Твитнуть
Манежную площадь в минувшую субботу можно считать итогом кавказской политики России. Не только в истекающем году, но и вообще в последние десятилетия. Но особенно -- в истекающем году. Ровно год назад Медведев провозгласил начало реформы кавказского управления, которая должна была спасти Кавказ. Этот анонс прозвучал в послании президента Федеральному собранию.
В нынешнем послании тема Кавказа почти не звучала. Сам президент в своем блоге упомянул погром на Манеже через запятую с концертом Элтона Джона. Премьер-министр в это время практиковался в игре на музыкальных инструментах. Потом они походя похвалили милицию -- видимо, за то, что она умеет справляться только с интеллигентными несогласными на Триумфальной, а реальной бушующей толпе ей противопоставить нечего.
В общем, каждый комментарий к Манежу со стороны власти окончательно подтверждает, что она пребывает в своем отдельном мире, имеющем все меньше общего с реальностью. Хлопонин молчит -- то есть СКФО, задуманного год назад как инструмент спасения Кавказа, нет. Хотя он, безусловно, нужен был бы в ситуации стихийно развивающегося кризиса. Но с точки зрения власти, не замечать кризиса проще, чем вникать в него и пытаться регулировать. Вникать -- значит признавать собственные ошибки. А власть у нас непогрешима, об этом Путин еще летом прямо сказал журналисту Колесникову. Кроме того, действительность Манежной никак не стыкуется с представлениями влиятельного заместителя главы кремлевской администрации Владислава Суркова, который упрекнул в цинизме всех, кто смеет предполагать, что Россия останется без Кавказа на глазах живущего поколения.
Я не очень склонен верить, что события вокруг Манежки дирижируются какими-то заговорщиками -- будь то политический клан, интригующий против Медведева, или коварная мировая закулиса, мечтающая не дать России встать с колен. Но думаю, искать реальные движущие пружины надо ближе, там, где они действительно могут быть. Если проблему не назвать, она не исчезнет. Если назвать, то ее, может быть, удастся решить.
Главная реальная пружина того, что произошло на Манеже -- то, что в России есть две трудно совместимые друг с другом правды: условно, правда русских и правда кавказцев. С каждой из них очень сложно спорить, потому что это действительно правда. Но и примирить их между собой практически невозможно. Правда кавказцев -- Кавказская война XIX века, сталинские депортации, дважды разбомбленная в прах Чечня, жестокая зачистка половины Кавказа, ежедневная кровь и коррупция, санкционированная Москвой, скины, которых власти не очень-то хотят ловить и наказывать. Правда русских -- та же Кавказская война, но с другой стороны, расказачивание, изгнание минимум 350 тысяч русскоговорящих жителей бывшей Чечено-Ингушетии, продолжающийся исход этнических русских с Кавказа, тысячи похоронок их горячих точек, сотни историй о заложниках в зинданах, об отнятых домах и квартирах, страх перед распоясавшимися кавказскими землячествами.
Для того, чтобы эти правды столкнулись, оказалось нужно, чтобы московская милиция в силу неведомой причины в очередной раз сначала отпустила кавказцев, задержанных за драку с тяжелыми последствиями и одним смертельным исходом, а потом отказалась задерживать участников нацистских выступлений. Виновата ли власть в том, что у нас такая милиция, такая кавказская молодежь и такие спортивные фанаты вопрос риторический.
Велик соблазн считать, что раз люди вышли на площадь в ответ на бездействие власти, значит, эти люди и есть наше долгожданное гражданское общество. По идее, все так. Но если бы это было гражданское общество, оно не стало бы ловить и бить попавшихся под руку нерусских. Оно стало бы добиваться ответа у власти почему власть бездействует? Добиваться ее смены, ее ухода. Такие требования на Манежной звучали. Но они утонули в шквале ненависти к чужим.
В последнее время говорено-переговорено об этой чертовой лезгинке на Манежной. Кому-то кажется, погром -- ответ на эту лезгинку. Нет, кроме лезгинки есть огромный длинный список серьезных претензий, который отнюдь не исчерпывается убитыми фанатами "Спартака" Волковым и Свиридовым, а включает в себя, в том числе, к примеру, поведение чеченских силовиков в приграничных с Чечней ставропольских городах.
