Эскирос был весел и оживлен.
- Битт-Бой! - сказал он. - Я думал о том, как должны вы быть счастливы, если чужая удача - сущие пустяки для вас.

Слово бьет иногда насмерть. Битт-Бой медленно побледнел; жалко исказилось его лицо. Тень внутренней судороги прошла по нему. Поставив на стол стакан, он завернул к подбородку фуфайку и расстегнул рубашку.
Эскирос вздрогнул. Выше левого соска, на побелевшей коже торчала язвенная, безобразная опухоль.

- Рак... - сказал он, трезвея.

Битт-Бой кивнул и, отвернувшись, стал приводить бинт и одежду в порядок. Руки его тряслись.

Наверху все еще пели, но уже в последний раз, ту же песню. Порыв ветра разбросал слова последней части ее, внизу услышалось только:

"Южный Крест там сияет вдали...", и, после смутного эха, в захлопнувшуюся от качки дверь: "...Да помилует нас!"

Три слова эти лучше и явственнее всех расслышал лоцман Битт-Бой, "приносящий счастье".

(с) А.Грин. "Корабли в Лиссе"