Начинаешь как муж браней, все преодолеваешь, расточаешь. А в итоге, как сражённый бессилием падаешь в смертельную неизвестность. И уже согласен на небытие и забвение всеми. А потом Он ловит тебя. Да так мягко, омывая, обнимая и укрывая. И ты не знаешь, и не понимаешь, наяву это, или уже смертный сон. Так как совсем потерялся. И уже не помнишь, с чего всё началось, и в чём смысл всего. И Он будит тебя, как ото сна, и показывает этот прекрасный мир. А позади смерть, лишённая силы и власти. И теперь здесь я, и Он со мной. И никогда мы с Ним не расстанемся! Это навечно! И теперь, только с Ним, и только в Нём, и Он в нас!
Это так глубоко, что отзывается внутри тебя как во вселенной, до самых её краёв, с огромной силой. И, кажется, что всё мироздание замирает в этот момент, и слушает в тебе с трепетом это слово ГОСПОДЬ. И после стольких перепутий и сражений, после всего, что пришло со вкусом дарованной победы в борьбе за венец творения Его Славы, все хотят узнать, в чём сила Давида, и как Бог помогает ему, и как у Него происходит эта работа, по каким каналам связи? И потом, когда Давид в полном сокрушении всех врагов, разбитых о секрет его силы и мудрости, принял славу победы - все во вселенной замирают ожидая, что вот-вот он произнесёт эти тайные слова, которые раскроют сущность и венец Творения Бога. И каждое существо готово ухватить и напитаться от этих Слов и даже первых звуков

Господь - Пастырь мой...

И когда Давид оглянулся, то увидел, что всё творение, изнурённое суетою ветхого мира, замерло в ожидании первых, ещё никем не изречённых в этот мир слов. Он прочувствовал, как вся тварь совокупно стенает, ожидая от него возвещения Живительной Влаги Спасения, как от уст Сына Человеческого Откровение Тайны, Откровение Жизни в силе непрестающей. И это не просто желание избранных душ, а жизненная потребность всего сущего в мире всех времён, видеть свершение Слова приходящего в этот мир, внимать ему, растворяясь в каждом звуке для совершения нового акта творения доселе неизвестного, но желанного многими.

Давид посмотрел в своё сердце и вспомнил себя, когда ему было 13 лет, и отец брал его с собой на пастбище, где он трудился с чувством ответственности, дорожа доверием отца, который позволял быть рядом с собой и помогать ему. И конечно, не забыть ему редкий случай своего непослушания, который, по началу, казался ему незначительным, когда отец просил наполнить мехи свежей водой из колодца.
Тот был не далеко от их дома, но и не близко от расположения стана, и уже по пути за водой Давид вспомнил, что когда-то с братьями они ходили к родниковому источнику, который находился ближе в половину пути, чем тот, к которому отправил его отец. Стоит только отклониться в сторону, и по времени пути ближе, и по вкусу вода превосходила все близкие и дальние источники известные ему в то время. А отец, насыщаясь этой водой, принесённой его сыновьями, старшими братьями Давида, радовался, что у него такие сыновья, и долго говорил про «чистую воду». Говорил о ней, как о Тайне, и о чём-то очень важном для их жизни и жизни каждого человека. Говорил им как равным, языком зрелой мудрости. И пусть он, Давид, тогда ничего не мог ясно осмыслить из сказанного, но видел, что всё говоренное его отцом имело такой глубокий смысл, что это отзывалось некой важностью в его сердце. И где то глубоко в себе он чувствовал защиту и силу этих слов. Конечно же, глубина Тайны Слова ещё была далеко в грядущих днях, но первое прикосновение, как и рождение, остаётся на всю Жизнь. Вот и сейчас, он смотрит в своё сердце, как в глубокий чувственный колодец своих знаний, в котором сокрыты драгоценные сокровища Небес!