Есть огромное количество русских, которые никогда не пойдут никого бить, которых тошнит от крика "хайль" и вида бритых голов. Но проблема, которую прокричала Манежная площадь, существует и для них, и не замечать ее -- идиотизм, а считать фашистами всех, кто пытается ее озвучивать, идиотизм вдвойне.
Точно также есть огромное количество кавказцев, которые не танцуют лезгинку на Манежной площади, не носят в кармане ножей и травматов, не нарываются на драки, уступают в метро места русским стариками и старухам, работают, учатся, пытаются делать общее дело и не вспоминать, что они - другие. Считать их врагами, заставлять прятаться в городах, которые давно стали для них родными -- опять-таки идиотизм.
Однако именно это и происходит. Скинов всегда было абсолютное, ничтожное меньшинство. Агрессивных кавказцев тоже меньшинство, так было даже в абсолютно проигрышной для русских ситуации в Грозном начала 1990-х. При множестве опаснейших эксцессов до поры до времени война нацистов с кавказцами оставалась в основном делом тех, кто в ней участвует, хотя и захватывала все больше нейтральных людей по обе стороны. Но после того, как она выплеснулась на Манежную, стала частью жизни города, а в среду вечером, не приведи бог, опять закипит на площади Киевского вокзала, огромное нейтральное большинство все чаще оказывается вынуждено либо выбирать сторону, либо принимать решение об отъезде из России. Потому что жить в стране, где воюют между собой сторонники лозунга "Россия для русских" и молодые выходцы с Северного Кавказа, и, что называется, оба хуже, а оставаться посередине все сложней, физически опасно. И морально невозможно.
Вся скудная экспертиза, какая существует в России по части Северного Кавказа, языки отбила, говоря, что главное -- это не вечный бой с террористами и не заливание кавказских провинций бешеными деньгами, а поиск способов совмещения этих двух правд. Поиск простых слов, из которых каждый усвоил бы -- Россия единая страна, в которой хорошо жить всем, и у всех есть возможности для успеха.
Без этой формулы ни растущий список убитых полевых командиров, ни огромные бабки, выделяемые из бюджета на социально-экономическую реабилитацию Кавказа, ничего не дают. Бабки в итоге тратятся теми, в чьи руки они попали, на покупку квартир в Москве. Жизнь на Кавказе остается такой, что любой разумный человек с возможностями немедленно старается его покинуть.
А в городах, куда он переезжает, его дети сбиваются в стайки со своими ровесниками. Они фотографируются на фоне своих унылых спальных районов, подняв вверх указательный палец -- точно как бородатые лесные эмиры, и идут танцевать лезгинку на Манеж. Известно, кого они там встречают. Известно, что выходит из этих встреч, с учетом того, что приезжая молодежь выросла в регионах, где закон и общепринятые правила поведения давным-давно отменены. И жаловаться, в общем-то, не на кого: этой отмене способствовала сама Россия. То есть мы.
Несколько дней назад в нашей газете "Время новостей" вышло интервью с прекрасным социологом и этнологом Леокадией Дробижевой. По данным ученых, Россию считают своей страной и себя ее гражданами 70% жителей. При этом около 20% разделяют лозунг "Россия для русских". Русских в России около 80%.
Леокадия Дробижева - оптимист, она считает, что "целых" 70% достаточно, чтобы страна чувствовала себя единой и не распалась, а 20% за Россию для русских -- это "всего" 20%. Был бы рад разделять ее оптимизм, но Манежная показала, на что способна гораздо меньшая, чем 20%, группа людей, разделяющая идею России для русских. А выстраданные 70% россиян это меньше, чем 80% этнических русских. Глядя на эти же цифры с менее оптимистических позиций и зная об упомянутых выше "двух правдах", мы оказываемся лицом к лицу с угрозой реального распада страны.
Когда мы говорили, что нам надо учиться принимать как должное ее этническое многообразие, учиться жить вместе и понимать, что из такого общежития можно извлечь гораздо больше плюсов, чем минусов, нам очень хотелось верить: у нас еще есть на это время. Мы понимали: его немного, и что оно утекает с каждым часом, а наши успехи по части превращения в современную гражданскую нацию оставляют желать лучшего. Но мы не ожидали, что время истечет так скоро.
