B 1941 на рассвете воскресного дня вздрогнула земля, вспыхнуло пламя, Второй мировой войны. Клубы черного дыманависли нaд землей, сея ужас, смерть и увечье миллионам людей. Самолеты с черными крестами лeтели, все дальше и дaльше на Восток, неся смертоносный груз, который будет стоит многих жизней и кровиневинных людей. Грозно гремя, тяжелые танки стальною лавиною по дорогам и колосистым нивам, двигались все дальше и дальше на Восток, оставляя, кровавый след на лицемногострадальной земли.
От военного пожарища побагровело солнце и глухо стонала планета,
омываемая кровью и слезами обреченных людей. Смерть повсюду настигала свою жертву - в воздухе, на море и на земле. Война, с каждым днем увеличивала число вдов и осиротевших детей, несяимна черных крыльях войны безутешное горе, беспросветную нужду, холод, голод и смерть.

Немецкое командование вводило все новые и новые резервы, пополняя действующие дивизии с тем, чтобы как можно быстрее захватить огромное пространство России, так как как это значительно облегчало бы немецким войскам продвигаться все дальше на Восток. Поэтому, германский генералитет решил восполнить недостаток рабочих рук вo всех отраслях своего государства людьми из оккупационных территорий. Львинаядоля рабского труда выпала на долю украинского и белорусского народов.
Вот, что свидетельствует нам сестра в Господе Евдокия Алексеевна Михайлевская, проживавшая на Украине в Херсонской области, в районном центре Чаплынки:«В 1942 году в августе месяце немецкие власти стали забирать людей отшестнадцати лет и старше. Мне в ту пору было семнадцать, а сестренке Марусе шестнадцать лет. Отца нашего немцы убили на фронте, а наc, несовершеннолетних сирoт, забрали а Германию для рабского труда. 3а период оккупации в Германию было отправлено около 5 миллионов советских граждан на принудительный труд. (История России,страница 490).

Собрали нас около тридцати несовершеннолетних девчонок и ребят на площади у здания бывшего Горисполкома, построили небольшей колонной и отправили нa железнодорожную станцию в Каланчах.
Вслед долго слышались душераздирающие причитания горем убитых матерей. Погрузили нас в товарные вагоны, закрыли двери и в сопровождении охраны привезли в Херсон, куда свозили со всей области подобных нам подневольных рабов разного возраста и пола. Здесь мужчин и женщин погрузили в разные вагоны. В Николаеве подцепили еще несколько вагонов, груженых людьми. И так по пути формировался длинный состав, наполненный порабощенным народам. Поезд наш двигалсяне торопясь, часто пропускал встречные поезда торопившиеся со смертельным грузом нa Восток. Невольники-«пассажиры» вели себя смирно: кто-то тихо плакал, а кто горестно и глухо вздыхал».

Сестра Евдокия вспоминает: «Маруся моя сестричка, прижималась ко мне, а я к ней, деля одну судьбу на двоих, хотя в родетельском доме мы не знали, что мы так нужны друг другу. О Боге в родительском доме также мы ничего знали. В доме о Нем не вспоминали, а в школе без устали твердили, что Бога нет. Однако моя юная душа так страстно искала просвета. Не понимая желаний души, я мечтала занять не последние место в мире.
За моих восемь лет старательной учебы, казалось, что всякая мысль о чем-то светлом и возывышенном была вытравлена из моего сознания. Поэтому окружающий мир, как мне казалось, существовал сам собой. Он возник чисто случайно и действовал по присущим ему естественным законам, которыми обусловлены и движения планет. Кто учредил эти естественные законы, я не задумывалась, так как нам постоянно твердили, что все это сделала природа, а также в связи с этим употребляли и другое слово "материя". Под монотонный стук вагонных колес, я погружалась в дремоту, двигаясь навстречу своей неведомой судьбе. Пока, самое главное в моей жизни было впереди...»
Продолжая свой горестный рассказ, сестра Дуся вспоминает, как на заре своей юности судьба уготовила ей суровое испытание.