Он приближался к заветному источнику, и ноги сами несли его по вдохновенному старанию души угодить отцу. Может отец расскажет и ему об этом секрете живой воды? Может отец подберёт те слова, которые ему, Давиду, будут понятны? И он вырастет в них, и станет таким же зрелым и взрослым, как и его братья, которые ходили на войну и выступали защитой всего отеческого.
И так ему виделось и думалось, что не заметил, как осталось лишь перевалить через холм и спуститься к тропе, ведущей в Долину Падальщиков. Он не знал причину такого названия, но вспомнил, что когда с братьями был там, то они говорили, что дикие звери и бродячие псы, во времена засухи и жажды, выходили из этой Долины, что бы напитать себя какой-либо плотью по причине всепожирающего голода. А что если сейчас и есть то время голода, о котором он ничего не знает? Ведь у природы свои законы. А когда это время наступает у них, по их природным законам?
Давид поднял глаза, что обозреть путь и то место, к которому приближался, как вдруг, на расстоянии ввержения камня, заметил трёх рыскающих диких псов, жадно ищущих, чем поживиться. Тихо присев, и прочувствовав первую волну страха, по странной причине не концентрируясь на ней, осторожно стал пятиться назад.
Когда он позже вспоминал об этом, то это пугало его больше, чем в первом круге его ощущения. Как у него, 13 летнего мальчишки, сработал холодный рассудок? И он не впал в осознание, что ослушался отца, и его не стало заедать чувство вины пред ним: «вот, мол, коварный результат и расплата по ослушанию твоему». Вместо этого он пятился назад в надежде, что его не заметят. Но зверь не человек, он обладает своим особым проницательным чутьём, предвкушением жертвы, вожделенной добычи. И псы, замерев на мгновение, задрав морды по ветру и ощутив свежую кровь и плоть, сорвались со своих мест в остервенении внезапно выпавшей им удачи, бросив вызов друг другу в первенстве достижения живой цели. Давид это уже наблюдал в своей голове, когда со всех ног перелетал холм, и уже бросился под его откос.
И не было никакой мысли, а если в голову приходила какая мысль, то в этот момент она звучала громко и ясно, будто расщеплялась на все возможные варианты ответов, и через страх в осознание приходил только самый нужный и верный. И первое, что пришло ему в голову (он об этом думал и вспоминал потом), что если он будет кричать как человек, то может псы услышат и как-то поймут или напугаются его, Человека. Ведь он только что думал о взрослости своей, когда поднимался на этот холм. А теперь, под угрозой не сбывшихся надежд, он бежал по тропе своих мыслей в обратном направлении, как-то по-новому ощущая силу мысли, в которой он закричит во всё горло. Но что кричать не смыслящим зверям?!
Мысль резко переключилась на Бога: ведь Он - тот Бог, который повелевает всем и ведает всеми языками в мироздании!! Он точно знал это по преданию веры отцев, веры Богу Авраама, Исаака и Иакова!
И он закричал что есть мочи: БОГ! Он не прилагал к этому ничего больше, как будто в этот момент понимал, что Бог, точно его услышит, и внимательно смотрел перед собою, что бы нога не попала на какой-либо неверный камень, который мог послужить ему падением.
И где-то пролетела знакомая мысль, как они с мальчишками имели опыт дразнить диких псов, вооружившись камнями. Подбегали к стенам скал и быстро взбирались на них, или на деревья, и сверху обрушивали на «врагов» град камней, и псы убегали. Но конец этой мысли напугал его, так как это было похоже на реванш, и чтоб прервать её, он продолжал бежать и кричать, но уже не так громко, так как ему казалось, что Бог услышал его.

Может быть, как он думал раньше, Богу было не до него?! Забираясь на кровлю располагаясь на ночлег под звёздным небом, он долго смотрел на чёрное, но живое небо, которое переливалось мерцающим светом звёзд, думал и мечтал с Богом. И ему казалось, что вот-вот, и Он, Бог, совсем рядом с ним и понимает его, Давида, и слышит его мысли. Но приходило утро, и всё возвращалось на свои места: Бог занят своими делами с взрослыми, с царями, правителями мира сего, вершит судьбы народов и весь в делах, которым нет счёта, и только ночью под звёздами они были рядом.

Но не сейчас! Так как он понимал, что Бог должен слышать его, знать о нём, и, если требуется, а это тот случай, когда требуется, то бросить всё, пусть даже самые важные дела ради него, Давида, и ради тех встреч под звездным небом. И ему показалась, что и самому Богу не пережить этой утраты, если не будет его, Давида?! .

Он поймал себя на мысли, что никогда не думал так раньше, и что никогда не подходил так близко в своих рассуждениях к вопросу о смерти. Ведь у него, молодого человека, всегда были, пусть невесть какие, но мечты, планы на жизнь. И он всегда их отстаивал пред своими сверстниками, и готов был ещё это делать. Но сейчас он уже не понимал, что было и что станет реальностью в следующую секунду. За какой-то невидимой гранью, ставшей явной теперь, он увидел, что в ближайшие мгновения всё разрешиться, и что именно это происходит с ним здесь и сейчас. Или это чья-то история, о которой он просто слышит с открытым ухом своего сердца, близко и очень сильно сопереживая?
И в крик к Богу он вложил все эти мысли, всю надежду, всю память коротких лет жизни, которой он только собирался жить, и не думал расставаться с ней. А здесь её отнимают. Отнимают и право на помилование, с возможностью исправить свой путь. И нет отца рядом, который бы его простил и помиловал, и почему-то пришла мысль: был строгим. И силой мысли и воли, в крике к Богу, как бы послал срочное, пусть детское, но самое важное, спасительное сообщение Богу!