Очень близким следствием продолжения нынешней погромной московской ситуации может стать (и становится на глазах) идея переформатирования государственного устройства. Такое, при котором возникнет некая условная Русская республика. Когда-то, в начале 1990-х, в годы «парада суверенитетов», этнические русские не включились в него, потому что им не нужны были «фронты национального спасения» и прочие атрибуты национально-демократического пробуждения: они считали, что за их спиной государство. Теперь для многих из них становится очевидно, что государство не представляет их интересов. Возникает соблазн воспользоваться опытом соседей, у которых уже 20 лет существуют свои республики в рамках Российской Федерации.
Республики есть не у всех населяющих Россию народов, и авторами конституции 1993 года они никогда не планировались как национальные образования, учрежденные от имени «титульного» этноса. Но в острой ситуации не до нюансов. Призрак Русской республики уже не первый год бродит по закоулкам отечественных квазиинтеллектуальных поисков. Не далее как вчера я прочитал мнение одной патриотично настроенной пользовательницы русского сегмента интернета: «Федерация никуда не денется, Русская республика войдет в нее равноправным субъектом».
Денется. Точно также, как «делся» Советский Союз, когда Россия обнаружила себя донором большинства союзных республик, пользующимся плохо скрытой нелюбовью соседей и пораженным по сравнению с ними в политических правах. Можно, конечно, считать, что провал нового союзного договора стал прискорбной случайностью, а переформатировать Россию, сначала выделив из нее отдельную Русскую республику, а потом включив ее обратно, удастся более гладко. Но едва ли. Переформатирование это в любом случае зона рискованной политической турбулентности. А толпы, бушевавшие в субботу на Манежной, дышат отнюдь не оптимистическим ожиданием перемен, как в 1990-м. Они дышат агрессией. И эту агрессию прекрасно ощущают даже те, до кого не дотянулись кулаки участников беспорядков. Манеж для всех стал поводом задуматься о политическом будущем. Более чем вероятно, он стал первым актом заключительного акта российской исторической драмы драмы под названием «распад колониальной империи».
Странно считать, что распад страны происходил только в 1991 году, и его последним актом стало исчезновение СССР. Благодаря уступке части суверенитета субъектам федерации Ельцину удалось спасти и на время стабилизировать часть СССР под названием Российская Федерация. По идее, за 20 лет она должна была укрепить свой пошатнувшийся фундамент, возвести новые прочные стены, прорубить в них просторные окна, чтобы общаться с соседями, и навести приемлемый для всех порядок в комнатах. Но этого не произошло или того, что все-таки было сделано, оказалось недостаточно.
Через 20 лет Россия оказывается перед вызовами, сходными с теми, что 20 лет назад стояли перед СССР. Нет никаких оснований считать, что руководство России справится с этими вызовами лучше, чем тогдашнее руководство Союза.
Известный британский специалист по истории колониальных империй Доминик Ливен заметил, что наиболее серьезные кризисы на постимперском пространстве случаются через 18 20 лет после крушения империи так было с индо-пакистанским конфликтом в конце второго десятилетия после ухода британцев из Индии, так было с французскими «приключениями» в Алжире. Манеж красноречивейшим образом свидетельствует о том, что распад российской колониальной империи все еще продолжается.
Может быть, Россия более прочное образование, чем всемирные империи англичан или французов. Но ведь и распад Российской империи продолжается с начала XX века. Разговор о России как колониальной империи может немного резать слух, сформированный советской средней школой. Однако никто из великих русских историков прошлого не отрицал, что колонизация территорий и народов была одним из важнейших факторов всей отечественной истории. Разница, собственно, лишь в широтах, под которыми происходила эта русская «конкиста», и в том, что покоряемые земли не были отделены от метрополии океанскими просторами.