«Везли нас до самой Германии, под строгой охраной, не давая нам есть до конечной станции. На пятые сутки, к концу дня, нас привезли в город Ульм на Дунае. Измученных жаждой и убитых морально нас выгрузили из вагонов, построили в колонны, посчитали, как считают скот, и повели по чужому городу незнакомыми улицами далеко от нашей родины. Шли мы долго, словно пьянные, часто спотыкаясь. Я то и дело поддерживала сестрёнку, чтобы она не упала, хотя сама еле держалась на ногах.
Наконец-то мы пришли к длинной и высокой каменной стене, на которой вверху было натянуто несколько рядов колючей проволоки. Еще прошли немного и мы предстали перед огромными железными воротами, которые не спеша слегка качнулись, издавая протяжный металлический скрежет, и открылись, словно огромная пасть. В этой тюрьме ранее содержались особо опасные преступники. На маленьком бетонном тюремном дворике нас пересчитали. Оказалось, что все люди была на месте. Затем нас, девчонок, сразу же отделили и повели по длинной каменной лестнице вниз, где мы оказались в глубоком подземелье. При слабом освещении мы увидели по левой и по правой сторонам ряды узких камер-одиночек с низкими потолками. В глубоком и мрачном подземелье вентиляции не было и дышалось очень трудно. Туалет и вода были наверху тюремного дворика. Чтобы добраться туда, нужно было подняться в полумраке вверх по длинной лестнице под наблюдением дежурного охранника. Это крыло подземелья занимали одни девочки. Что творилось в остальной многокамерной тюрьме можно было только догадываться.

В первые часы нас познакомили с тюремным режимом. Первое это подъём без промедления в 5 утра. Длинный худой немец был постоянным дежурным, и каким-то диким жутким голосом давал команду: «Ап шнелл шнелл шнелл!» Этот голос приводил нас в трепет. Торопясь, мы понимались вверх по каменной лестнице в любую непогоду, в любое время суток. На маленькой тюремной площадке невольники моментально становились в колонну. После проверки открывались тяжелые тюремные ворота и сто пятьдесят колонн обутых в шуге (башмаки на толстой деревянной подошве, сверху грубый брезент) выходили по команде: «Ап фарен шнелл!». Сотни ног громко стучали по асфальту в сопровождении автоматчиков.
На пятикилометровом пути до завода, то и дело выкрикивались различные команды. На заводе в сжатые сроки нас обучали токарному делу учили вытачивать детали с особой точностью и без никакого брака. В час дня тридцатиминутный обед из брюквы, порченой картошки и других продуктовых отходов.
Отстояв у токарного станка с семи утра до семи вечера, мы тем же маршрутом возвращались в подземные камерные ячейки. Отбой в 9 часов вечера, а в 12 часов ночи раздача хлеба по 200 граммов с древесными опилками, который невозможно было проглотить. Несмотря на голод, такой хлеб мы возвращали обратно. Тогда немцы поняли, что они обрекают нас на голодную смерть, а им-то рабочая сила была нужна, и стали давать нам те же 200 граммов, но только без опилок. В пять утра подъем. Завтрака не давали.

И так ни в чем неповинные девчонки, многие из которых не вышли из отрочества, оказались в тюрьме особого режима. Гоняли на работу и в проливной дождь, и в лихую метель, без выходных. Все мы были худые и обессилевшие и еле держались на ногах. Были случаи, когда падали у станка, не выдержав тяжелой физической нагрузки и голода. Нас держали в строгой изоляции от внешнего мира. Однако, хотя и скупо, информация о мировых событиях до нас всё же доходила.
Время шло мучительно и долго. В мои девятнадцать силы уже совсем покидали меня: держась за станину токарного станка, я боялась, чтобы не свалиться. Изнемогшая, я думала, что отрабатываю последние часы после чего свалюсь, как некоторые, и больше не встану. Я не думала о Боге и не знала Его. В этот момент я мысленно произнесла вопрос: «Где есть правда?», и в то же мгновение ощутила, что Кто-то стоит рядом. Затем я отчетливо услышала приятный успокаивающий голос, отвечавший мне: «Правда у Бога».
Признаюсь: я не знала Бога и никогда не искала Его, более того, я никогда не думала о Нем. Я просто спросила про себя: «Где есть правда?». И всё же этот короткий ответ глубоко запал в мое сердце и я почувствовала, что всё во мне как бы изменилось. С этого момента у меня появилось неотступное желание как можно больше узнать о Боге. Но кто укажет мне путь к Нему?

