О скептике-патриоте

[Tuareg]

Есть вещи, которые общество обязано рано или поздно сделать, но которым трудно подобрать наименование.
Издано исследование профессора Александра Александровича Зимина (1920-1980), посвященное "Слову о полку Игореве". Через четверть века после кончины автора. Спустя 42 года после написания первой редакции этой книги.
Тогда, в 1964 году, исследование, подвергавшее сомнению подлинность "Слова" (точнее говоря, его приуроченность к ХII веку), было напечатано на ротапринте - тремя сброшюрованными выпусками, общим объемом 660 страниц, тиражом в 101 экземпляр - специально к закрытому(!) заседанию Отделения истории АН СССР. "Книга была роздана участникам обсуждения, - свидетельствует автор предисловия к нынешнему изданию и один из читателей тогдашнего Олег Творогов, - с категорическим требованием возвратить ее экземпляры после обсуждения. Таким образом, она оказалась недоступной широкому кругу читателей".
Вместо книги читательскому кругу - по уже не раз опробованной к тому времени советской схеме - было предложено изложение ее обсуждения. Сам Зимин в предисловии к новой редакции исследования писал: "Неподписанная хроника этого обсуждения ("Обсуждение одной концепции о времени создания "Слова о полку Игореве"), опубликованная в журнале "Вопросы истории" (1964, # 9, с. 121-140, авторы В.А. Кучкин, О.В. Творогов), не дает достаточно точного представления ни о характере обсуждения, ни об аргументации, развивавшейся отдельными участниками. В частности, использование этой хроники для представления об аргументации автора, развивавшейся в его труде, и его заключительном слове совершенно недопустимо".
Ему, автору, наверное, было виднее.
Так как можно назвать нынешнее событие? "Восстановлением справедливости"? Ни в коем случае.
Справедливость была нарушена более сорока лет назад, когда профессору Зимину, к тому времени уже больше пятнадцати лет преподававшему в Историко-архивном институте и вырастившему немало отличных исследователей, было отказано в неотъемлемом праве ученого обнародовать свою гипотезу. Он сошел в могилу, не дождавшись этой простой справедливости. И вряд ли на презентации его книги, проходившей 13 ноября в РГГУ, мы присутствовали при ее восстановлении. Не надо тешить себя иллюзией, что все восстановимо.
Просто исполнен некий долг. Сделано то, что мы - то есть в первую очередь научное сообщество России - должны были сделать, и только.
В те годы организацией "отпора" Александру Зимину занимался непосредственно идеологический отдел ЦК КПСС - одна из ветвей тогдашней безграничной власти. Историк посмел замахнуться на "наше все" - и всем дано было понять, что тем, кто посмеет выразить ему какую-либо поддержку, будет затруднительно продолжать безмятежно свою научную деятельность.
Торопились выпускать сборники научных работ, посвященных "Слову" и доказательствам его подлинности - и во многом вызванных к жизни именно аргументацией Зимина. С ним полемизировали, не публикуя его аргументов. "В советскую эпоху", пишет академик Андрей Зализняк, убедительно показавший в своей недавней книге ("Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста") верность ранней датировки памятника, версия подлинности "Слова" "была превращена в идеологическую догму, концепция А.А. Зимина по приказу сверху замалчивалась", советская цензура "практически не допускала прямого цитирования А. Мазона (давнего французского сторонника гипотезы неподлинности "Слова". - М.Ч) или А.А. Зимина. Бесчисленные страстные доказательства подлинности Слова подразумевали наличие некоего коварного врага, который стремится обесчестить эту гордость советского народа и о котором по советской традиции читателю не положено было знать сверх этого почти ничего; даже имена врагов предпочтительно было заменять безличным "скептики". А уже по другой, но тоже политической причине читателю не положено было знать и о работах Р. Якобсона, активнейшего противника "скептиков" (того самого "Ромки Якобсона" из стихотворения Маяковского "Товарищу Нетте...", давно жившего в Америке и ставшего одним из самых выдающихся славистов мира).
Теперь напечатанный издательством "Дмитрий Буланин" тиражом 800 экземпляров текст стал фактом научной жизни. И, несомненно, будет давать новые импульсы научной мысли поколений, которым не пришлось читать эту работу ни в рукописи, ни в особом партсамиздате.
Помимо научного смысла - произошло событие, бросающее еще один мощный пучок света на историю советского общества. А этого света явно недостаточно и становится к тому же все меньше и меньше. Разрастаются неосвещенные углы отечественной истории, и даже в среде людей сведущих, в том числе и получивших историческое образование, все больше и больше мифы начинают получать перевес над знанием.
...Зимним днем 1980 года над гробом А.А. Зимина на Ваганьковском кладбище было среди прочего сказано о том, что "скептический склад ума - это особый дар, редкий, а в иные эпохи и уникальный", что "скептический взгляд можно аргументированно оспорить, можно опровергнуть, можно и заглушить скептический голос, но нужно ли это делать?" О том, что "нужно ценить ученых такой редкой умственной складки. Они необходимы для нормального развития науки, они - то бродило, без которого застаиваются воды науки".
Сегодня может показаться, что ситуация изменилась и уж чего-чего, а скептиков у нас достаточно. Однако это не так. Стеб - не скепсис. И скептик - это не циник. Его отличие от циника - сохранность ценностного ряда. Скептики в науке хотят достичь научной истины. А циник, как известно, всему знает цену, но не знает никаких ценностей.
Для скептиков высока цена их убеждений. Они готовы принести ради них любые жертвы. Сегодня странным образом само слово "убеждения" расплылось и деформировалось. За убеждение, например, нередко принимается втемяшившийся в дурную голову темный предрассудок.
А когда предрассудки захватывают достаточно много голов, возникает опасность огораживания новых территорий рефлексии, оказывающихся вдруг недоступными для беспристрастного научного, в том числе и критического рассмотрения. Такое рассмотрение может неожиданно быть объявленным "непатриотичным", посягающим на очередное "наше все". К тому явно ведет, например, настойчиво укореняющаяся идея, что история страны должна воспитывать патриотизм - то есть следует подбирать в ней события таким образом, чтоб они возбуждали это именно чувство.
Но при таком подходе не будет ни истории, ни подлинного патриотизма. Нет, не потому мы начинаем любить свою страну, что узнаем, изучая, про ее хорошую историю. Дело обстоит обратным образом - мы любим свою страну, потому что это наша страна. И поэтому хотим знать ее историю, какая бы она ни была. И, натыкаясь на самые мрачные страницы в этой истории, даем себе слово - не допустить заполнения новых им подобных.
Потому что если не мы - то кто же?

