Твитнуть
Что важно для человека? Многие считают, что прогресс.
Разумеется, если вы хотите господствовать над миром, вам обязательно потребуется шерстяная мануфактура.
У других нет парового ткацкого станка, а у вас уже есть, и вы можете гордиться, выпуская самую качественную и дешёвую шерстяную материю в мире.
Но почему вы именно это называете прогрессом? Ведь поводом к развитию машин явилось желание получить прибыль! Что прогрессивного в старом недобром сребролюбии?
Смотрите: с одной стороны, вы внедряете новейшие научные достижения на своём кашемировом производстве, но с другой стороны вы сгоняете фермеров с их земель: ведь если объёмы производства ткани растут, то вам же требуется больше сырья! Вам нужно больше овец, а где их пасти-то? И вы принимаете закон, оправдывающий ваш прогресс и осуждающий фермеров, вставших на вашем пути.
Фермеры выселены, на их полях теперь вы пасёте ваших овец. Но фермеры становятся бомжами и просят у вас милостыню. Вы принимаете следующий закон: попрошаек следует отправлять на виселицу.
При этом вы и не помышляете о законах, регулирующих труд ваших работников. Зарплата у них мизерная, продолжительность рабочего дня максимально возможная, пенсий нет, медицинского страхования нет.
Ваши континентальные коллеги по цеху, далее, которые не столь сребролюбивы, как вы, разоряются без паровых мануфактур.
Но вы всех уверяете, что ваш прогресс настолько важен, что другие могут и потерпеть.
Один масон неплохо расставил приоритеты в этом смысле:
Дети Марии легко живут, к части они рождены благой.
А Детям Марфы достался труд и сердце, которому чужд покой.
И за то, что упреки Марфы грешны были пред Богом, пришедшим к ней,
Детям Марии служить должны Дети ее до скончанья дней.
Это на них во веки веков прокладка дорог в жару и в мороз.
Это на них ход рычагов; это на них вращенье колес.
Это на них всегда и везде погрузка, отправка вещей и душ,
Доставка по суше и по воде Детей Марии в любую глушь.
«Сдвинься», - горе они говорят. «Исчезни», - они говорят реке.
И через скалы пути торят, и скалы покорствуют их руке.
И холмы исчезают с лица земли, осушаются реки за пядью пядь,
Чтоб Дети Марии потом могли в дороге спокойно и сладко спать.
Смерть сквозь перчатки им леденит пальцы, сплетающие провода.
Алчно за ними она следит, подстерегает везде и всегда.
А они на заре покидают жилье, и входят в страшное стойло к ней.
И дотемна укрощают ее, как, взяв на аркан, укрощают коней.
Отдыха знать им вовек нельзя, Веры для них недоступен Храм.
В недра земли их ведет стезя, свои алтари они строят там,
Чтобы сочилась из скважин вода, чтобы, в землю назад уйдя,
Снова поила она города, вместе с каждой каплей дождя.
Они не твердят, что Господь сулит разбудить их пред тем, как гайки слетят,
Они не бубнят, что Господь простит, брось они службу, когда хотят.
И на давно обжитых путях и там, где еще не ступал человек,
В труде и бденье - и только так Дети Марфы проводят век.
Двигая камни, врубаясь в лес, чтоб сделать путь прямей и ровней,
Ты видишь кровь - это значит: здесь прошел один из ее Детей.
Он не принял мук ради Веры святой, не строил лестницу в небеса,
Он просто исполнил свей долг простой, в общее дело свой вклад внеся.
А Детям Марии чего желать? Они знают - ангелы их хранят.
Они знают - им дана Благодать, на них Милосердья направлен взгляд.
Они слышат Слово, сидят у ног и, зная, что Бог их благословил,
Свое бремя взвалили на Бога, а Бог - на Детей Марфы его взвалил.
Киплинг!.. Посмотрите, как ловко он заменил мамону на это самое словечко «прогресс»! Дети Марфы, оказывается, чужды сребролюбия! Кто бы сомневался. Прогресс им интересен чисто технически, такие вот они чудо-кулибины, бессребреники, никогда не использовавшие труд негров на своих плантациях, никогда не косившие негров пулемётом «Максим», не сбрасывавшие атомную бомбу на японцев, а напалм на вьетнамцев.