Очевидно, что в последние десятилетия существования империи она попыталась гомогенизировать свою территорию и население, пользуясь как раз таки этим отсутствием «заморских департаментов». Но легкость, с которой колонизированные окраины «отскочили» от метрополии в 1917 году, свидетельствовали, что никакой гомогенности нету и в помине. Ленин, как Ельцин, купил единство, создав систему национально-территориальных образований, а Сталин, как Путин, попытался забрать у них назад реальный политический суверенитет, сохранив лишь атрибутику. Но пришел 1991-й год, и выяснилось, даже несмотря на мартовский референдум, что у страны под названием СССР нет граждан во всяком случае, таких, которые готовы выйти на улицу в знак поддержки его дальнейшего существования, а не наоборот. Есть ощущение, что Манеж ставит ровно тот же диагноз Российской Федерации.
В 407 году Западная Римская Империя отозвала легионы из своей самой дальней провинции, Британии. В какой-то степени это был аналог 1991 года. В 476 году Западный Рим безвозвратно рухнул, окончательно распавшись на пару дюжин варварских королевств, скорее менее, чем более унаследовавших римские представления о политике, праве и культуре. В промежутке между 407 и 476 годом (прошло 69 лет ровно столько, сколько просуществовал СССР, целая политическая вечность) многим наверняка не раз казалось, что в империю вернулась стабильность. Курс сестерция стабилизировался, рынки полны товаров, армия, почти полностью укомплектованная варварскими конфедератами, даже победила гуннов на Каталаунских полях, вроде бы вернув себе легендарную славу Помпея и Цезаря. Наверное, многих удивило, что через 23 года после Каталаунской победы от Западной Римской Империи не осталось ничего. Но это изумление никого ни от чего не спасло.
Я не считаю, что смысл сказанного выше изменится в зависимости от того, будет ли ответный митинг кавказцев вечером в среду на Киевском вокзале или ином месте. Если будет, он только ускорит вращение шестерней распада. Наверное, для чьей-то информационной политики это будет очень удачный способ отвлечь внимание от приговора Ходороковскому. Представляете, в Хамовническом суде начинают читать скучный приговор, а через речку кипят уличные страсти. Где будут камеры и журналисты? Ясно. Только кажется, что ТАК планировать информационную политику могут люди, начисто утратившие соразмерность и адекватность. Это примерно то же самое, что сжечь гигантский промышленный склад вместе со всем персоналом, чтобы скрыть от аудиторов пару «левых» бумаг в бухгалтерии. В роли промышленного склада в данном случае оказывается вся страна, о единстве которой нам десять лет каждый день талдычит правящая партия.
В нынешнем послании тема Кавказа почти не звучала. Сам президент в своем блоге упомянул погром на Манеже через запятую с концертом Элтона Джона. Премьер-министр в это время практиковался в игре на музыкальных инструментах. Потом они походя похвалили милицию -- видимо, за то, что она умеет справляться только с интеллигентными несогласными на Триумфальной, а реальной бушующей толпе ей противопоставить нечего.
В общем, каждый комментарий к Манежу со стороны власти окончательно подтверждает, что она пребывает в своем отдельном мире, имеющем все меньше общего с реальностью. Хлопонин молчит -- то есть СКФО, задуманного год назад как инструмент спасения Кавказа, нет. Хотя он, безусловно, нужен был бы в ситуации стихийно развивающегося кризиса. Но с точки зрения власти, не замечать кризиса проще, чем вникать в него и пытаться регулировать. Вникать -- значит признавать собственные ошибки. А власть у нас непогрешима, об этом Путин еще летом прямо сказал журналисту Колесникову. Кроме того, действительность Манежной никак не стыкуется с представлениями влиятельного заместителя главы кремлевской администрации Владислава Суркова, который упрекнул в цинизме всех, кто смеет предполагать, что Россия останется без Кавказа на глазах живущего поколения.
Я не очень склонен верить, что события вокруг Манежки дирижируются какими-то заговорщиками -- будь то политический клан, интригующий против Медведева, или коварная мировая закулиса, мечтающая не дать России встать с колен. Но думаю, искать реальные движущие пружины надо ближе, там, где они действительно могут быть. Если проблему не назвать, она не исчезнет. Если назвать, то ее, может быть, удастся решить.
