Роман и Дарья Нуриевы. О церковном расколе ХХ столетия.

[аким]

БИБЛИОТЕКА: Роман и Дарья Нуриевы. О церковном расколе ХХ столетия. Отзыв на серию «Новомученики и исповедники Российские пред лицом богоборческой власти». [история Церкви]

Агиографическую литературу, пусть даже и в формате научного жизнеописания, естественно видеть прежде всего на полках церковных лавок. Однако, осведомлённый читатель, найдя там книгу из серии "Новомученики и исповедники Российские пред лицом богоборческой власти" (1), скорее недоумевает. А неосведомлённые, случается, по прочтении уходят из церкви не потому, что теряют веру, а по-новому обретая её. "История Церкви начинается с непослушания Апостолов первосвященникам" (священномученик Марк Новосёлов)(2). Собранные здесь статьи, письма, проповеди смертников учат верующих жить по совести, а не "по благословению"; светским же скептикам показывают, что вера совместима с совестью и может вызывать восхищение. Даже многим историкам эти книги откроют малоизвестный церковный раскол ХХ столетия по своему масштабу не уступающий разделению на старо- и новообрядцев, а по своей актуальности намного его превосходящий. Своим появлением серия обязана Научно-информационному и просветительскому центру "Мемориал", реализующему программу <исследований> "Гонения духовенства и мирян при богоборческой власти" (3). В рамках последней, наряду с исследованиями о советских католиках и хасидах, много внимания уделено религиозному меньшинству от Православия истинно-православным, или "катакомбникам". Непростая тема воспрепятствовала строгому единству подборки книг серии, которая распадается на две основные группы, существенно отличающиеся по своему характеру. Фотографии без нимбов Первый том (2006 г.), выдержавший уже второе издание (2011 г.), неслучайно был посвящён митрополиту Петроградскому Иосифу (Петровых) (4) признанному лидеру названного по его имени церковного движения. Далее вышли в свет книга об архиепископе Димитрии (Любимове) и сведённые в один том жизнеописания ряда представителей иосифлянского духовенства (5). К ним примыкают жизнеописание и труды епископа Виктора (Островидова) (6), а также документальный сборник, посвящённый архиепископу Андрею (Ухтомскому) (7). Об этих трудах, составленных Лидией Сикорской (8), и следует поговорить в первую очередь. При чтении первой группы "Новомучеников" придётся избавиться от многих стереотипов. Прежде всего, о житиях. Достаточно вспомнить любимого русского святого, Николу Чудотворца: для кого-то он персонаж вроде Деда Мороза, иные, как известно, мыслили о нём как об одном из лиц Троицы, а некоторые исследователи предполагают в его образе соединение биографий как минимум двух епископов. Не избежал архиепископ Мир Ликийских и специализации: он покровитель мореплавателей, подобно тому, как Иоанну Крестителю принято молиться от головной боли. Невозможно представить, чтобы такая участь постигла святых Новомучеников, а головной боли их наследие только способствует. Их жизнеописания предельно историчны; их отношения с Богом остаются для читателя тайной. В случаях, когда Л. Сикорская не располагает достаточными данными о жизни святого до его подвига, она напрямую заявляет, к примеру, что о детстве архиепископа Димитрия (Любимова) нам ничего неизвестно. Предположения, которые высказывает здесь исследователь, просты: "Можно только догадываться, что он получил обычное для детей духовенства образование, что с ранних лет бывал на богослужениях в храме и прислуживал в алтаре" (9). За скудостью сведений она не пренебрегает и сухим формализмом послужного списка: не упущены ни набедренник, ни золотой наперсный крест, ни орден, которыми был награждён священномученик Сергий (Дружинин) в безмятежные для его монастыря дореволюционные годы (10). Агиограф поступил бы иначе, раскрасив "белые пятна" заимствованиями ярких деталей из других житий. Таковы законы жанра: "Автор жития нисколько не обманывал своих читателей, поскольку и он, и читатели были уверены, что святой должен был в определённой ситуации вести себя определённым, известным христианской культуре в целом образом (иначе он не был бы святым!). Таким образом, житие не есть простое жизнеописание. Разница между биосом и биографией такая же, как между иконой и портретом" (11). И как не видно нимбов на фотографиях, жизнь Новомучеников не расписана по житийному шаблону: младенцами они не отказываются в постные дни от грудного молока (12), отроками не избегают детских игр, у них не бывает видений, а когда их казнят, раны не заживляются и не спешат покаяться палачи. Бессмысленные чудеса, которых нет в Евангелии и которыми изобилуют апокрифы, заняли своё место в народной религиозности. Тем не менее, ошибкой было бы отнести особенности жизнеописаний Новомучеников исключительно ко времени их создания. Не зря масштабы почитания и тиражи книг несопоставимы здесь, скажем, с культом Матроны Московской, их современницы. Иначе подаются некоторыми другими авторами и жития тех же Новомучеников. Осторожно знакомя читателя с чудесными моментами из трудов игумена Дамаскина (Орловского), Л. Сикорская всякий раз вынуждена оговариваться: вероятно, сведения сохранились в устной традиции (13). Изыскания Л. Сикорской не похожи на плод сонных видений Димитрия