Нет, шутишь; истина неизменна:
В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой;
у нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его.
Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.
Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом,
а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.
(Евангелие от Луки 10:38-42)
Истинный прогресс возможен лишь в совершенствовании своей человеческой личности, а не в совершенствовании труда.
Тут мы вступаем в противоречие с ещё одним подпевалой островного прогресса, учившим о роли труда в процессе превращения обезьяны в человека.
Энгельс, надо признать, при всём своём материализме сочинил вполне привлекательную версию этого самого превращения: вначале-де обезьяна взяла палку, потом камень, а потом стала эти камни обрабатывать на фрезерном станке, потому что к тому моменту у неё уже и пальцы развились, как надо, и прямохождение, и речь появилась у всего стада этих самых бандерлогов, превратив их в человеческое общество.
Во-первых, ничего научного в таком сочинении нет. Какие-либо доказательства отсутствуют. Никто доказать не в силах, как именно появился человеческий коллектив. Археологические находки дают лишь статический материал, динамика возникновения таких эфемерных явлений, как, например, речь, никому недоступна.
Во-вторых, знаменитый материалист всех времён и народов предстаёт тут слегка идеалистом: уж слишком идеальна у него последовательность этапов перерождения обезьяны, зачитаться можно; как в сказке.
Он как раз и поёт о своём любимом прогрессе как процессе последовательного улучшения и смягчения обезьянних нравов. Рука так и тянется к перу, а перо к бумаге, чтобы нарисовать всем известный дурацкий график, на котором обезьяны дышат в затылок человеку, маршируя в едином строю, в колонну по одному.
В чём здесь проблема наших прогрессивных сребролюбцев?
В том, что, любя серебро, они меряют этой меркой остальных нормальных людей. Да? Сказал безумный в своём сердце: нет Бога.
Таким безумцам, ставящим «Происхождение видов» выше библии, стоило бы задуматься о свойствах человеческой психики. Чем сознание человека отличается от сознания (прочих) животных?
Животное не выделяет себя из природы, не осознаёт себя, не выпадает, так сказать, из вечности бытия, не понимает смерти.
Отсюда неважно, как именно происходил процесс выделения человека из природы, - важно лишь, что он произошёл, и этот факт эволюционисты должны были бы рассмотреть хотя бы с точки зрения материализма: ведь если человек, по их теории, произошёл от обезьяны, то выходит, что обезьяна каким-то образом свернула с пути, которым идёт всё живое на планете. Вся планета живёт по определённым законам (ДНК), - а обезьяна вдруг полетела на Луну!
То есть вся планета живёт естественно, - а человек неестественно! Человек ходит на двух, человек боится смерти, человек мучается при родах, человек размышляет, в чём смысл жизни. Животное ничем этим не заморачивается.
Отсюда желание первых племён воссоединиться с природой, обожествив тех или иных тотемных животных, совокупившись с ними, чтобы исправить этот свой побег из семейства млекопитающих.
Отсюда же монотеизм как окончательное (антропологическое) закрепление своего выхода из природы.
То есть психика человека неспособна существовать без идеи бога. Другое дело, что богов, как известно, очень много на земле и на небе, и не каждый дарвинопоклонник готов честно признаться в поклонении богу серебра, богу прогресса или богу, раздающему гранты на естественнонаучные исследования.
Иными словами, тот Бог, в котором живёт вся планета Земля, не выходя за рамки животного существования, не мог не завладеть умом человека, который за животные рамки вышел.
Сознание человека сразу столкнулось с разделением счастливой животной вечности на человеческие вчера, сегодня и завтра. Сознание вынуждено было сразу биться над вопросом «что было со мной до моего рождения и что будет со мной после моей смерти?»
Любой ответ на эти вопросы неизбежно приводит человека к идее бога, потому что так устроена его психика.
Ну, а дальше пантеизм и монотеизм; это неизбежно, потому что приводит психику в порядок.
Евангелие Иисуса Христа представляет собой, пожалуй, наиболее точное изложение Бога.
Я намеренно не стал начинать свою проповедь с евангелия, имея дело с такими изощрёнными лжецами и грешниками, как, например, Докинс.