Псы пересекли вершину холма. Давид не оборачиваясь, представил на каком расстоянии они от него, и какое малое время у него и у Бога спастись из этой смертельной напасти. И возможно ли? И вдруг мысль: «беги и не оборачивайся и продолжай бежать». Уже потом, после всего, он осознал, что это мысль странным образом прибавила ему каких-то новых, неведомых ему сил жить и выживать. И позже он раскрыл для себя суть этого послания с Неба, что если я бегу, то живу, а значит и надежда есть, а если есть надежда, то я, Давид, от неё ни за что не откажусь. И даже если буду умирать, то лучше в надежде. Ему казалась, что вот так убегая в надежде, он может убежать в самое Небо к Богу, который обязательно спасёт его неким чудным образом!!!

Но вдруг он увидел, или ему показалось, что какая-то тень мелькнула среди кустарников, очень низко, почти у самой земли. Если кто-то из людей даже очень быстрых будет бежать навстречу, то не успеет помочь. И ему даже не хотелось об этом думать и отвлекаться на этот мираж, ведь он только что мог убежать по дороге надежды в Небо. Но мысль о мираже догнала его: а что если этот кто-то, действительно бежит к нему во спасение?
И в следующую секунду, как знак живого приближения, послышался знакомый лай старшего сторожевого пса, как называл его Давид, из овчарни отца своего. Старшего из всех псов, которые охраняли стада и служили им. Сердце забилось чаще. Ещё не придя в себя и не осознав, как это может разрешить ситуацию, Давид подумал, что лучше будет смотреть на его приближение, хотя уже совсем близко он слышал за своей спиной разъяренных псов, которые уже хрипели захлёбываясь от слюны наслаждения, и только миг отделял их от сладостной жертвы. И неким, доселе неизвестным ему образом, кто-то перевёл его мысль в нужное русло рассуждения. Глядя на СТРАЖА, теперь он так назвал его, он не видел никого вокруг. Только мелькнуло вопросительное удивление: что он делает здесь, так далеко? И почему не с отцом, где всё стадо? Давид тогда ещё не знал об особенностях предчувствий некоторых животных.

И если бы кто спросил Давида раньше об их отношениях, то менее всего он мог бы рассказать об этом сторожевом псе. Так как тот всегда игнорировал Давида, и больше служил старшим братьям и отцу его, как самый способный и ответственный среди своей стаи. И Давиду никак не удавалось привлечь его внимание. Наоборот. Однажды, он даже оскалился на него, выразив своё раздражённое нежелание отвечать на заигрывания. Он никогда не провожал и не встречал Давида, как это происходило с другими в его семье. И Давид где-то ревновал, что даже пёс не воспринимает его серьёзно и не считает его достойным своего внимания, и в страхе своем пред ним, уважал его.

Но это было там, в той жизни, но не сейчас. Так как в приближении его он видел единственное дорогое существо, которое было всех ближе от его родного дома и близких, и он, этот сторожевой пёс, являлся частью родного мира, а значит и частью Давида. Давид хотел ещё раз подумать, как он оказался здесь? Но отогнал эту мысль, как не самую важную, так как почувствовал важность чего-то другого в этом приближении. Он почувствовал, что Бог ответил ему в этом живом существе, как в живом личном послании для него, Давида, которое никто не сможет прочесть, как только он сам, и только сейчас, «потом» уже не существует, его просто нет. И следом пришла подкрепляющая мысль о том, что если Бог ответил ему так, то значит, есть спасение и благостный исход, и ему просто и чётко надо принять и понять в чем план его спасения, и с чего он начинается и где первый шаг? Когда он бежал и так думал, то старался бежать навстречу, сокращая расстояние и время, которое оценить мерой человеческой невозможно, как и спастись человеку самому без Бога, невозможно! И с этого мгновения он смотрел на него, как на своего, да, именно на своего спасителя, который как сгусток спасительной энергии летел над землёй.

