Воспоминания дочери Шёлкова В.А. Цветковой Римы и её мужа Олега Цветкова - людей не продавших свою совесть на хорошие пересективы карьеры от отца.
оригинал на сайте "Осение Листья"
Арест Дедушки
Оказавшись перед угрозой ареста, что же Дедушка предпринял со своей стороны, чтобы скрыться от бдительного ока КГБ? И принесло ли это какую-либо пользу?
Купив дом в Ташкенте, он пристроил к нему комнату, оставив промежуток между стеной дома и стеной новой пристроенной комнаты. Попасть в этот промежуток можно было лишь через люк, спрятанный под половицей. Затем нужно было по лестнице спуститься в подвал, пройти несколько метров по темному лабиринту, приоткрыть другую крышку в деревянном полу и подняться в оставленный промежуток между стенами, в своеобразный бункер. Крышка закрывалась. Снаружи сплошная стена, крыша тоже, так что обнаружить промежуток между стенами было невозможно. Там, в этом «бункере», был запас воды и продуктов. И если во время опасности «нырнуть» туда, то Дедушка рассчитывал, что его не обнаружат.
Конечно, Дедушка не сам всё это строил, строили особо доверенные братья.
Через некоторое время Дедушка заметил, что его «засекли» живущим в этом доме.
Тогда, чтобы сделать отвод, он организовал собственные похороны.
Во двор, где жил дедушка, въехала грузовая машина с гробом. Затем закрытый гроб в сопровождении плачущих родственников вывезли и повезли на кладбище. (Конечно, гроб был пустой.) Всем соседям говорили, что умер Дедушка. Машина, отвозившая гроб, не вернулась.
Но эта фиктивная демонстрация похорон ничего не дала. Слежка за домом Дедушки продолжалась. Через несколько дней наблюдавшие кагэбисты обнаружили Дедушку живым, ходящим ночью во дворе дома.
Слежка еще больше усилилась, наблюдали, кто приходит, когда приходит и всё остальное. Изучив всё досконально, решили его арестовать.
За несколько минут до прихода связного, а он приходил рано утром в определенное время, и Дедушка его ждал у калитки во дворе кагэбисты подошли к калитке и изученной сигнализацией позвонили. Не подозревавший ничего Дедушка открыл калитку и попал в цепкие руки сотрудников. «Вы арестованы», сказали они.
Как видим, бункером он не успел воспользоваться. Написано: «Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж» (Псал. 126, 1). И никакие хитрости и изобретения человеческие не помогут!
Следствие
При аресте Дедушки был обнаружен и его архив (в другом доме), спрятанный под полом, 15 чемоданов. В том архиве были и рапорты местных служителей на тех или иных провинившихся членов церкви. Просматривая их, дедушка накладывал резолюции: «Исключить», «Поставить на замечание» и т. д.
В том же архиве хранилась Дедушкина переписка, в частности с Рингенбергом, секретарем Немецкой конференции. Там же хранилось и мое письмо, которое я написал своей родной сестре и лично передал ей с описанием нашего 22-х часового суда. Она, по приказу Дедушки, не читая его, передала ему. Так оно попало в его архив.
Познакомившись с его архивом, сотрудники КГБ обнаружили много фактов произвола и жестокости над членами церкви.
В обвинение ему вменили два пункта:
1) обращение к президенту США с целью подрыва советского строя;
2) жестокое обращение с людьми, используя религиозные убеждения, или, как гласит статья: «Посягательство на личность и права граждан, совершаемое под видом исполнения религиозных обрядов».
Вместе с ним были арестованы еще несколько человек.
Началось следствие. Вызывали свидетелей, приводили факты.
После найденного в архиве Дедушки моего письма, описывающего 22-х часовой суд над нами, вызвали и меня на допрос в Ташкент.
Мой ответ на допросе
В самом начале следователь, в присутствии прокурора, задал мне сразу три вопроса:
1) Почему ваши дети не ходят в школу по субботам?