Они ругаются тому, чего не понимают. Вновь снизойду ради их плоти к их богу науке, являя себя скорее духовно-безумным, нежели плотски-учёным, но подчинённым Богу-отцу и господу Иисусу Христу.
Надо понимать, что средневековый обскурантизм, преследовавший учёных в (Западной) Европе, лишь рядился в христианскую шкуру. Ни один из тех, кто сжигал Бруно, притеснял Галилея, столетиями запрещал европейцам на Западе мыться и строить туалеты, - никто из них не понимал учения Иисуса Христа и в этом смысле не был христианином.
Проблема Галилея как некоего образа состоит в другом. Его знания, имея неоспоримую пользу для человечества в целом, абсолютно бесполезны для человека в частности.
Такой человек, поглазев на маятник Фуко в составе экскурсии себе подобных в Исаакиевском соборе, возвращается в свой дом и убеждается, что учение о вращении Земли нимало не разрешает его мучительных вопросов о бытии до рождения и после смерти.
Умирая, человек куда-то уходит, и знание о том, что земля круглая и вертится, воодушевит его вряд ли. Скорее в нём возьмёт верх всё то, что он знал доселе об устройстве могил на кладбищенской земле.
Вот этот замкнутый (и порочный) круг наук и вызывает искреннее сожаление о судьбе человека, который достоин большего, нежели всевозможные учения плоти.
Плоть временна, дух вечен.
И вот, разочаровавшись в Фуко, наш человек ложится спать и видит сны. В этих снах он переживает реальность, далёкую от той, которую тщится объяснить наука. Сновидения являются естественной подсказкой человеку о том, как устроена вечность.
Во сне исчезают те границы, которые при бодрствовании человеку навязывают все учёные (и все шарлатаны) мира. Сны человека не то чтобы опровергают науку, они убеждают человека в том, что лично для него наука не столь полезна, чтобы претендовать на устройство его вечного бытия.
Таким образом, наученный воскресению негр, живущий вдали от прогресса, имеет гораздо более осмысленное человеческое существование, нежели одержимый прогрессом англо-саксон, гордо рекомендующий себя атеистом.
Африканец в этом смысле прогрессивнее англичанина.
Разумеется, если вы хотите господствовать над миром, вам обязательно потребуется шерстяная мануфактура.
У других нет парового ткацкого станка, а у вас уже есть, и вы можете гордиться, выпуская самую качественную и дешёвую шерстяную материю в мире.
Но почему вы именно это называете прогрессом? Ведь поводом к развитию машин явилось желание получить прибыль! Что прогрессивного в старом недобром сребролюбии?
Смотрите: с одной стороны, вы внедряете новейшие научные достижения на своём кашемировом производстве, но с другой стороны вы сгоняете фермеров с их земель: ведь если объёмы производства ткани растут, то вам же требуется больше сырья! Вам нужно больше овец, а где их пасти-то? И вы принимаете закон, оправдывающий ваш прогресс и осуждающий фермеров, вставших на вашем пути.
Фермеры выселены, на их полях теперь вы пасёте ваших овец. Но фермеры становятся бомжами и просят у вас милостыню. Вы принимаете следующий закон: попрошаек следует отправлять на виселицу.
При этом вы и не помышляете о законах, регулирующих труд ваших работников. Зарплата у них мизерная, продолжительность рабочего дня максимально возможная, пенсий нет, медицинского страхования нет.
Ваши континентальные коллеги по цеху, далее, которые не столь сребролюбивы, как вы, разоряются без паровых мануфактур.
Но вы всех уверяете, что ваш прогресс настолько важен, что другие могут и потерпеть.
Один масон неплохо расставил приоритеты в этом смысле:
Дети Марии легко живут, к части они рождены благой.
А Детям Марфы достался труд и сердце, которому чужд покой.
И за то, что упреки Марфы грешны были пред Богом, пришедшим к ней,
Детям Марии служить должны Дети ее до скончанья дней.
Это на них во веки веков прокладка дорог в жару и в мороз.
Это на них ход рычагов; это на них вращенье колес.
Это на них всегда и везде погрузка, отправка вещей и душ,
Доставка по суше и по воде Детей Марии в любую глушь.
«Сдвинься», - горе они говорят. «Исчезни», - они говорят реке.