Давид долго потом вспоминал всё во всех подробностях, во всех мелочах, хотя это не были мелочи, это были зёрна совершенства - сокровища НЕБЕС. И многими днями рассуждений после, ещё много лет, Давид возвращался в этот день, и в эти мгновения, уливаясь слезами, читал в своём сердце каждый миг, мироточащий маслом духовного рассуждения. Так как слёзы умиления сослужили ему добрую службу в его судьбе и судьбе всего мира, и каждой слезой духовного переживания легли в основу многих псалмов Давида!

И хотя между ними было не так близко что бы видеть глаза друг друга, Давид видел как бы другими глазами, и твёрдо почувствовал духом, что между ними установился живой контакт. Он понял, что в движении этого существа вся суть его миссии, его жизни и пребывания на земле. Как будто этот пёс говорил ему: на сей час я и пришёл, вот мой миг жизни, - стремясь исполнить самую важную часть своей жизни и смерти, и что только в этом раскрывался его основной истинный смысл и предназначение от Творца. И что до этого в жизни пса была только подготовка к моменту последнего, самого сильного и решающего действия.
Остался только бросок вперёд, и смертельный захват врагов неизбежен. Лишь миг ощущения перед прыжком отделял Давида от своего верного спасения. И тогда он прочитал мысль, точнее она пришла ему прямо в дух. Он понял маневр своего старшего и более опытного партнера по команде в битве со зверями, и понял свою роль в этом общем спасении. Да, именно, в общем, так как дух команды уже овладел сердцем Давида и пронзил его последней, заключительной мыслю, которую надлежало исполнить ему в их плане.
Давид бросился вперед к своему единственному, и первому в его жизни по настоящему близкому, верному существу на всей земле, и прильнул к земле. Своевременность и чёткость момента определяла успех роковой части плана. По негласной команде пёс взметнулся вверх в одном броске, собрав всего себя в одно крепкое целое. Имея в себе три цели поражения, расставив широко лапы и выставив грудь вперёд, преградил путь гонителям, вобрав в себя всю боль и не раскрывшуюся скорбь того чувства вины, что если бы он не успел, и не спас Давида, то не мог бы жить. И даже умереть достойно не смог бы так, как он это понимал. Он ждал свой час умереть за Давида, зная это в самом себе от начала, и не раскрыв никому своё истинное предназначение, в нужное время поразил все цели одним ударом, и сладостно принял свою участь исполнения божественного плана. Как в последнем бою он сдерживал на себе всю злость и ярость противников, и даже где-то позволяя им прокусывать себя, что бы они напитались от его плоти и крови, тем самым утоляя собою их жажду. Так как они ничего не имели в себе, за что жить, бороться и умереть в этом мире.

Услышав гулкое столкновение тел и костей над собой, Давид прокатился по траве, и ещё находясь в движении начал озираться, и увидел, как его спаситель, в клубах пыли, под лязганье челюстей, увязывает на себе всех врагов, давая шанс и время к отступлению и безопасному укрытию от этого кровавого зрелища.
Но другая мысль пронзила Давида: как? вот это и есть план? и в этом его, Давида, спасительная часть оборвалась? Ещё мгновение и Давид нащупал под рукой палку, как раз в месте своего приземления.
И после, Давид вспоминал, что ни где-то, а именно в этом месте, и ко времени, кто-то из путников, или ангел-странник, сменив себе орудие опоры, бросил старый, но ещё не отслуживший до конца посох.
И Давид возненавидел некую неопределённость мысли, и ему казалось, что смертельно даже рассуждать, попусту растрачивая время в поиске вариантов ответов на внезапно сменившуюся ситуацию. Ведь там не просто его спасение, там родное его сердце, которое он знал не реальным временем всю свою жизнь, и никто в эти секунды не мог их разделить от единого участия в битве за выживание.
Он бросился в бой с внезапно вспыхнувшей в нём бесстрашной яростью, которая поглотила его всецело в едином порыве всей правды души и ума. Он уже не взывал о спасении к Богу, как было в первый раз, так как в себе он понимал, что Бог сам устремился на врагов Своих в теле Давида. Да и не было уже в этом Давида, был Огонь поядающий врагов его рукою, как рукою Мужа совершенного, который раскроется позже и выразит все ощущения праведной души небесами разума проистекшие духом слова, напитав сердца многих сынов человеческих, но это тогда и потом.
...а сейчас, схватив крепко посох, наотмашь и безошибочно бил по хребтам этих поганых псов, по их головам и ребрам. И как будто в каждом его ударе отзывалось вся праведная месть, а в будущем и всё возмездие нечестивым. Но это потом, а сейчас, близкую, нераздельную с ним душу погубляли у него на глазах, утянув её под свои лживые и ненавистные сущности, обнажив свои костлявые, уродливые хребты под его удары. Ему казалась, что в этот момент убивают именно его, Давида, который так сильно хотел жить. Убивали его спасение, его желание и возможность на спасение, убивали весь любимый ему мир, который в нём, в его сердце. Он не думал об этом так близко, но потом, когда вспоминал, то разворачивал и вдумывался в каждую зафиксированную мысль во внутренних изгибах своей души, в своем духе, в ощущениях того события, что никогда до этого момента в своей жизни он не признавался в любви этому миру. После было посвящено много дум и слов на эту тему, но это были первые мысли, посетившие его в миг этой схватки. Ему казалось, что псы убивают живое спасение Бога, которое Он послал ему, Давиду. И если бы пространство и время замерло в этот момент на мгновение что бы спросить: а где этот 13 летний мальчуган, которого посылали за водой? - то мы бы обнаружили, что его уже нет. Он уже в прошлом, так как он вырос за эти мгновения, преодолев рубеж своего ума не по годам.
Всё сошло на нет в жуткой усталости, и всё позади