2) Кто такой Рингенберг, где вы с ним встречались, какие сведения ему дали и какое задание от него получили?
3) Следствие имеет ваше письмо, описывающее 22-х часовой суд над вами, вы подтверждаете написанное в нем?
Затем повторили, начиная с 1-го вопроса, чтобы я дал по каждому в отдельности ответ.
Прежде чем отвечать, я спросил их:
Вы меня вызвали в качестве свидетеля или обвиняемого?
Свидетеля.
По какому делу? спросил я.
По делу Шелкова.
Тогда, сказал я, вопрос о моих детях совершенно неуместен, он к делу не относится.
Переглянувшись, они задали мне второй вопрос о Ригенберге.
Я спросил их:
Имею ли я право встречаться с иностранцем, приехавшим в Советский Союз, и разговаривать с ним?
Они ответили:
Да, лишь бы только это не было криминалом, а простая встреча и разговоры не запрещаются.
Тогда, сказал я, если вы мне предоставите материалы, свидетельствующие о том, что я встречался с иностранцем с преступной целью, я вам отвечу на второй вопрос, а если у вас нет подобных материалов, а простая встреча не запрещена, то ваш вопрос теряет всякий смысл и я не вижу никакой надобности на него отвечать.
Пусть будет так, теперь ответьте нам на третий во*п*рос, сказали они.
Конечно, третий был самый сложный. Мы его предвидели и молились еще дома, чтобы Господь дал мудрость.
Ответить: «Да, я писал и подтверждаю написанное», это значит проходить непосредственным свидетелем по делу Шелкова, чего я никак не хотел. Отказаться от показаний означало подвергнуться обвинению в отказе от дачи показаний, что влекло за собой до 5 лет заключения.
Как быть?
Помещаю свой ответ дословно: «Шелков мой родственник, мой тесть. С его учением я не совсем согласен. Но как христианин я должен за зло платить добром, я должен зло прощать, а раз прощать, то и забывать. Поэтому ничего больше сказать не могу, моя совесть запрещает мне это делать».
На этом я остановился и ничего больше не сказал.
Когда прокурор ушел, следователь, выписывая мне пропуск на выход из здания КГБ, откровенно сказал: «Да, с вашей стороны вы поступили правильно. Если бы вы не дали никакого ответа, мы бы вас, как свидетеля, привлекли к ответственности за отказ от дачи показаний. Но вы ответили, хотя косвенно, не прямо, и мы не можем привлечь вас к ответственности, хотя ваш ответ нас совершенно не устраивает».
Так помог мне Господь выйти из этой очень сложной ситуации.
Во время суда сам Шелков подтвердил свои действия в отношении нас, сказав: «Это был мой домашний, родственный суд, что хотел, то и делал!».
При дальнейших свиданиях с родственниками он подтвердил, что никаких показаний мы, т. е. я и Римма, на него не дали.
Суд над Дедушкой в Ташкенте
О суде мы узнали случайно, хотя и ожидали его. Знакомый «пятидесятник», встретив нас в городе, сказал: «Я был вчера в Ташкенте, там какого-то Шелкова судят за религию». Мы поняли, о ком идет речь, и на следующее утро уже были в Ташкенте около здания суда.
Возле входа толпились люди. Подойдя, мы узнали своих родственников. Из помещения вышел человек и объявил, что свободных мест мало, поэтому могут пройти только родственники.
Естественно, мы двинулись к входу. Они же, родственники, стали кричать в отношении нас: «Они не родственники! Они не родственники!», выставляя локти, чтобы помешать нам пройти. Мы же кричали: «Мы родственники!», продвигаясь с трудом к двери.
Нас и всех их запустили по одному в зал. Там уже сидели другие люди, представители разных учреждений. Но места для нас нашлись.
Подсудимые были привезены раньше и находились в зале, за деревянной решеткой. Посмотрев туда, я увидел Дедушку. Наши глаза встретились, и он кивнул мне, здороваясь.