И через скалы пути торят, и скалы покорствуют их руке.
И холмы исчезают с лица земли, осушаются реки за пядью пядь,
Чтоб Дети Марии потом могли в дороге спокойно и сладко спать.
Смерть сквозь перчатки им леденит пальцы, сплетающие провода.
Алчно за ними она следит, подстерегает везде и всегда.
А они на заре покидают жилье, и входят в страшное стойло к ней.
И дотемна укрощают ее, как, взяв на аркан, укрощают коней.
Отдыха знать им вовек нельзя, Веры для них недоступен Храм.
В недра земли их ведет стезя, свои алтари они строят там,
Чтобы сочилась из скважин вода, чтобы, в землю назад уйдя,
Снова поила она города, вместе с каждой каплей дождя.
Они не твердят, что Господь сулит разбудить их пред тем, как гайки слетят,
Они не бубнят, что Господь простит, брось они службу, когда хотят.
И на давно обжитых путях и там, где еще не ступал человек,
В труде и бденье - и только так Дети Марфы проводят век.
Двигая камни, врубаясь в лес, чтоб сделать путь прямей и ровней,
Ты видишь кровь - это значит: здесь прошел один из ее Детей.
Он не принял мук ради Веры святой, не строил лестницу в небеса,
Он просто исполнил свей долг простой, в общее дело свой вклад внеся.
А Детям Марии чего желать? Они знают - ангелы их хранят.
Они знают - им дана Благодать, на них Милосердья направлен взгляд.
Они слышат Слово, сидят у ног и, зная, что Бог их благословил,
Свое бремя взвалили на Бога, а Бог - на Детей Марфы его взвалил.
Киплинг!.. Посмотрите, как ловко он заменил мамону на это самое словечко «прогресс»! Дети Марфы, оказывается, чужды сребролюбия! Кто бы сомневался. Прогресс им интересен чисто технически, такие вот они чудо-кулибины, бессребреники, никогда не использовавшие труд негров на своих плантациях, никогда не косившие негров пулемётом «Максим», не сбрасывавшие атомную бомбу на японцев, а напалм на вьетнамцев.
Нет, шутишь; истина неизменна:
В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой;
у нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его.
Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.
Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом,
а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.
(Евангелие от Луки 10:38-42)
Истинный прогресс возможен лишь в совершенствовании своей человеческой личности, а не в совершенствовании труда.
Тут мы вступаем в противоречие с ещё одним подпевалой островного прогресса, учившим о роли труда в процессе превращения обезьяны в человека.
Энгельс, надо признать, при всём своём материализме сочинил вполне привлекательную версию этого самого превращения: вначале-де обезьяна взяла палку, потом камень, а потом стала эти камни обрабатывать на фрезерном станке, потому что к тому моменту у неё уже и пальцы развились, как надо, и прямохождение, и речь появилась у всего стада этих самых бандерлогов, превратив их в человеческое общество.
Во-первых, ничего научного в таком сочинении нет. Какие-либо доказательства отсутствуют. Никто доказать не в силах, как именно появился человеческий коллектив. Археологические находки дают лишь статический материал, динамика возникновения таких эфемерных явлений, как, например, речь, никому недоступна.
Во-вторых, знаменитый материалист всех времён и народов предстаёт тут слегка идеалистом: уж слишком идеальна у него последовательность этапов перерождения обезьяны, зачитаться можно; как в сказке.
Он как раз и поёт о своём любимом прогрессе как процессе последовательного улучшения и смягчения обезьянних нравов. Рука так и тянется к перу, а перо к бумаге, чтобы нарисовать всем известный дурацкий график, на котором обезьяны дышат в затылок человеку, маршируя в едином строю, в колонну по одному.
В чём здесь проблема наших прогрессивных сребролюбцев?
В том, что, любя серебро, они меряют этой меркой остальных нормальных людей. Да? Сказал безумный в своём сердце: нет Бога.
Таким безумцам, ставящим «Происхождение видов» выше библии, стоило бы задуматься о свойствах человеческой психики. Чем сознание человека отличается от сознания (прочих) животных?
Животное не выделяет себя из природы, не осознаёт себя, не выпадает, так сказать, из вечности бытия, не понимает смерти.