Псы, трусливо поджав хвосты, ковыляя, покидали место брани. Давид только теперь увидел глаза своего спасителя. Страж лежал израненный, истекающий кровью, но ещё живой. Никогда ранее он не мог подумать, что у других существ, кроме людей, могут быть такие глаза. Они смотрели на Давида слёзными бликами радости за него, что он жив и невредим, и что, может быть, не стоило так рисковать, пытаясь спасать его, сторожевого пса, так как он сам в себе ещё раньше имел согласие умереть за Давида, и пока жив, согласится с новым именем СТРАЖ. И умирая, наслаждался минутами исполненного долга с настоящим именем от Давида! А Давид недоумевал от происшедшего с ними. Разве он знал тогда, КАКОЕ ЖИВОЕ ОТКРОВЕНИЕ ПРИГОТОВИЛ БОГ В ДАВИДЕ ВСЕМУ МИРУ? И Страж не мог знать, как узнают люди всего мира о Давиде, за кого он умирает сейчас, но он знал, насколько можно знать в естестве живого творения, что он исполнил Высшую Волю Творца, а значит, и внес свой вклад в судьбу и в жизнь Давида!!!
Ещё не придя в согласие с самим собой и с таким исходом, глядя в глаза Стража, хотел прочитать в них, что это не всё, что что-то должно быть ещё. Но глаза его друга, хотя и были открыты, но теперь молчали. Страж стал теперь запечатанным письмом, без обратного адреса к жизни.

Давида посетил привычный ход мыслей, но они теперь звучали как-то наивно, по-детски, ещё не успев преобразиться по случаю происшедшего в нём и вне его. Он просто решил унести его из этого места, и пока Страж жив, то жива и надежда на его спасение, и что если он, Давид, будет просто делать хоть что-то, то Бог откроет как воскресить его и вернуть к жизни, если даже он умрет. Но, к своему сожалению, Давид не мог вспомнить, ни одного эпизода, ни одной истории из книги мудрецов, которые бы подтвердили его надежды, а потому прогнал эту предательскую, как ему казалось в тот момент, мысль. Он не мог понять, почему пережил спасение от верной гибели, но сам не может ответить взаимностью?!
Конечно, 13 лет - это не возраст мужа, который познал Того, кто воплощает живые слова в образы и покрывает их плотью, скрывая в них сущность и предназначение, и исполнение всего, что предстояло исполнить, придя в этот мир!
Взвалив его на себя, не сомневаясь, что сможет нести, стиснув зубы, проговорил Богу почти в требовании: «Ты исцелишь его, он нужен мне», - а потом шел и плакал от такой несправедливости. Даже когда его друг умер, он и тогда нёс его, хотя бы подальше от этого места и падальщиков, что бы ничего не оставить врагам, ни пяди земли, ни плоти, ни крови им.

Так Давид пережил свою первую и значимую потерю первого друга, пусть не человека, но, сколько человечности было в этом поступке творения Божьего!?
Может мы не знаем этот мир? Может мы не знаем свои сердца? Ведь «всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим»

И только потом по мудрости и зрелости Давид изречёт многое. Но это будет потом. А первое чувство заложило в нем ИСТИННЫЙ СМЫСЛ СЛОВА ВЕРНОСТИ, И ГЛУБИНУ ИСПОЛНЕНИЯ СВОЕЙ МИССИИ ПРИХОДЯ В ЭТОТ МИР!
И под собой эти слова ровным счётом ничего бы не значили, если бы в их основе не было бы принципа самопожертвования!!!