Подсудимые выглядели нормально. И как заявил Дедушка при судебном разбирательстве, они не имеют никаких претензий ни к следователям, ни к тюремной администрации. Он даже поблагодарил за то, что питание в тюрьме им давали вегетарианское.
В начале этого дня судебного разбирательства подсудимые предъявили претензию, что они еще не полностью ознакомились с делом, а поэтому просят отсрочку, пока не познакомятся со всеми томами дела. (Такой закон есть.) А их было более трех десятков томов!
Судья попался старый, опытный. Он спросил: «Сколько вам надо времени, чтобы познакомиться с делом до конца? За неделю познакомитесь?». Подсудимые ответили: «Да». «Я даю вам две недели, сказал судья. Через две недели судебное заседание продолжит свою работу. И при этом добавил: Напрасно вы, Шелков, оттягиваете судебное решение, мы знаем, на что вы рассчитываете. Но вам никто не поможет, вы будете всё равно осуждены за нарушение закона».
Подсудимых увезли. Мы, присутствующие, разошлись.
Через две недели мы опять поехали в Ташкент. Но, подойдя к помещению суда, никого не увидели. Надо было узнать, в чем дело. Решил зайти к секретарю суда и уточнить (Римма осталась во дворе). А там у нее сидел судья. Он спросил, кто я и что хотел. Услыхав мою фамилию, сказал: «Вы там с чем-то с Шелковым не согласны, и вам, безусловно, интересно послушать судебное разбирательство, но мы дали еще одну отсрочку, на неделю. Через неделю судебное разбирательство будет продолжено».
Выйдя во двор, я сказал Римме: «В последующем ты будешь слушать сама, я же не буду присутствовать. Судья меня запомнил и в любой момент может потребовать от меня ответить на какой-либо вопрос. Если я откажусь, тут же посадит на скамью подсудимых, за отказ от дачи показаний даст срок и сдаст конвою для отправки в тюрьму, а тебя он не видел, а отсюда, и не знает в лицо.
Поэтому Римма потом присутствовала сама во все дни судебного разбирательства, проживая это время у знакомой в Ташкенте.
Когда разбирался вопрос об издевательствах над нами, судья сказал: «Да здесь должен присутствовать сам пострадавший! Он может сам рассказать!». Посмотрев в зал, он меня, естественно, не нашел. А про жену мою (второй пострадавший) он, видно, не знал, что она присутствовала в зале.
Во время обеденного перерыва присутствующие кушали то, что брали с собой. Родственники с Риммой не разговаривали и держались от нее далеко. Как-то она была близко от них, то они ей сказали: «Уходи отсюда и к нам не подходи!» (так их научили!).
Дедушка нанял адвоката, предоставив ему вести защиту, а отсюда, сам защитительную речь говорить не мог. Тот же, мотивируя старостью подсудимого, просил смягчить приговор, вот и всё.
Лепшин Илья, другой подсудимый, пытался отрицать, что он проповедник, и много рассказывал о своей болезни мигрени.
На вопрос судьи, за счет чего он жил, заявил, что работал на частном строительстве. Но на просьбу, чтобы он назвал хоть один объект, где он строил, ответить ничего не мог.
Спалинь, третий подсудимый из служителей, прямо сказал, что является проповедником и жил за счет церкви как служитель.
Фурлет, женщина, у которой был обнаружен под полом дома спрятанный архив дедушки, сказала, что она ничего не знала, дом купила недавно и, как видно, купила дом вместе с находящимися там, в подвале, чемоданами, чем всех рассмешила.
Последним был старый брат, в прошлом участник войны. Ему дали условный срок и тут же освободили.
Судебные заседания продолжались семь дней. Срок вынесли: Дедушке, Илюше, Спалиню по 5 лет, Фурлет 3 года.
Дедушка опротестовал приговор, поэтому вместе с другими не был направлен для отбывания наказания в лагерь под Ташкентом. А когда его протест был отклонен, он был отправлен в Якутский лагерь. В холодный и суровый край.