После работы, идя, дорогой, я все время думала о Том, Кто сказал мне:
«Правда у Бога». Спускаясь по ступенькам в подземелье, я уже не чувствовала той усталости, какая была раньше. Со мною творилось что-то совершенно новое, и я была рада принять все условия той блаженной Силы, которая двигала мной и дала столь необъяснимый мир моему сердцу.
Силы мои, казалось, были на исходе, и в этот момент я в первые в жизни осознанно обратилась к Богу, говоря: «Я голодна, однако, я хотела бы прежде отдохнуть».
Каждая из нас, как только добиралась до своей каморки, старалась уснуть, однако в 12 ночи раздавали 200-граммовою пайку, и тут-то по первому сигналу все вскакивали на ноги чтобы не проспать суточную норму хлеба, которая была единственным продлением нашего существования. Этот маленький кусочек хлеба предназначался на утро, т е. на завтрак, однако, оставить этот кусочек до утра было просто невозможно, потому что голод непрестанно напоминал о себе, и уснуть было невмочь до тех пор, пока не съешь последнюю крошечку хлеба.
На следующие утро я опять, как обычно, находилась у станка, но что-то со мной творилось непонятное... Из заводской больницы вызвали дежурного врача, который определил, что у меня «острый аппендицит». Тут же меня отправили в больницу на операцию. Но в это время профессор медицинского института отозвала хирурга по особо важным делам, и на целых две недели операцию отложили.
Меня искупали и положили в чистую постель, назначив мне четырех разовое питание. И всё же мне казалось, что я больше нуждаюсь в отдыхе, чем в пище, хотя, на протяжении двух недель чувство голода не угасало. За этот период я значительно поправилась, и, чувствовала себя намного лучше.
Две недели пролетели быстро и незаметно, как вдруг заходит в палату «мой» врач и приказывает персоналу подготовить меня к операции, но прежде он проверил мои анализы, обследовал меня и, не скрывая удивления, на ломаном русском языке произнес: «Операция отменяется».
Пока я лежала в госпитале, американские самолеты разбомбили завод, не повредив больнице, после чего обстановка в корне изменилась. С тюрьмы нас перевели в деревянные бараки, где уже не было зоны, опутанной колючей проволокой, а также отменили грубый и жестокий тюремный режим. С этого времени я бесповоротно стала на путь искания живого Бога.

Еще в госпитале, когда врач объявил мне, что я совершенно здорова и нет нужды в операции, я от радости заплакала слезами благодарности моему Спасителю, Которого я еще совершенно не знала, но это не мешало Ему видеть и знать меня.
Американская авиация беспрерывно наносила бомбовые удары по всем стратегическим объектам города. С каждым взрывом приближался час нашего освобождения. Огненная стихия заливала город, от бомбовых взрывов дрожала земля.
Однажды охраны нашей не стало, мы стали совершенно свободны. Вскоре в побежденный город вступили американские войска. Они оказали нам особое внимание и привели нас в человеческий облик, многим из нас оказали медицинскую помощь, а главное кормили досыта. Солдаты были дисциплинированы, не проявляли грубости и неподобающей вольности. Одним словом, мы были под защитой высокого духа человечности.
И вот настал час, когда я пошла по городу искать Того, Кто сказал мне: "Правда у Бога".Я шла и шла, все время думая, можно ли среди этой разрухи и чело­веческих страданий, найти утешение моей утомленной и жаждущей правды душе? Солнце, не торопясь, плыло по лазури безбрежного неба, освещая кровавые следы, рожденные зловещей войной.
Не торопясь, я проходила мимо уцелевшего особняка. В небольшом аккуратном палисаднике находилась небольшая группа людей, которые исполняли гимн приятной мелодии. Одаренные голоса сливались в приятное созвучие, которое нежно касалось струн моей страждущей души. Я замедлила шаг и наконец остановилась, прислушиваясь к чудному пению, которое, ублажало мою душу. Вдруг пение затихло, а я все еще, не шевелясь, стояла на месте под впечатлением духовного гимна, очаровавшего мою душу.

