялся выше всех голосов, все выше и выше, подобно жаворонку, до такой степени, что Джарману казалось, что он стоит у ворот неба.

Для Флоренс это была ее последняя песня, а для Рея Чарльза Джармана это был первый случай в его жизни, где он публично заплакал.

Но его разум был так наполнен научными суждениями, что ум его продолжал противиться тому, что знал его дух. Прошло еще несколько месяцев, после чего он сделал устрашающий прыжок сверх своего понимания. В его квартире вдовца, в присутствии Шеннона Вандраффа, как свидетеля, он склонил свои колени, еще одно, чего он никогда не делал и просил Иисуса управлять его жизнью. Он поднялся с колен преисполненный радостью, как до этого он всегда был пустой и в страхе.

Его, Рея Джармана, слушали сотни тысяч людей в собраниях Общества по всему свету. "Я проповедовал пятьдесят два года", он говорил нам, "прежде чем я познал Иисуса". Но кто знает, сколько душ достиг Рей Джарман в последних девять лет, и как много тех, в свою очередь, достигли других? Где кончается золотая цепь, которая соединяет нас одного с другим?

...

[Ольга Владим.]

...

Я думал о звеньях, выкованных прежде моего рождения. Магардич Мушегян пророчествовал в Кара Кала: "Через год у тебя будет сын". Я думал о том сыне, который сидел на возу, нагруженному овощами и фруктами, позади лошадки по имени Джек. Какое сильное звено соединило жизнь Шакарянов и Мушегянов.

Внук Магардича Гарри в одно воскресение в 1955 году получил откровение в армянской пятидесятнической церкви на Гудрич бульваре. В этом видении он видел святилище, наполненное светом и ручейки масла изливались с неба на Исаака Шакаряна. Это было рукоположение, единственное, которое признавала наша церковь.

И почти десять лет отец исполнял служение пастора церкви безвозмездно, по армянской традиции, заботясь о том, чтобы получить права от штата венчать и хоронить, а также проповедовать каждое воскресенье и заботиться о других нуждах народа.

Однажды вечером в пятницу осенью 1964 года Гарри Мушегян увидел другое видение. Я был в отеле Коронадо к югу от Сан-Диего в тот вечер, 6 ноября, в начале трехдневного регионального конгресса.

Наша дочь Джерри и ее муж Джин Скальф тоже были там; они любили Общество, но с двумя маленькими девочками он редко бывал на собраниях. Я знал, сколько они сделали, чтобы они оба могли присутствовать на этом, поэтому я был удивлен, когда Джерри подошла ко мне и сказала, что мы все должны немедленно вернуться в Дауни.

«Это дедушка», - сказала она. «Он ... он в больнице».
«Больница? Но он не болен! Он чувствовал себя прекрасно, когда я уходил из офиса сегодня днем!»

В приемной больницы мне сказали, что папа находится в здании через дорогу. «Странно, - подумал я, входя в небольшой одноэтажный домик, - что они поместили его здесь, где было так темно и безлюдно». Где были медсестры и а потом я понял, что это маленькое здание было моргом.

Отец лежал на высоком белом столе. Не удивительно, что никто не мог ничего сказать мне о нем. Никогда отец и сын не были так близки. Я стоял в пустой маленькой комнате и слышал его голос, как это было сотни раз многие годы. Когда предоставлялась возможность где-нибудь в мире сказать людям об Иисусе, отец говорил: "Ты иди, Демос, я позабочусь о нашем предприятии".

Дома нас ждал доктор Дональд Григгс. Я был прав. Папа не был болен. «Он умер так же, как умерли старые патриархи», - сказал доктор Григгс. «Силой, а не болезнью. Он читал вечернюю газету и заснул».

Никто, кроме доктора Григгса и его ближайших родственников, не знал об этом, поэтому мы были удивлены, когда Гарри Мушегян позвонил из Атланты, штат Джорджия, где он теперь был пастором.
"Старики!" он сказал. «Я только что видел их всех! Мой дед, мой отец, всех стариков, которых я помню в детстве. А некоторых я никогда не видел. Примерно час назад я видел, как все эти люди с длинными белыми бородами смеялись, бегали и держали руки так, как будто они кого-то приветствовали. А потом я увидел Исаака, бегущего к ним ".

В телефоне наступила пауза. "Исаак ушел, не так ли?"

Мы пристегнулись ремнями для приземления. Самолет пошел на крен и начал снижаться.

Иди, Демос...

Так сказал Бог каждому из нас, не так ли? Иди ты, Ефим, Иван, Мария. Он не всегда говорит нам куда идти в начале дороги. Я подумал о втором откровении, которое получил юноша-пророк много лет назад. Оно все еще запечатано и не открыто. Предсказывает ли оно великое гонение, грядущее на христиан в Америке, перед пришествием Господа? Я лично думаю так. Я думаю, что нам дарован Дух для подготовки к тому времени, чтобы соединить нас в Тело и назначить каждому из нас служение по нашим способностям для добра Тела. Я часто думаю, кто откроет и прочитает это предсказание для церкви.

Но это не так важно. Важно то, что Он говорит каждому из нас идти. Иди с тем даром, которым Он тебя наделил, зная, что если мы обнаружим этот дар и используем, независимо, что бы ни случилось вокруг нас, мы будем самыми счастливыми людьми на земле.

Самолет приземлился с маленьким прыжком и подъехал к аэропорту. Роза начала собирать наши вещи.
"Ты готов, Демос?" сказала она.
"Я готов, Роза."

Из книги Демоса Шакиряна САМЫЕ СЧАСТЛИВЫЕ ЛЮДИ НА ЗЕМЛЕ
Переведено с английского языка Мировой Христианской Миссией
(с исправлениями.)