оригинал на сайте "Осение Листья"
----------
--------------------------
----------
--------------------------
----------
Арест Дедушки
Оказавшись перед угрозой ареста, что же Дедушка предпринял со своей стороны, чтобы скрыться от бдительного ока КГБ? И принесло ли это какую-либо пользу?
Купив дом в Ташкенте, он пристроил к нему комнату, оставив промежуток между стеной дома и стеной новой пристроенной комнаты. Попасть в этот промежуток можно было лишь через люк, спрятанный под половицей. Затем нужно было по лестнице спуститься в подвал, пройти несколько метров по темному лабиринту, приоткрыть другую крышку в деревянном полу и подняться в оставленный промежуток между стенами, в своеобразный бункер. Крышка закрывалась. Снаружи сплошная стена, крыша тоже, так что обнаружить промежуток между стенами было невозможно. Там, в этом «бункере», был запас воды и продуктов. И если во время опасности «нырнуть» туда, то Дедушка рассчитывал, что его не обнаружат.
Конечно, Дедушка не сам всё это строил, строили особо доверенные братья.
Через некоторое время Дедушка заметил, что его «засекли» живущим в этом доме.
Тогда, чтобы сделать отвод, он организовал собственные похороны.
Во двор, где жил дедушка, въехала грузовая машина с гробом. Затем закрытый гроб в сопровождении плачущих родственников вывезли и повезли на кладбище. (Конечно, гроб был пустой.) Всем соседям говорили, что умер Дедушка. Машина, отвозившая гроб, не вернулась.
Но эта фиктивная демонстрация похорон ничего не дала. Слежка за домом Дедушки продолжалась. Через несколько дней наблюдавшие кагэбисты обнаружили Дедушку живым, ходящим ночью во дворе дома.
Слежка еще больше усилилась, наблюдали, кто приходит, когда приходит и всё остальное. Изучив всё досконально, решили его арестовать.
За несколько минут до прихода связного, а он приходил рано утром в определенное время, и Дедушка его ждал у калитки во дворе кагэбисты подошли к калитке и изученной сигнализацией позвонили. Не подозревавший ничего Дедушка открыл калитку и попал в цепкие руки сотрудников. «Вы арестованы», сказали они.
Как видим, бункером он не успел воспользоваться. Написано: «Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж» (Псал. 126, 1). И никакие хитрости и изобретения человеческие не помогут!
Следствие
При аресте Дедушки был обнаружен и его архив (в другом доме), спрятанный под полом, 15 чемоданов. В том архиве были и рапорты местных служителей на тех или иных провинившихся членов церкви. Просматривая их, дедушка накладывал резолюции: «Исключить», «Поставить на замечание» и т. д.
В том же архиве хранилась Дедушкина переписка, в частности с Рингенбергом, секретарем Немецкой конференции. Там же хранилось и мое письмо, которое я написал своей родной сестре и лично передал ей с описанием нашего 22-х часового суда. Она, по приказу Дедушки, не читая его, передала ему. Так оно попало в его архив.
Познакомившись с его архивом, сотрудники КГБ обнаружили много фактов произвола и жестокости над членами церкви.
В обвинение ему вменили два пункта:
1) обращение к президенту США с целью подрыва советского строя;
2) жестокое обращение с людьми, используя религиозные убеждения, или, как гласит статья: «Посягательство на личность и права граждан, совершаемое под видом исполнения религиозных обрядов».
Вместе с ним были арестованы еще несколько человек.
Началось следствие. Вызывали свидетелей, приводили факты.
После найденного в архиве Дедушки моего письма, описывающего 22-х часовой суд над нами, вызвали и меня на допрос в Ташкент.
Мой ответ на допросе
В самом начале следователь, в присутствии прокурора, задал мне сразу три вопроса:
1) Почему ваши дети не ходят в школу по субботам?
2) Кто такой Рингенберг, где вы с ним встречались, какие сведения ему дали и какое задание от него получили?