Отсюда неважно, как именно происходил процесс выделения человека из природы, - важно лишь, что он произошёл, и этот факт эволюционисты должны были бы рассмотреть хотя бы с точки зрения материализма: ведь если человек, по их теории, произошёл от обезьяны, то выходит, что обезьяна каким-то образом свернула с пути, которым идёт всё живое на планете. Вся планета живёт по определённым законам (ДНК), - а обезьяна вдруг полетела на Луну!
То есть вся планета живёт естественно, - а человек неестественно! Человек ходит на двух, человек боится смерти, человек мучается при родах, человек размышляет, в чём смысл жизни. Животное ничем этим не заморачивается.
Отсюда желание первых племён воссоединиться с природой, обожествив тех или иных тотемных животных, совокупившись с ними, чтобы исправить этот свой побег из семейства млекопитающих.
Отсюда же монотеизм как окончательное (антропологическое) закрепление своего выхода из природы.
То есть психика человека неспособна существовать без идеи бога. Другое дело, что богов, как известно, очень много на земле и на небе, и не каждый дарвинопоклонник готов честно признаться в поклонении богу серебра, богу прогресса или богу, раздающему гранты на естественнонаучные исследования.
Иными словами, тот Бог, в котором живёт вся планета Земля, не выходя за рамки животного существования, не мог не завладеть умом человека, который за животные рамки вышел.
Сознание человека сразу столкнулось с разделением счастливой животной вечности на человеческие вчера, сегодня и завтра. Сознание вынуждено было сразу биться над вопросом «что было со мной до моего рождения и что будет со мной после моей смерти?»
Любой ответ на эти вопросы неизбежно приводит человека к идее бога, потому что так устроена его психика.
Ну, а дальше пантеизм и монотеизм; это неизбежно, потому что приводит психику в порядок.
Евангелие Иисуса Христа представляет собой, пожалуй, наиболее точное изложение Бога.
Я намеренно не стал начинать свою проповедь с евангелия, имея дело с такими изощрёнными лжецами и грешниками, как, например, Докинс.
Они ругаются тому, чего не понимают. Вновь снизойду ради их плоти к их богу науке, являя себя скорее духовно-безумным, нежели плотски-учёным, но подчинённым Богу-отцу и господу Иисусу Христу.
Надо понимать, что средневековый обскурантизм, преследовавший учёных в (Западной) Европе, лишь рядился в христианскую шкуру. Ни один из тех, кто сжигал Бруно, притеснял Галилея, столетиями запрещал европейцам на Западе мыться и строить туалеты, - никто из них не понимал учения Иисуса Христа и в этом смысле не был христианином.
Проблема Галилея как некоего образа состоит в другом. Его знания, имея неоспоримую пользу для человечества в целом, абсолютно бесполезны для человека в частности.
Такой человек, поглазев на маятник Фуко в составе экскурсии себе подобных в Исаакиевском соборе, возвращается в свой дом и убеждается, что учение о вращении Земли нимало не разрешает его мучительных вопросов о бытии до рождения и после смерти.
Умирая, человек куда-то уходит, и знание о том, что земля круглая и вертится, воодушевит его вряд ли. Скорее в нём возьмёт верх всё то, что он знал доселе об устройстве могил на кладбищенской земле.
Вот этот замкнутый (и порочный) круг наук и вызывает искреннее сожаление о судьбе человека, который достоин большего, нежели всевозможные учения плоти.
Плоть временна, дух вечен.
И вот, разочаровавшись в Фуко, наш человек ложится спать и видит сны. В этих снах он переживает реальность, далёкую от той, которую тщится объяснить наука. Сновидения являются естественной подсказкой человеку о том, как устроена вечность.
Во сне исчезают те границы, которые при бодрствовании человеку навязывают все учёные (и все шарлатаны) мира. Сны человека не то чтобы опровергают науку, они убеждают человека в том, что лично для него наука не столь полезна, чтобы претендовать на устройство его вечного бытия.
Таким образом, наученный воскресению негр, живущий вдали от прогресса, имеет гораздо более осмысленное человеческое существование, нежели одержимый прогрессом англо-саксон, гордо рекомендующий себя атеистом.
Африканец в этом смысле прогрессивнее англичанина.