Главная реальная пружина того, что произошло на Манеже -- то, что в России есть две трудно совместимые друг с другом правды: условно, правда русских и правда кавказцев. С каждой из них очень сложно спорить, потому что это действительно правда. Но и примирить их между собой практически невозможно. Правда кавказцев -- Кавказская война XIX века, сталинские депортации, дважды разбомбленная в прах Чечня, жестокая зачистка половины Кавказа, ежедневная кровь и коррупция, санкционированная Москвой, скины, которых власти не очень-то хотят ловить и наказывать. Правда русских -- та же Кавказская война, но с другой стороны, расказачивание, изгнание минимум 350 тысяч русскоговорящих жителей бывшей Чечено-Ингушетии, продолжающийся исход этнических русских с Кавказа, тысячи похоронок их горячих точек, сотни историй о заложниках в зинданах, об отнятых домах и квартирах, страх перед распоясавшимися кавказскими землячествами.
Для того, чтобы эти правды столкнулись, оказалось нужно, чтобы московская милиция в силу неведомой причины в очередной раз сначала отпустила кавказцев, задержанных за драку с тяжелыми последствиями и одним смертельным исходом, а потом отказалась задерживать участников нацистских выступлений. Виновата ли власть в том, что у нас такая милиция, такая кавказская молодежь и такие спортивные фанаты вопрос риторический.
Велик соблазн считать, что раз люди вышли на площадь в ответ на бездействие власти, значит, эти люди и есть наше долгожданное гражданское общество. По идее, все так. Но если бы это было гражданское общество, оно не стало бы ловить и бить попавшихся под руку нерусских. Оно стало бы добиваться ответа у власти почему власть бездействует? Добиваться ее смены, ее ухода. Такие требования на Манежной звучали. Но они утонули в шквале ненависти к чужим.
В последнее время говорено-переговорено об этой чертовой лезгинке на Манежной. Кому-то кажется, погром -- ответ на эту лезгинку. Нет, кроме лезгинки есть огромный длинный список серьезных претензий, который отнюдь не исчерпывается убитыми фанатами "Спартака" Волковым и Свиридовым, а включает в себя, в том числе, к примеру, поведение чеченских силовиков в приграничных с Чечней ставропольских городах.
Есть огромное количество русских, которые никогда не пойдут никого бить, которых тошнит от крика "хайль" и вида бритых голов. Но проблема, которую прокричала Манежная площадь, существует и для них, и не замечать ее -- идиотизм, а считать фашистами всех, кто пытается ее озвучивать, идиотизм вдвойне.
Точно также есть огромное количество кавказцев, которые не танцуют лезгинку на Манежной площади, не носят в кармане ножей и травматов, не нарываются на драки, уступают в метро места русским стариками и старухам, работают, учатся, пытаются делать общее дело и не вспоминать, что они - другие. Считать их врагами, заставлять прятаться в городах, которые давно стали для них родными -- опять-таки идиотизм.
Однако именно это и происходит. Скинов всегда было абсолютное, ничтожное меньшинство. Агрессивных кавказцев тоже меньшинство, так было даже в абсолютно проигрышной для русских ситуации в Грозном начала 1990-х. При множестве опаснейших эксцессов до поры до времени война нацистов с кавказцами оставалась в основном делом тех, кто в ней участвует, хотя и захватывала все больше нейтральных людей по обе стороны. Но после того, как она выплеснулась на Манежную, стала частью жизни города, а в среду вечером, не приведи бог, опять закипит на площади Киевского вокзала, огромное нейтральное большинство все чаще оказывается вынуждено либо выбирать сторону, либо принимать решение об отъезде из России. Потому что жить в стране, где воюют между собой сторонники лозунга "Россия для русских" и молодые выходцы с Северного Кавказа, и, что называется, оба хуже, а оставаться посередине все сложней, физически опасно. И морально невозможно.
Вся скудная экспертиза, какая существует в России по части Северного Кавказа, языки отбила, говоря, что главное -- это не вечный бой с террористами и не заливание кавказских провинций бешеными деньгами, а поиск способов совмещения этих двух правд. Поиск простых слов, из которых каждый усвоил бы -- Россия единая страна, в которой хорошо жить всем, и у всех есть возможности для успеха.
Без этой формулы ни растущий список убитых полевых командиров, ни огромные бабки, выделяемые из бюджета на социально-экономическую реабилитацию Кавказа, ничего не дают. Бабки в итоге тратятся теми, в чьи руки они попали, на покупку квартир в Москве. Жизнь на Кавказе остается такой, что любой разумный человек с возможностями немедленно старается его покинуть.