3) Следствие имеет ваше письмо, описывающее 22-х часовой суд над вами, вы подтверждаете написанное в нем?
Затем повторили, начиная с 1-го вопроса, чтобы я дал по каждому в отдельности ответ.
Прежде чем отвечать, я спросил их:
Вы меня вызвали в качестве свидетеля или обвиняемого?
Свидетеля.
По какому делу? спросил я.
По делу Шелкова.
Тогда, сказал я, вопрос о моих детях совершенно неуместен, он к делу не относится.
Переглянувшись, они задали мне второй вопрос о Ригенберге.
Я спросил их:
Имею ли я право встречаться с иностранцем, приехавшим в Советский Союз, и разговаривать с ним?
Они ответили:
Да, лишь бы только это не было криминалом, а простая встреча и разговоры не запрещаются.
Тогда, сказал я, если вы мне предоставите материалы, свидетельствующие о том, что я встречался с иностранцем с преступной целью, я вам отвечу на второй вопрос, а если у вас нет подобных материалов, а простая встреча не запрещена, то ваш вопрос теряет всякий смысл и я не вижу никакой надобности на него отвечать.
Пусть будет так, теперь ответьте нам на третий во*п*рос, сказали они.
Конечно, третий был самый сложный. Мы его предвидели и молились еще дома, чтобы Господь дал мудрость.
Ответить: «Да, я писал и подтверждаю написанное», это значит проходить непосредственным свидетелем по делу Шелкова, чего я никак не хотел. Отказаться от показаний означало подвергнуться обвинению в отказе от дачи показаний, что влекло за собой до 5 лет заключения.
Как быть?
Помещаю свой ответ дословно: «Шелков мой родственник, мой тесть. С его учением я не совсем согласен. Но как христианин я должен за зло платить добром, я должен зло прощать, а раз прощать, то и забывать. Поэтому ничего больше сказать не могу, моя совесть запрещает мне это делать».
На этом я остановился и ничего больше не сказал.
Когда прокурор ушел, следователь, выписывая мне пропуск на выход из здания КГБ, откровенно сказал: «Да, с вашей стороны вы поступили правильно. Если бы вы не дали никакого ответа, мы бы вас, как свидетеля, привлекли к ответственности за отказ от дачи показаний. Но вы ответили, хотя косвенно, не прямо, и мы не можем привлечь вас к ответственности, хотя ваш ответ нас совершенно не устраивает».
Так помог мне Господь выйти из этой очень сложной ситуации.
Во время суда сам Шелков подтвердил свои действия в отношении нас, сказав: «Это был мой домашний, родственный суд, что хотел, то и делал!».
При дальнейших свиданиях с родственниками он подтвердил, что никаких показаний мы, т. е. я и Римма, на него не дали.
Суд над Дедушкой в Ташкенте
О суде мы узнали случайно, хотя и ожидали его. Знакомый «пятидесятник», встретив нас в городе, сказал: «Я был вчера в Ташкенте, там какого-то Шелкова судят за религию». Мы поняли, о ком идет речь, и на следующее утро уже были в Ташкенте около здания суда.
Возле входа толпились люди. Подойдя, мы узнали своих родственников. Из помещения вышел человек и объявил, что свободных мест мало, поэтому могут пройти только родственники.
Естественно, мы двинулись к входу. Они же, родственники, стали кричать в отношении нас: «Они не родственники! Они не родственники!», выставляя локти, чтобы помешать нам пройти. Мы же кричали: «Мы родственники!», продвигаясь с трудом к двери.
Нас и всех их запустили по одному в зал. Там уже сидели другие люди, представители разных учреждений. Но места для нас нашлись.
Подсудимые были привезены раньше и находились в зале, за деревянной решеткой. Посмотрев туда, я увидел Дедушку. Наши глаза встретились, и он кивнул мне, здороваясь.