grani.ru

[Tuareg]

Книга Александра Зимина 'Слово о полку Игореве'

(Рецензия на: Зимин А. А. Слово о полку Игореве. СПб.: 'Дмитрий Буланин', 2006. - 516 с.)


Ещё очень молодым, по академическим меркам, человеком Зимин завоевал авторитет в достаточно замкнутом и строгом сообществе медиевистов. Мог рассчитывать на отличную официальную карьеру. Тем более, что методология его была вполне материалистическая - до сих пор ведь его, как живого, уличают в так называемом 'позитивизме' апологеты 'феноменологической герменевтики' и прочих новомодных оккультных направлений в историографии. Никаким диссидентом - антисоветчиком он тоже не был. И в той злополучной книге, которую я сейчас держу в руках, сказано прямым текстом, что 'только марксистское понимание идеологических явлений: даёт надёжную опору для изучения памятников литературы и общественной мысли', а сам Маркс назван 'гениальным'. И это не фигуры речи, потому что в системе аргументации автора немаловажное место занимает анализ идейной направленность произведения - 'Слова о полку Игореве' - в контексте социальных отношений, характерных для 'периода феодальной раздробленности' на Руси. Или для другого, более позднего периода.
В общем, как прозрачно намекали солидные люди доктору исторических наук Зимину, быть бы ему академиком, если бы: Если бы не 'Слово о полку Игореве'. Захотелось самому разобраться в сомнениях, которые возникали по поводу 'Слова' у самых разных людей, от русского классика Льва Толстого до французского слависта Андре Мазона. Результатом стал доклад в Институте Русской литературы и обширное исследование: 'торжественно прекрасная песнь о ратных подвигах русских воинов' разобрана буквально по слову, а вывод, к которому склоняется исследователь - перед нами, бесспорно, выдающееся произведение, но не 12-го, а 18-го века, предполагаемый автор - Спасо-Ярославский архимандрит Иоиль. Подчёркиваю: для Зимина это была чисто академическая проблема, в ряду сотен других источниковедческих проблем, по которым приходилось полемизировать с коллегами. Политику в дело о 'Слове' внесли другие, причем не со стороны, не из госбезопасности, а из самих же историков, которые воспользовались ситуацией, чтобы засвидетельствовать свой образцовый патриотизм. Вот к так называемому обсуждению гипотезы Зимина Отделением истории Академии Наук в мае 1964 года и было отпечатано на ротапринте его исследование, 660 страниц тиражом то ли 100, то ли 101 (тут источники расходятся) нумерованный экземпляр под расписку. Дальше сошлюсь на воспоминания одного из участников обсуждения - Владимира Борисовича Кобрина, который, кстати, участием этим похоронил и собственную карьеру.