А в городах, куда он переезжает, его дети сбиваются в стайки со своими ровесниками. Они фотографируются на фоне своих унылых спальных районов, подняв вверх указательный палец -- точно как бородатые лесные эмиры, и идут танцевать лезгинку на Манеж. Известно, кого они там встречают. Известно, что выходит из этих встреч, с учетом того, что приезжая молодежь выросла в регионах, где закон и общепринятые правила поведения давным-давно отменены. И жаловаться, в общем-то, не на кого: этой отмене способствовала сама Россия. То есть мы.
Несколько дней назад в нашей газете "Время новостей" вышло интервью с прекрасным социологом и этнологом Леокадией Дробижевой. По данным ученых, Россию считают своей страной и себя ее гражданами 70% жителей. При этом около 20% разделяют лозунг "Россия для русских". Русских в России около 80%.
Леокадия Дробижева - оптимист, она считает, что "целых" 70% достаточно, чтобы страна чувствовала себя единой и не распалась, а 20% за Россию для русских -- это "всего" 20%. Был бы рад разделять ее оптимизм, но Манежная показала, на что способна гораздо меньшая, чем 20%, группа людей, разделяющая идею России для русских. А выстраданные 70% россиян это меньше, чем 80% этнических русских. Глядя на эти же цифры с менее оптимистических позиций и зная об упомянутых выше "двух правдах", мы оказываемся лицом к лицу с угрозой реального распада страны.
Когда мы говорили, что нам надо учиться принимать как должное ее этническое многообразие, учиться жить вместе и понимать, что из такого общежития можно извлечь гораздо больше плюсов, чем минусов, нам очень хотелось верить: у нас еще есть на это время. Мы понимали: его немного, и что оно утекает с каждым часом, а наши успехи по части превращения в современную гражданскую нацию оставляют желать лучшего. Но мы не ожидали, что время истечет так скоро.
Очень близким следствием продолжения нынешней погромной московской ситуации может стать (и становится на глазах) идея переформатирования государственного устройства. Такое, при котором возникнет некая условная Русская республика. Когда-то, в начале 1990-х, в годы «парада суверенитетов», этнические русские не включились в него, потому что им не нужны были «фронты национального спасения» и прочие атрибуты национально-демократического пробуждения: они считали, что за их спиной государство. Теперь для многих из них становится очевидно, что государство не представляет их интересов. Возникает соблазн воспользоваться опытом соседей, у которых уже 20 лет существуют свои республики в рамках Российской Федерации.
Республики есть не у всех населяющих Россию народов, и авторами конституции 1993 года они никогда не планировались как национальные образования, учрежденные от имени «титульного» этноса. Но в острой ситуации не до нюансов. Призрак Русской республики уже не первый год бродит по закоулкам отечественных квазиинтеллектуальных поисков. Не далее как вчера я прочитал мнение одной патриотично настроенной пользовательницы русского сегмента интернета: «Федерация никуда не денется, Русская республика войдет в нее равноправным субъектом».
Денется. Точно также, как «делся» Советский Союз, когда Россия обнаружила себя донором большинства союзных республик, пользующимся плохо скрытой нелюбовью соседей и пораженным по сравнению с ними в политических правах. Можно, конечно, считать, что провал нового союзного договора стал прискорбной случайностью, а переформатировать Россию, сначала выделив из нее отдельную Русскую республику, а потом включив ее обратно, удастся более гладко. Но едва ли. Переформатирование это в любом случае зона рискованной политической турбулентности. А толпы, бушевавшие в субботу на Манежной, дышат отнюдь не оптимистическим ожиданием перемен, как в 1990-м. Они дышат агрессией. И эту агрессию прекрасно ощущают даже те, до кого не дотянулись кулаки участников беспорядков. Манеж для всех стал поводом задуматься о политическом будущем. Более чем вероятно, он стал первым актом заключительного акта российской исторической драмы драмы под названием «распад колониальной империи».