Подсудимые выглядели нормально. И как заявил Дедушка при судебном разбирательстве, они не имеют никаких претензий ни к следователям, ни к тюремной администрации. Он даже поблагодарил за то, что питание в тюрьме им давали вегетарианское.
В начале этого дня судебного разбирательства подсудимые предъявили претензию, что они еще не полностью ознакомились с делом, а поэтому просят отсрочку, пока не познакомятся со всеми томами дела. (Такой закон есть.) А их было более трех десятков томов!
Судья попался старый, опытный. Он спросил: «Сколько вам надо времени, чтобы познакомиться с делом до конца? За неделю познакомитесь?». Подсудимые ответили: «Да». «Я даю вам две недели, сказал судья. Через две недели судебное заседание продолжит свою работу. И при этом добавил: Напрасно вы, Шелков, оттягиваете судебное решение, мы знаем, на что вы рассчитываете. Но вам никто не поможет, вы будете всё равно осуждены за нарушение закона».
Подсудимых увезли. Мы, присутствующие, разошлись.
Через две недели мы опять поехали в Ташкент. Но, подойдя к помещению суда, никого не увидели. Надо было узнать, в чем дело. Решил зайти к секретарю суда и уточнить (Римма осталась во дворе). А там у нее сидел судья. Он спросил, кто я и что хотел. Услыхав мою фамилию, сказал: «Вы там с чем-то с Шелковым не согласны, и вам, безусловно, интересно послушать судебное разбирательство, но мы дали еще одну отсрочку, на неделю. Через неделю судебное разбирательство будет продолжено».
Выйдя во двор, я сказал Римме: «В последующем ты будешь слушать сама, я же не буду присутствовать. Судья меня запомнил и в любой момент может потребовать от меня ответить на какой-либо вопрос. Если я откажусь, тут же посадит на скамью подсудимых, за отказ от дачи показаний даст срок и сдаст конвою для отправки в тюрьму, а тебя он не видел, а отсюда, и не знает в лицо.
Поэтому Римма потом присутствовала сама во все дни судебного разбирательства, проживая это время у знакомой в Ташкенте.
Когда разбирался вопрос об издевательствах над нами, судья сказал: «Да здесь должен присутствовать сам пострадавший! Он может сам рассказать!». Посмотрев в зал, он меня, естественно, не нашел. А про жену мою (второй пострадавший) он, видно, не знал, что она присутствовала в зале.
Во время обеденного перерыва присутствующие кушали то, что брали с собой. Родственники с Риммой не разговаривали и держались от нее далеко. Как-то она была близко от них, то они ей сказали: «Уходи отсюда и к нам не подходи!» (так их научили!).
Дедушка нанял адвоката, предоставив ему вести защиту, а отсюда, сам защитительную речь говорить не мог. Тот же, мотивируя старостью подсудимого, просил смягчить приговор, вот и всё.
Лепшин Илья, другой подсудимый, пытался отрицать, что он проповедник, и много рассказывал о своей болезни мигрени.
На вопрос судьи, за счет чего он жил, заявил, что работал на частном строительстве. Но на просьбу, чтобы он назвал хоть один объект, где он строил, ответить ничего не мог.
Спалинь, третий подсудимый из служителей, прямо сказал, что является проповедником и жил за счет церкви как служитель.
Фурлет, женщина, у которой был обнаружен под полом дома спрятанный архив дедушки, сказала, что она ничего не знала, дом купила недавно и, как видно, купила дом вместе с находящимися там, в подвале, чемоданами, чем всех рассмешила.
Последним был старый брат, в прошлом участник войны. Ему дали условный срок и тут же освободили.
Судебные заседания продолжались семь дней. Срок вынесли: Дедушке, Илюше, Спалиню по 5 лет, Фурлет 3 года.
Дедушка опротестовал приговор, поэтому вместе с другими не был направлен для отбывания наказания в лагерь под Ташкентом. А когда его протест был отклонен, он был отправлен в Якутский лагерь. В холодный и суровый край.
Комментарий