'У входа в зал: стояли крепкие ребята - младшие научные сотрудники из сектора истории советского общества:, и строго проверяли приглашения у входящих. При мне, например, не пустили в зал: археолога и антрополога Михаила Михайловича Герасимова:'

И так далее, желающие могут прочесть на сайте ВИВОС ВОКО .
Конкретно о книге:

'Все розданные экземпляры: подлежали сдаче. Стало известно и для чего: чтобы их уничтожить. И хотя я человек довольно дисциплинированный и законопослушный, я взбунтовался и решил свой экземпляр не отдавать. На самый последний день дискуссии, чтобы не было возможности поддаться слабости, я просто не принес книгу Зимина и лицемерно-смущенно сказал, что забыл положить в портфель. Около года мне время от времени звонили, требовали принести. Я отвечал, что-де обязательно, как-нибудь... Потом звонки прекратились. Так что и эта книга Зимина есть в моей библиотеке. Но я до сих пор с печалью вспоминаю сцены возвращения участниками дискуссии экземпляров исследования. Вот маститый ученый, много сделавший и сегодня делающий для развития науки, занимающий в наши дни очень благородную и прогрессивную гражданскую позицию, с подчеркнутым омерзением вытаскивает из портфеля три ротапринтных томика и, нарочито радуясь, что освобождает свой портфель от этого, отдает их сборщику из команды уничтожения...'

Оказавшись помимо собственной воли в оппозиции, Александр Александрович Зимин продолжал заниматься исторической наукой для себя, друзей и учеников, без оглядки на те учреждения, которые позволяют или не позволяют что-то публиковать. Подчёркиваю - не против них, а просто вне. И оказалось, что он работает для будущего! Через много лет после смерти учёного продолжали выходить его монографии: о боярской аристократии, о феодальной войне 15-го века, о 'Русской правде' и оказывались новостями науки, а сам автор, таким образом, оставался полноправным представителем современной исторической мысли.
И вот исследование о 'Слове:'. Забавно: уже разрешили печатать любую политику, порнографию, что угодно, хоть нацистскую пропаганду, а это сугубо специальное исследование оставалось нецензурным. 'И вот она, эта книжка:'

Немножко пройдет, немножко,
Каких-нибудь тридцать лет,
Не в будущем, в этом веке,
Вот она, эта книжка,
Снимает ее мальчишка,
С полки в библиотеке,
А вы говорили: 'Бредни!',
А вот, через тридцать лет:

(Александр Галич)
Не через 30, как в песне Галича, а через 42 года, но лучше поздно, чем никогда. Солидный том в красной обложке под редакцией Валентины Григорьевны Зиминой и Олега Викторовича Творогова, доктора филологических наук, который, кстати, был и остаётся оппонентом Зимина, но оппонентом именно научным. И если у кого-то из слушателей создалось впечатление, что я в своих рецензиях как-то пристрастен к нынешней, постсоветской эпохе, то в данном конкретном вопросе - смотрите, полемика, невозможная в советское время, возможна сегодня, и это несомненный шаг вперед.
Не осмеливаюсь как-то в нее вмешиваться, только одно читательское замечание: у обеих сторон негативная аргументация выглядит убедительнее позитивной. То есть: намного легче посеять сомнение в аутентичности источника, который действительно стоит ну очень уж особняком среди древнерусских текстов, но намного труднее обосновать авторские права гениального конспиратора - стилизатора 18-го века. Похожая ситуация с Шекспиром, Вам, <...> наверное, хорошо знакомая: пока читаешь Илью Михайловича Гилилова, соглашаешься: да, не мог человек со словарным запасом большим, чем у всей английской литературы, не иметь дома книг и не оставить внятного автографа. Всё-таки английские архивы более-менее сохранные. Но, с другой стороны, кто и зачем организовал такую грандиозную мистификацию? И как удалось сохранить её в секрете? Впрочем, наука ведь не претендует на абсолютную истину, и какие-то вопросительные знаки, может быть, так никогда и не разогнутся в восклицательные. Главное - чтобы вокруг них происходили нормальные дискуссии, а не политические митинги с аутодафе.

[Suvi]

Доказано, что рукопись Слово о полку..- это список 15-16в. Не понятно, почему некоторые исследователи пришли к выводу, что это произведение 12в., а не 15-16в.???

[Suvi]

Рукопись Слово о полку Игореве имеет очень туманую историю. Слово было обнаружено в монастыре в Ярославле одним из коллекционеров памятников русской старины графом Мусиным-Пушкиным. Подлинник погиб в огне московского пожара в 1812, причём сведения об этом носят противоречивый и сбивчивый характер, что дало повод сомневаться в подлинности произведения. Источником текста служит первое издание 1800 года, подготовленное самим же Мусиным-Пушкиным. Конечно, сам М-П. не мог сочинить произведения, как не могли этого сделать и другие подозреваемые скептиками - они не могли владеть старорусским в таком совершенстве. Но дело не в этом.
Доказано, что рукопись Слово о полку..- это список 15-16в. Не понятно, почему некоторые исследователи пришли к выводу, что это произведение 12в., а не 15-16в. Почему переписчик 15-16в. не мог владеть старорусским 12-13 века? Очень даже мог. Никто до сих пор почему-то не заявил, что Слово о полку - это просто произведение, сочинённое каким-то монахом 15-16 веке, когда объединились разные руськие земли вокруг Москвы.