Ростовского, которому герои его Четий-Миней доказывали, что бо́льшие муки претерпели, и просили о приписках незафиксированных ещё увечий (14). Составительница проделала колоссальную как архивную, так и полевую работу по сбору материалов, часть из которых публикуется впервые. Её книги, основанные прежде всего на материалах следственных дел, возвращают нас к истокам христианской агиографии, начинавшейся с протоколов допросов первых мучеников и лишь затем обросшей легендами (15). Для классической агиографии "1) Предмет изображения жития не вероучительные истины, а образ святого, пусть даже и посвятившего жизнь защите этих истин; 2) цель жития показать пример праведной жизни (прославить праведную жизнь, как в синаксарии), а не богословскую систему святого" (16). Новомученики же привлекают прежде всего своими идеями, и в этом смысле должны заинтересовать не только почитателей их святости или изучающих церковную историю, но и всех небезразличных к конфликту общества и тоталитарного государства, к судьбам жертв политических репрессий. Каждый в Советском Союзе постоянно оказывался перед выбором: делать шаг "в сторону правды или в сторону лжи; в сторону духовной независимости или духовного лакейства" (17). Из мелких неправд выходила большая ложь присопособленчества. Вопрос о допустимом и недопустимом, о "лжи во спасение", разделил прежде всего Церковь. Он и был поставлен Новомучениками задолго до диссидентов. По обывательским представлениям, репрессии против верующих были вполне однородны и связаны с преследованием религии как таковой. Это неверно, как нельзя, например, считать единым явлением эмиграцию белую, колбасную и в Израиль. Не всякий убитый верующий становится мучеником, тем более в годы, когда поводом могла стать даже бобровая шапка. Разными были и новомученики. Вместе с обострением вопроса об отношении к власти назревало разделение в церковной среде. За обновленческим расколом, курируемым властями, последовала Декларация митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года, расценённая значительной частью православных как предательство Христа. Помимо легализованной на условиях подчинения государству церковной структуры остались не подчинившиеся миряне и духовенство. Репрессиям в итоге подверглись оба лагеря, каждый из которых дал своих мучеников и исповедников. И здесь начинается путаница, не разъясняемая названием книжной серии: речь в ней идёт о тех именно Новомучениках, что не приняли "сергианства" и составили Истинно-Православную Церковь, а не об их противниках и не о Новомучениках первых двух десятилетий после революции. Оказавшись "пред лицом богоборческой власти", они считали более важными свои расхождения с церковными властями как и Христос конфликтовал не с Понтием Пилатом, а с первосвященником и фарисеями. В одной и той же религии каждый находит своё: кто-то охоч до чудес, кому-то необходима терапевтическая её функция, и лишь меньшинство сознательно воспринимает веру как философию жизни. Не случайно на обращённый и к мирянам призыв осмыслить положение Церкви в новых исторических условиях откликнулась прежде всего интеллигентная молодёжь. Интересное свидетельство имеется в связи с этим в лагерных воспоминаниях академика Д.С. Лихачёва: "Духовенство на Соловках делилось на "сергианское", соглашавшееся с декларацией митрополита Сергия о признании Церковью советской власти, и "иосифлянское", поддерживавшее митрополита Иосифа, не признававшего декларации. Иосифлян было громадное большинство. Вся верующая молодежь была также с иосифлянами. И здесь дело было не только в обычном радикализме молодежи, но и в том, что во главе иосифлян на Соловках стоял удивительно привлекательный владыка Виктор Вятский. Он был очень образован, имел печатные богословские труды" (18). Вождями истинно-православного движения делало не иерархическое положение, а харизматичность личности. Не только епископ Виктор (Островидов), но и священник Феодор Андреев, мирянин Михаил Новосёлов стали его идеологами. При всей своей ревностности в вере они были настолько интеллигентны, что разговаривали с митрополитом Сергием вполне по-диссидентски: от Ленинградской епархии отправилась делегация, думавшая переубедить его весомостью аргументов, подкреплённых подписями шести архиереев, верующих учёных Академии наук и профессуры ленинградских вузов (19). Уже через полгода, в "Апологии отошедших", они объяснят, что столкнулись с самодовлеющей системой, не настроенной на дискуссии об истине: "Дисциплина вот то роковое слово, которым Вы связаны и которое раздаётся ныне из уст служителей слова, иногда в чистом виде, иногда прикрытое более привычными для церковного слуха именованиями, как-то "Единство Церкви", "Благо Церкви", "Иерархический строй", "монашеское послушание", "послушание" просто, "смирение", "соборность", "каноничность", "законное апостольское преемство" и ряд подобных же понятий. Тон, конечно, задает иерархия, начиная с возглавляющих её, но, как понятие, заключающее в себе целое стройное учение, слово "дисциплина" несётся и по самым отдалённым от правящих церковных верхов рядам "верных", только уже, увы, не в собственном христианском смысле, а верных той же мертвящей дисциплине" (20). (...) ПОЛНОСТЬЮ ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