Странно считать, что распад страны происходил только в 1991 году, и его последним актом стало исчезновение СССР. Благодаря уступке части суверенитета субъектам федерации Ельцину удалось спасти и на время стабилизировать часть СССР под названием Российская Федерация. По идее, за 20 лет она должна была укрепить свой пошатнувшийся фундамент, возвести новые прочные стены, прорубить в них просторные окна, чтобы общаться с соседями, и навести приемлемый для всех порядок в комнатах. Но этого не произошло или того, что все-таки было сделано, оказалось недостаточно.
Через 20 лет Россия оказывается перед вызовами, сходными с теми, что 20 лет назад стояли перед СССР. Нет никаких оснований считать, что руководство России справится с этими вызовами лучше, чем тогдашнее руководство Союза.
Известный британский специалист по истории колониальных империй Доминик Ливен заметил, что наиболее серьезные кризисы на постимперском пространстве случаются через 18 20 лет после крушения империи так было с индо-пакистанским конфликтом в конце второго десятилетия после ухода британцев из Индии, так было с французскими «приключениями» в Алжире. Манеж красноречивейшим образом свидетельствует о том, что распад российской колониальной империи все еще продолжается.
Может быть, Россия более прочное образование, чем всемирные империи англичан или французов. Но ведь и распад Российской империи продолжается с начала XX века. Разговор о России как колониальной империи может немного резать слух, сформированный советской средней школой. Однако никто из великих русских историков прошлого не отрицал, что колонизация территорий и народов была одним из важнейших факторов всей отечественной истории. Разница, собственно, лишь в широтах, под которыми происходила эта русская «конкиста», и в том, что покоряемые земли не были отделены от метрополии океанскими просторами.
Очевидно, что в последние десятилетия существования империи она попыталась гомогенизировать свою территорию и население, пользуясь как раз таки этим отсутствием «заморских департаментов». Но легкость, с которой колонизированные окраины «отскочили» от метрополии в 1917 году, свидетельствовали, что никакой гомогенности нету и в помине. Ленин, как Ельцин, купил единство, создав систему национально-территориальных образований, а Сталин, как Путин, попытался забрать у них назад реальный политический суверенитет, сохранив лишь атрибутику. Но пришел 1991-й год, и выяснилось, даже несмотря на мартовский референдум, что у страны под названием СССР нет граждан во всяком случае, таких, которые готовы выйти на улицу в знак поддержки его дальнейшего существования, а не наоборот. Есть ощущение, что Манеж ставит ровно тот же диагноз Российской Федерации.
В 407 году Западная Римская Империя отозвала легионы из своей самой дальней провинции, Британии. В какой-то степени это был аналог 1991 года. В 476 году Западный Рим безвозвратно рухнул, окончательно распавшись на пару дюжин варварских королевств, скорее менее, чем более унаследовавших римские представления о политике, праве и культуре. В промежутке между 407 и 476 годом (прошло 69 лет ровно столько, сколько просуществовал СССР, целая политическая вечность) многим наверняка не раз казалось, что в империю вернулась стабильность. Курс сестерция стабилизировался, рынки полны товаров, армия, почти полностью укомплектованная варварскими конфедератами, даже победила гуннов на Каталаунских полях, вроде бы вернув себе легендарную славу Помпея и Цезаря. Наверное, многих удивило, что через 23 года после Каталаунской победы от Западной Римской Империи не осталось ничего. Но это изумление никого ни от чего не спасло.
Я не считаю, что смысл сказанного выше изменится в зависимости от того, будет ли ответный митинг кавказцев вечером в среду на Киевском вокзале или ином месте. Если будет, он только ускорит вращение шестерней распада. Наверное, для чьей-то информационной политики это будет очень удачный способ отвлечь внимание от приговора Ходороковскому. Представляете, в Хамовническом суде начинают читать скучный приговор, а через речку кипят уличные страсти. Где будут камеры и журналисты? Ясно. Только кажется, что ТАК планировать информационную политику могут люди, начисто утратившие соразмерность и адекватность. Это примерно то же самое, что сжечь гигантский промышленный склад вместе со всем персоналом, чтобы скрыть от аудиторов пару «левых» бумаг в бухгалтерии. В роли промышленного склада в данном случае оказывается вся страна, о единстве которой нам десять лет каждый день талдычит правящая партия.
Комментарий