Мне очень хотелось приобщиться к этой небольшой группе, но я боялась оказаться непрошенной гостьей. Дикая грубость, и неописуемая жестокость не смогли вытравить во мне врожденный долг вежливости. А как мне хотелось поделиться с ними о запросе моей души, которая томится в поисках Подателя благ! И вдруг мне пришла мысль, что в такой особе, как я, они не нуждаются. Эта мысль неотступно торопила меня уйти прочь и поскорее, но духовный запрос моей души удерживал меня на месте.
В этот самый момент из палисадника вышел немолодой, но довольно приличный мужчина с добродушным открытым лицом. Глаза его излучали удивительный мир и неподдельную любовь. Когда он подходил ко мне, я почувствовала к нему особое доверие. Приблизившись на расстояние двух-трех шагов, он вежливо со мной поздоровался и тут же, не скрывая своего любопытства, по дружески, называя меня на «вы», тихо спросил:
Вы ищете своих друзей, знакомых?
Я же смущено ответила: Нет, мне понравилось ваше пение, в котором вы прославляете Бога, похоже, Того, Которого я ищу.
И тут же я поведала ему свою короткую историю, как я получила ответ на свой вопрос «где есть правда?», и о том, как я попала в госпиталь. Незнакомец великодушно выслушал меня, назвал свое имя, и тихим, но торжественным голосом произнес:
Как ты счастлива, что Он нашел тебя прежде, чем ты пошла искать Его. Ты избрана Богом, милая девушка, и тут же пригласил меня пройти с ним в палисадник.
Оказалось, что это были земляки-украинцы; их была небольшая группа все верующие. Они встретили меня с большим радушием и дали мне место у стола, на котором лежала открытая Библия, к моему счастью, с русским текстом. Эту Книгу я увидела впервые в жизни.
В дни моей подневольной юности, когда покидали меня последние силы, Господь был рядом. Он долго ждал, когда я призову Его имя и открою Ему свое сердце, и это случилось в 1944 году в моих неполных двадцать лет.
Теперь, в канун моего восьмидесятилетия, я смиренно склоняюсь перед Тем, Кто провёл меня Своим путем, никогда не оставлял меня, несмотря на все мои несовершенства. Он был и есть совершен в своей любви ко мне и ко всем тем, кто верою и со смирением принял Его в свое сердце.

По воле судьбы, предначертанной свыше, я проживаю в Америке, далеко от своей земной родины. Каждый миг земного бытия приближает меня к моему вечному, непреходящему Отечеству на небесах. И я никогда не забуду той великой милости, которую проявил ко мне Господь там, у токарного станка, когда силы покидали меня и я едва стояла на ногах. Он мне тихо, но ясно сказал: "Правда у Бога!".
Эти слова раз и навсегда запали в мое сердце и дали благословенные всходы благодати Христовой. Слава Ему!

«При уверенности и надежде моей, что я ни в чем посрамлен не буду, но при всяком дерзновении, и ныне, как и всегда, возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью. Ибо для меня жизнь Христос, и смерть приобретение» (Фил. 1:20-21).


Журнал Вифания.